Джеральд О'Фаррелл - Великая мистификация. Загадки гробницы Тутанхамона
23 октября 1923 года Артур Вейгалл добавил хвороста в костер общественных волнений, заявив на одной из лекций американской публике во время своего турне: «Вполне вероятно, что открытие гробницы позволит доказать, что Тутанхамон был именно тем фараоном, который упоминается в рассказе об исходе евреев из Египта. Оно также поможет прояснить многие смутные места библейской истории. Находки из гробницы могут показать, что евреи переселялись из Египта в Палестину. Они встретили Моисея и сказали: «Давай-ка отправимся на плодородные и богатые территории на востоке». Я полагаю, что там может оказаться что-то примерно такое… очень интересное»[234].
Еще одним мыслителем, внесшим свой вклад в теорию о том, что Моисей и Эхнатон могут оказаться одним человеком, стал Зигмунд Фрейд. Хотя Фрейд никогда не посещал Египет, он тем не менее ощущал глубокое родство с древними народами. Главным его жизненным принципом было всегда искать правду и нести ее всем, что соответствовало пониманию древней идеи фараонов о «Маат» — абсолютной правде. Эта идея находит свое отражение на картинах в гробнице. Там в числе прочего изображен бог мертвых Анубис с головой шакала, держащий в руках весы правосудия, на которых помещены человеческое сердце и перо птицы. К сожалению, любой, кто ищет правду и желает распространять ее, обречен на то, чтобы стать преградой на пути у кого-то.
Проблемы у Фрейда начались в 1901 году, когда он в возрасте сорока пяти лет отправился в Рим и впервые увидел «Моисея» работы Микеланджело. Позже он сказал: «Это был кульминационный момент моей жизни». Правда, произошло это спустя тринадцать лет, перед самым началом Первой мировой войны. Именно тогда он записал в своих бумагах по поводу «Моисея» Микеланджело, как много эта статуя значила для него и как она захватила его воображение. Теперь, едва у знаменитого психиатра появлялась возможность, он отправлялся в Рим, чтобы вновь увидеть скульптуру. Зигмунд Фрейд изучал это творение великого мастера и постоянно размышлял о нем. Несколько позже он написал: «В 1913 году я провел в уединении три недели сентября в Риме. Ежедневно я стоял в церкви перед статуей, изучал ее, измерял, зарисовывал до тех пор, пока на меня не снизошло понимание, настолько поразительное, что я едва осмелился выразить его в своих бумагах»[235].
Я абсолютно уверен — именно тогда Зигмунд Фрейд начал, как он сам выразился, «без всяких на то оснований» думать, что Моисей был повелителем, либо вождем египетской знати. Эта мысль, в конце концов, привела к его убийству.
Последняя ссора между Картером и Карнарвоном оставляет ощущение какой-то таинственности. В начале 1925 года напряжение в Египте нарастало, и обстановка порой раскалялась до сотен градусов по Фаренгейту, а все вокруг затягивали клубы пыли. Лорд Карнарвон находился под все усиливавшимся давлением со стороны египетской прессы, однако с истинно патрицианской невозмутимостью как-то умудрялся игнорировать все нападки средств массовой информации. Тем не менее некоторые выпады он не мог оставить без внимания и отдельные статьи все-таки читал. Египетские журналисты очень хотели выяснить, как лорд Карнарвон собирается поступить с «их мумией». В результате характер у него становился все более отвратительным, и он начал ссориться не только с критиками, но и со своими друзьями, включая Картера. Деталей теперь уже никто никогда не узнает, однако многие думают, что основным предметом разногласий могли стать отношения Карнарвона с прессой и египетской Службой древностей. Нет никаких сомнений в том, что порой скандалы даже выходили за рамки приличий, и однажды Картер даже выставил лорда Карнавона из дома. Согласитесь, очень неординарный поступок для археолога, который, в сущности, всем, чего он добился, был обязан своему партнеру[236]. Многие полагают, что компаньоны больше никогда не виделись и не общались друг с другом до тех пор, пока Карнарвон не послал Картеру письмо с извинениями следующего содержания:
Мой дорогой Картер!
Сегодня я чувствовал себя очень несчастным и не знал, что думать или предпринять, пока не увидел Эву, и она не рассказала мне все. Я не сомневаюсь, что натворил множество глупостей, о чем очень сожалею. Полагаю, на меня повлияли вся эта шумиха и беспокойства, однако единственное, что я хочу сказать и, надеюсь, Вы будете всегда помнить, — какие бы чувства Вы ни испытывали, или будете испытывать ко мне, мое в высшей степени дружеское отношение к Вам никогда не изменится.
Я человек, у которого не так много друзей, поэтому, что бы ни случилось, это никогда не изменит моих чувств по отношению к Вам. В Долине всегда так много шума и суеты, так не хватает покоя и уединенности, что у меня возникло чувство, что уже никогда мне не доведется встретиться с Вами наедине. Признаюсь, мне этого очень хочется, как и хочется обстоятельно поговорить. По этой причине я просто не находил себе места, пока не написал Вам.
Искренне Ваш Карнарвон[237]Что именно такого рассказала Картеру Эва (леди Эвелина), что заставило его иначе посмотреть на какие-то вопросы, мы никогда не узнаем, хотя некоторые полагают, что у дочери Карнарвона вспыхнула страсть к Картеру. Даже если это и правда, все же сомнительно, чтобы два настолько известных человека, у которых, право же, было чем заняться, стали ссориться по такому малозначительному поводу. Наверняка между ними произошло что-то более серьезное.
В 1997 году, когда практически все материалы для этой книги уже были готовы, я решил еще раз съездить в Долину царей. Мне хотелось, если представится такая возможность, попасть в погребальную камеру, которая до сих пор остается недоступной для посетителей. Дверь в нее закрыта на висячий замок, и туристы могут лицезреть только одинокий труп фараона, да и то издалека — с обзорной площадки, сооруженной на том месте, где некогда Картер построил свою стену.
Приятель, поехавший в Египет несколько раньше меня, согласился связаться с д-ром Мухаммедом эль-Сагиром, генеральным директором Службы древностей в Верхнем Египте, и поинтересоваться, смогу ли я получить разрешение на проведение съемок в погребальной камере. Когда я пришел в офис господина эль-Сагира, тот разговаривал с неким джентльменом. Затем генеральный директор познакомил меня со своим другом, которого он называл Ахмед. Только позже я узнал, что «Ахмед» на самом деле — это д-р Мухаммед Наср, генеральный директор Службы древностей в Курне. Мне предложили выпить с ними чашечку кофе и рассказать, чего бы я хотел. Я им сообщил о своих подозрениях насчет того, кем в действительности являлся фараон Тутанхамон, и сказал, что, по моему убеждению, лорд Карнарвон и Говард Картер начали разворовывать его гробницу за несколько лет до того, как, по их же словам, они ее впервые обнаружили. Похоже, ничто из того, что я говорил, их не удивило, однако история о пропавших папирусах и связанных с ними убийствах заставила их задуматься.
— Хорошо, мистер О’Фаррелл, — сказал Ахмед. — Как вы полагаете, где сейчас могут находиться эти папирусы?
— Не имею ни малейшего представления, — ответил я. — Не знаю даже, сохранились ли они до сих пор. Я лишь подозреваю, что они могут быть закопаны либо где-то под домом Картера в Долине царей, либо захоронены вместе с ним на кладбище в Патни. Только я убежден, что такой педантичный и дотошный человек, как Говард Картер, должен был изготовить с них несколько копий, так что они могут находиться в разных местах.
— Когда мистер О’Фаррелл может посетить гробницу? — спросил Ахмед у д-ра эль-Сагира.
— Он может поехать с вами сегодня, — ответил тот.
На самом деле в Долине царей можно побыть в относительном одиночестве в промежуток времени между 12.00 и 13.30, когда местное население обедает. Но поскольку сегодня было уже около одиннадцати часов, мы договорились, что встретимся с Ахмедом на следующий день в его офисе, который расположен на въезде в Долину.
Учитывая мое волнение, неудивительно, что на следующий день я ни свет ни заря прибыл на условленную встречу и уселся в кафе на входе в Долину. Ровно в половине двенадцатого ко мне подошел гид и проводил меня к Ахмеду, с которым находился его коллега. Под палящими лучами солнца мы совершили небольшой переход к гробнице, по пути разговаривая и обмениваясь шутками.
Вниз к гробнице вели ступени из белого камня, на вид недавно вырубленные, а в галерее лежала каменная крошка, оставшаяся, как я думаю, еще со времен Картера. Когда мы вошли в переднюю комнату, Ахмед перебрался через заграждение и остановился возле входа в погребальную камеру. Я спросил, нельзя ли и мне последовать за ним, и охранник отпер замок на маленькой двери гробницы. Ахмед жестом указал на две красные розы, лежавшие у гроба фараона. «Их принесла сегодня утром одна прелестная юная француженка», — пояснил он.