Санин Евгений - Исцеление Вечностью
- Всё?! – изумленно переспросил тот, и его брови сурово поползли к переносице: -Да для этого Господь, помолившись до кровавого пота, выдержал издевательства, бичевание, взошел на Крест, на Который взял все наши грехи и претерпел страшные муки. Нам остается лишь покаяться, припав к подножию этого Креста, и без устали благодарить Его за то, что Он для нас сделал…
- Да-да, конечно, - виновато прошептал Александр, а отец Лев продолжил:
- Господь отпустил тебе этот грех. Но тяжесть его столь велика, что я, как священник, радеющей о твоей душе, обязан назначить тебе епитимью.
Отец Лев немного подумал, шевеля губами - «Помолился, спрашивая совета у Господа» - понял Александр, и уже строго сказал:
- Месяц будешь читать канон покаянный ко Господу.
- Хорошо, - прошептал Александр.
- И до истечения этого срока тебе запрещается входить в алтарь и чтение Апостола и часов.
- Что?!
- То, что слышал! И не смотри на меня так. Ты еще легко отделался! В первые века христианства за такое бы лет на 18 отлучили от святого причастия! Это потом и теперь по немощи нашей и умножению в мире зла и соблазнов стали смягчаться жесткие правила. Но это не дает нам повода расслабляться! Ибо в чем застанет, в том и будет судить нас Господь!
Александр с опущенной головой выслушал это и спросил:
- А что я скажу Галине Степановне? Отцу Игорю?
- Галине Степановне скажешь, что ты очень занят подготовкой газетного номера, что, действительно, правда. А отцу Игорю, если спросит, доложишь, что на тебя наложена епитимья. Ступай, - с подбадривающей улыбкой, отпустил Александра отец Лев. - И помни, что говорил Господь тем, кому Он, исцеляя, отпускал грехи: иди и впредь не греши, чтобы не случилось с тобой еще худшего!
В редакцию Александр не шел, а летел, словно у него выросли крылья.
По пути он увидел большую белую печку, из жерла которого тянулся дымок, вспомнил наказ священника и бросил клочки записки в огонь. Один из них немного не долетел до пламени, и он, подтолкнув его, сильно обжег палец.
- Ай! – дуя на него, нахмурился он и вдруг ахнул, поймав себя на мысли: «Если пальцу так больно, то что было бы со всем моим телом, если бы я, так и оставшись в этом грехе, после жизни попал в огненную геенну?»
С этой мыслью он вернулся в редакцию, приветливо кивнул Булату, сидевшей уже на своем месте Светлане.
И только принялся за составление макета разворота номера, как раздался телефонный звонок.
Звонила Татьяна.
- Ну как ты там? – заворковала она. – Я тут тебе такой ужин готовлю! Пельмени – сибирские, настоящие! Может, придешь пораньше?
- Нет, - решительно отказался Александр.
- Ну, нет, так нет, - не стала возражать Татьяна. – Я тогда позже воду поставлю. Ты только предупреди, когда будешь выезжать.
- Какая вода? Какие пельмени? – поморщился Александр. - Ты меня не правильно поняла! - И, не боясь, что подумают о нем подчиненные, сказал, как отрезал: - Я вообще не приду! Никогда!
- «Ах, так? – воркующий голос сразу сменился на орлиный клекот: – Тогда и ты меня тоже больше не жди!»
- Ну, прости, что так получилось…
Александр положил трубку на рычажки, покосился на смотревшего на него с насмешкой Булата, на отвернувшуюся к окну Светлану, вздохнул:
- Ну вот я снова остался без корреспондента!
И сам стал набрасывать на бумаге вопросы к бизнесмену, о котором ему так не хотелось писать…
3
Повозка быстро несла римлян к порту.
- Вот, мы направляемся в Антиохию, – сказал Альбин. - А ведь это, между прочим, город, в котором христиане, еще при императоре Клавдии, впервые стали называться христианами. И еще родина апостола Луки, который, кстати, написал в своем Евангелии о том, как в субботу Спасителю случилось проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками…
- Как еще один евангелист? – удивился Клодий. - Сколько же их всего?
- Много. Но авторитетно признанными самими апостолами и духоносными мужами являются только четыре.
- И что этот апостол сказал такого, чтобы я мог еще удивиться?
Альбин посмотрел на него и, подумав – говорить или пока не говорить это, решился: скажу!
- Однажды Иисус Христос рассказал такую притчу: «У одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю бо̀льшие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет».
Альбин покосился на Клодия – не скажет ли он ему что? Но тот напряженно молчал.
И тогда Альбин продолжил:
- Возможно, ты спросишь, как можно было тому богачу, имевшему столько грехов, попасть в Небесное Царство?
Клодий метнул на Альбина такой взгляд, будто тот прочитал его потаенные мысли, но снова промолчал.
И Альбин продолжил:
- Ну, о том, как в Бога богатеют, ты слышал недавно от Диомеда. А что касается множества грехов, при правильном, то есть покаянном отношении к которым можно не только не погибнуть, но наоборот, спастись, в Евангелии от апостола Луки на этот счет есть вот что… Однажды некто из фарисеев просил Иисуса Христа вкусить с ним пищи. Господь пришел к нему. Узнав об этом, пришла и женщина того города, которая была грешница. Принеся с собой алавастровый сосуд с маслом, она стала обливать ноги Иисуса Христа слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его и мазала миром. Увидев это, фарисей подумал, что если бы Христос был пророком, то знал бы кто и какая женщина прикасается к Нему и не позволил бы ей сделать это.
Альбин, убедившись, что Клодий не только слушает, но и слышит, стал говорить, припоминая слова самого Евангелия:
«Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?
- Что тут сложного? Конечно же, тот, кому он простил больше! – впервые за долгое время нарушая молчание, удивился Клодий.
- Вот так же приблизительно ответил и Симон, - кивнул Альбин. – И Господь сказал ему, что правильно он рассудил. «И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования мне не дал, а она, с тех пор как я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит».
Альбин сам немного помолчал и добавил:
- Вот видишь, есть надежда всем кающимся грешникам. Но имеется и одно важное условие для прощения грехов.
- Какое? – глухо спросил Клодий, и Альбин ответил:
- Чтобы тебе отпустил их Господь, ты сначала сам должен спасти всех. Ибо Он сказал: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте и прощены будете…» И более того, прямо сказал: «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последнего кодранта!»
- Стой! - услышав это, неожиданно приказал вознице Клодий.
- Что с тобой? – вопросительно посмотрел на него Альбин.
- Кажется… у меня есть такой должник! – медленно проговорил тот и уже уверенно добавил: - Я оставил его в Пафосе!»
- Ты имеешь в виду келевста?
- Да! - кивнул Клодий и попросил: - Слушай, Альбин, возьми сколько угодно денег, купи, не торгуясь, самую быструю повозку, которая нам сейчас встретится – морем тебе туда все равно не прорваться – и мчи на ней в Пафос! Передай градоначальнику – он меня хорошо знает и немало должен мне, чтобы выпустил из тюрьмы келевста!
