Iskinder - Пролог
жадность это одна из главных, а не исключено что – важнейшая, составляющая в борьбе с
голодом – заныкал кусочек мамонтового мяса под камушек – глядишь и пережил
ледниковый период, а все щедрые, да прекраснодушные там и остались… вместе с
мамонтами. Да, кстати – и в разжигании трепетной, платонической, романтической и
прочей неземной любви в невинных душах юных прелестниц, тяжелые желтые кругляши
тоже никогда не бывали лишними. Так что реакция Мастеров войны на пламенную речь
своего руководителя была предсказуема, вполне предсказуема. Аудитория слушала
доклад внимательно, воспринимала с одобрением, а в некоторых местах даже выражала
свой восторг пронзительным свистом и довольными выкриками. Шэф, глядя на это
безобразие, мрачнел с каждой минутой.
– Исавы чертовы! – с ненавистью прошипел главком, глядя в «тельник».
– В смысле?
– В смысле!? – грозно сверкнул очами любимый руководитель, – продают право
первородства за чечевичную похлебку!.. Бараны!
– А-а-а… – Денис согласно покивал головой. В библейских сюжетах он был не
силен, но о данном эпизоде представление имел – читал как-то по случаю. – И чё делать?
– Шэф ненадолго задумался, а потом приказал:
– Давай-ка баллон поближе к люку перекинем, – сказано-сделано: вцепившись в
лямки, компаньоны подтащили баллоны с отравой так, чтобы выпускной штуцер можно
было просунуть в люк.
«Похоже он решил их всех потравить… и своих… и чужих… странно однако… –
подумал Денис, но обсуждать с верховным главнокомандующим его же приказы не стал, а
уж тем более, не стал их критиковать, справедливо или нет, рассудив, что: – “Жираф
большой – ему видней!”»
Между тем предвыборная борьба на Конклаве нарастала – слово взял Магистр
ш’Иртан. Он, как опытный оратор, встал на краю трибуны и молча замер, глядя в зал.
Постепенно крики, шум и разговоры в партере стихли и в Зале Выбора установилась
пронзительная тишина.
– Мастера войны!.. Поздравляю, вы сделали мудрый выбор! – с улыбкой,
искренность которой, по меньшей мере не уступала, а то и превосходила, искренность
улыбки свидетеля Иеговы, разбудившего вас ранним субботним утром, начал свое
выступление ш’Иртан. В ответ на эти слова, по залу прокатился недоуменный шепоток, правда сразу сникший. Все собравшиеся знали о непримиримом соперничестве… а если
называть вещи своими именами – беспощадной войне, между Великим Магистром
ш’Иртаном – консерватором и сторонником сохранения традиций Ордена Пчелы и
Гроссмейстером ш’Эссаром – апологетом обновления тысячелетнего уклада Ордена.
Вступительные слова ш’Иртана повергли собравшихся если не в изумление, то в
удивление точно – он хвалил их за одобрение речи своего врага! Мастера войны
навострили уши, надеясь на интересное продолжение и оно не заставило себя ждать.
– Я попрошу встать тех из вас, в чьих жилах течет благородная кровь,
потомственных аристократов. – Партер недоуменно загудел – социальному
происхождению Пчел в Ордене никогда не предавали никакого значения и просьба
Магистра была несколько, скажем так – неожиданной. Но, немного помявшись, Мастера
выполнили просьбу ш’Иртана и в разных концах зала поднялось несколько человек. –
Большое спасибо! – Вежливо поблагодарил он. – Можете сесть.
Гроссмейстер ш’Эссар, будучи человеком умным, опытным и поднаторевшим в
аппаратных интригах, не мог не понимать, что дело принимает нежелательный оборот, но, к своему величайшему сожалению, поделать ничего не мог – Устав Ордена Пчелы был
прост, лаконичен и не допускал никаких двояких толкований: первым на Конклаве
выступает действующий Гроссмейстер со своей программой, после него – претендент на
это звание, затем, если требуется, проводится голосование Мастеров войны и если даже
оно не выявит победителя, ораторы меняются местами: первым выступает претендент, затем Гроссмейстер… правда до этого, за всю тысячелетнюю историю Ордена, никогда не
доходило – если уж выбор приходилось делать Мастерам войны, то делали они это в
первом туре.
Этот пункт в Устав – об очередности выступления претендентов, внес самый
первый Гроссмейстер Ордена Пчелы, легендарный ш’Трой, да и почти весь Устав был его
детищем, не считая всяких второстепенных, большей частью хозяйственных, пунктов.
Сам он, по дошедшим историческим хроникам и легендам не боялся никого и ничего, тем
более конкурентов на свою должность. И то ли из глубокого знания человеческой натуры, предполагая худшее, то ли еще почему, но этим пунктом Устава он сознательно осложнил
положение действующего Гроссмейстера в пользу претендента.
Видимо ш’Трой рассуждал так: у действующего Гроссмейстера есть много средств
и рычагов, чтобы добиться преимущества на Конклаве и средства эти далеко не всегда
честные, а самое главное – кто сказал, что Гроссмейстер не путает свою личную шерсть с
государственной? – пардон… пардон… не путает свое благо с благом Ордена?
Гроссмейстер ш’Трой не был умным человеком – Гроссмейстер ш’Трой был мудрым
человеком! И справедливо полагал, что доверять надо только в крайнем случае. Много
было потом желающих слегка подкорректировать Устав, но… пункт первый Устава
Ордена Пчелы гласил: «Устав Ордена Пчелы вечен и неизменен», а второй пункт звучал
так: «Любая Пчела вольно или невольно предпринявшая попытку изменить Устав Ордена
Пчела наказывается смертью».
Некоторые умники из числа начальствующих, впоследствии, пытались как-то
поиграть словосочетанием «вольно или невольно», но после того, как один из них –
Гроссмейстер ш’Ыртып был уличен политическими противниками в смертном грехе
ревизионизма, и попал, по традиции, в яму с солью, разумеется без кожи, количество
ревизионистов сильно поубавилось – их число стало равно нулю.
И еще… устав не разрешал перебивать выступающего. Если же один из
претендентов, это делал, то сразу и безоговорочно терял сторонников из числа
колеблющихся – а таких всегда большинство на любом собрании… начиная с конкурса
красоты жилкомсервиса №3 Центрального района и заканчивая комиссией по этике
государственной думы. Устав знали все, его намертво вдалбливали в головы еще
белопоясникам, причем вдалбливали так, что они могли отбарабанить его не
просыпаясь… поэтому дешевле было молчать. Именно по этой причине, Гроссмейстер, уже почуявший неладное, мог только в ярости наблюдать за ораторскими изысками своего
врага.
– То есть, практически у всех вас, за исключением нескольких человек, в жилах
течет не благородная кровь, а… – ш’Иртан сделал паузу, которую компаньоны оценили, как мхатовскую, – ослиная моча простолюдинов! – Партер ответил негодующим ревом, вскакиванием с мест, размахиванием руками, негодующими криками: «Долой!...
Пошел!..» и прочими проявлениями несогласия с позицией Магистра ш’Иртана по
данному вопросу. Но!.. что интересно – ненормативной лексики в воплях не было… ну-
у… или почти не было – это говорило о большом уважении испытываемом Мастерами
войны к Настоятелю Северной обители Ордена Пчелы.
– А пожалуй не все потеряно… – задумчиво пробормотал мудрый руководитель,
глядя в «тельник», где ш’Иртан, не обращая ни малейшего внимания на кипевший от
возмущения зал, молча дожидался тишины, а дождавшись продолжил:
– К моему глубочайшему огорчению и я не могу похвастаться благородной
кровью… – он сделал паузу, а лицо его приняло крайне огорченное выражение, – … и в
моих жилах течет ослиная моча… – грусть Магистра была так велика, что из
примолкнувшего было зала донеслось несколько ободряющих криков, общий смысл
которых сводился к конкретному совету: «Забей!»
– Вот старый черт! – с довольной улыбкой повернулся к Денису главком, – учись
пока есть у кого! – а Магистр ш’Иртан между тем продолжал свое выступление. Лицо его
озарилось искренней улыбкой, как будто он только что вспомнил что-то чрезвычайно
приятное, о чем почему-то забыл, а сейчас вот, вдруг, – вспомнил!
– Но к счастью! – он по-прежнему прямо-таки излучал радость, причем такую
радость, которую на Земле можно увидеть только в рекламе памперсов, или каких других
средств от изжоги, а на темном Маргеланде можно жизнь прожить и вообще не увидеть…
– к счастью, наш мудрый Гроссмейстер нашел способ покончить с этим безобразием! –
Зал удивленно загудел, а лицо ш’Эссара покраснело от злости – зная многие годы
ш’Иртана, как прямолинейного и бесхитростного правдоруба, он никак не ожидал, что
тот окажется таким заковыристым ритором, а ш’Иртан все не унимался!
– Скоро ни одна капля бурой, плебейской крови не будет разбавлять алую,
