Неизвестно - Ерёменко Вблизи сильных мира сего
Рассказывали, когда катер причалил, она в знак протеста отказалась покинуть буфет, и дюжие молодцы выводили её под руки.
Ситуация с "застрявшим" катером убедила нас, что угроза Хрущёва не брать в поездку журналистов — в силе. Вагон прессы отцепили от правительсвенного поезда, и его обещают отправить с каким-то другим, идущим на Ростов. А именно туда завтра отправлялась делегация. Успеть к встрече высоких гостей — гарантий никаких.
Выход один — лететь самолётом. Но прямых рейсов Сталинград — Ростов нет, а на проходящие самолёты попасть проблематично. И тогда собкор "Красной Звезды" по Северо-Кавказскому округу, мой давний друг Николай Мельников предложил обратиться к маршалу Ерёменко. С Николаем мы дружили уже лет пять, ещё с Волго-Дона, где он бывал подолгу как спецкор своей газеты.
Разыскали Андрея Ивановича в штабе Сталинградского гарнизона. Коля прячется за нашими спинами. Оказывается, у него "неважные отношения" с командующим — "увиливает от работы над воспоминаниями маршала" — его слова.
Начал правдист Костя Погодин. Все поддакивают. "Выручайте! "Мы хорошие!"
Андрей Иванович мнётся: "Надо ещё выяснить, есть ли на месте свободный борт".
Даёт поручение адъютанту. Канючим. "Нам посоветовали в пресс-группе обратиться лично к вам, товарищ маршал". Ссылаемся на Аджубея. Ерёменко оживляется. Но всё ещё, видно, побаивается высочайшего гнева. И тогда Костя Погодин выкладывает последний "аргумент".
— Товарищ маршал, ну, сделайте доброе дело хотя бы для вашего племянника Володи Ерёменко. — И, вытолкнув меня вперёд, шутливо добавляет: — И страна вас не забудет, а уж мы, газетчики...
— Это откуда ещё такой родственник? — с наигранной строгостью повернулся ко мне. — А ну-ка, покажь паспорт.
Подыгрывая маршалу, я протянул своё тассовское удостоверение.
— Ты гляди, тоже Ерёменко. А откуда родом? Местный, сталинградец, говоришь. Интересно. А батька и матерь с Украины?
— Из Запорожья.
— Казаки? А я — русак, — возвращает мне удостоверение маршал. — Родом из России.
— Так у меня бабушка по отцу курская! — выкрикиваю я под хохот колег.
— Нет. Не стыкуется, — весело качает головой маршал. — Родственные узы не связываются...
Настроение у всех весёлое. Адъютант что-то шепчет на ухо командующему. И тот отдаёт команду отправить всю нашу журналистскую братию военным самолётом в Ростов.
К сожалению, и рассказ об Андрее Ивановиче, как и об Алексее Ивановиче Аджубее, вынужден закончить печально...
Маршал умер в 1970 году на семьдесят восьмом году жизни, официально продолжая службу, но уже в так называемой "райской группе" высших военачальников Министерства обороны.
Как рассказывал мне Симонов, он умер нелепо. В 1971 или 1972 году мне довелось почти месяц лежать с Константином Михайловичем в клинике на Мичуринском проспекте. Мы оба были "ходячие", и по два-три раза в день выходили на прогулки.
К нашим беседам иногда присоединялся Василий Иванович Чуйков — "третий" сталинградец, который также был здесь на излечении. Естественно, много вспоминали и говорили о боях в Сталинграде. Об этом я расскажу в главе о Симонове. Но тогда же зашёл разговор и о моём однофамильце.
"С Андреем Ивановичем я знаком с войны, — сказал Симонов. — Встречались в Сталинграде. И вот тогда я узнал о его тайной страсти — стихах. Тетради со стихами Андрей Иванович присылал мне и после войны. Обычные графоманские вирши, какие пишут многие. Но не все их обнародуют, а маршал стремился".
Я вспомнил жалобы Коли Мельникова, как Ерёменко досаждал ему этими "стихами о войне, которые писал всю жизнь."
А умер Андрей Иванович действительно нелепо. Как и многие старики, маршал страдал жестокими запорами. Лекарства не помогали. И он спасался клизмами. Как-то дома, в ванне он сам проделывал эту процедуру. И вода разорвала ему внутренности.
Судьба-злодейка посмеялась над маршалом, прошедшим все войны.
2. Фидель Кастро, шахиня Сория и "примкнувшие" к ним
Это было зимой. Знаменитая тёмная борода Фиделя Кастро сливалась с чёрной норковой шапкой, которыми были тогда увенчаны головы высоких партийных и советских чиновников. Но и в этом непривычном головном уборе Кастро оставался самим собой. Никому из зарубежных гостей, каких мне доводилось сопровождать, не оказывали столь горячего и искреннего приёма.
Народное признание выражалось в такой популярной в то время частушке:
По-кубински он Хвидель,
А по-русски Федя.
Весь он чёрный, как кобель,
К нам в Воронеж едя.
Люди слушали и смотрели на Фиделя как на самую большую знаменитость, прощая его слабость говорить многочасовые речи. В сибирских городах, где морозы за тридцать, никто не покидал митингов. Но было и другое. Помню, в Киеве после посещения театра местные власти решили осчастливить высокого гостя обществом "гарной дивчины", роль которой исполняла актриса, естественно, проверенная и проинструктированная высшими инстанциями.
Ответственным за эту акцию был секретарь ЦК КПУ по идеологии (кажется, Маланчук).
На утро в вестибюле резиденции, где поселили Кастро, я слышал такую реплику раздосадованного секретаря КПУ:
— Ай, не в коня корм!
И этот прискорбный случай был, пожалуй, единственным, который выбивался из образа героического Кастро. Никто не мог понять, почему национальный герой свободолюбивой Кубы, штурмовавший крепость Монкадо, "спасовал перед украинской дивчиной?"
Меня поразило это особенно. Здоровенный мужик при таком харче и постоянной выпивке и... Ведь Фидель мой ровесник. Ему едва перевалило за тридцать. Благословенный возраст!
— Если такие конфузы оттого, что он Вождь и Герой, то лучше быть простым смертным, — злословили журналисты, сопровождавшие делегацию.
С тех пор минуло почти полвека. Смотрю на последние кадры съёмок кубинского вождя по ТВ. На острове Свободы теперь разрешено празднование Рождества. Кубинцы готовятся к встрече Папы Римского.
Невероятно! Да и Фидель уже не тот. Вылиняла смоль его бороды, поблёк некогда огненный взгляд, захрип громовой кастровский голос...
Такими же стариками стали все мы, кого тогда разрывала молодость. А иных уже нет, сошли под сени... Грустно конечно, но никакой трагедии... C'est la vie! Так и должно быть... Трагедия у тех, у кого нет детей и кто не слышит оправдывающих старость звонких голосов внуков.
Вожди и Герои часто лишены этих радостей, и им труднее.
Очень ярко высвечивается встреча с шахом Ирана Реза Пехлеви и шахиней Сорией в Сталинграде.
После запальной гонки с передачей отчётов и репортажей в Москву о прибытии делегации и её встрече в городе так приятно расслабиться и отдыхать несколько часов в сверкающих чистотой салонах волжского лайнера за бокалом доброго вина.
Дружеское общение налаживается моментально. Замкнутое пространство палуб, лёгкий хмель в голове и профессиональное любопытство журналиста, и ты уже в дружбе с человеком, которого увидел всего час назад.
Такое произошло у меня с молодым генералом из свиты шаха, который свободно говорил по-русски, так как учился в нашей военной академии. Выяснилось, что многие высшие офицеры в армии шаха получили военное образование в нашей стране.
— Это давняя традиция, — говорил молодой генерал, — учиться военному делу в России. Особую цену в нашей армии имеют офицеры, окончившие академию Генерального Штаба в Москве. Я тоже её выпускник...
Мы сидим на открытой палубе под тентом за столиком, на котором фрукты, напитки и лёгкие закуски. Предупредительный официант белой тенью скользит меж столиков, поправляя сервировку. Чтобы раззадорить генерала, задаю дурацкий вопрос:
— А отчего это вся свита при появлении шаха опускает глаза? Даже вы, военные...
— Нельзя, — улыбается мой собеседник. — На солнце смотреть нельзя. Шах — это солнце...
Наш пароход уже отвернул от первого шлюза Волго-Дона и идёт вверх по Волге.
Только что случилось ЧП, переполошившее всех гостей. Даже на нашу верхнюю палубу вышел шах Реза Пехлеви, очень стройный, по-военному подтянутый. За ним суетно семенит заскорузлый, тёмный, как огарок, Анастас Микоян — в то время председатель Президиума Верховного Совета, сопровождавший шаха.
Оказывается, порыв ветра сорвал с головы белолицей красавицы шахини Сории роскошную шляпу. Шляпа упала на лёгкую зыбь вспененной реки, и её понесло течением. Пароход тут же начал разворачиваться, но взбудораженные мощными винтами волны захлестнули головной убор шахини, и он пошёл ко дну.
Всё произошло так быстро, что на судне не нашлось смельчаков, которые бросились бы за борт и спасли шляпу её высочества. По палубам прошёл ропот: "В шляпе шахини дорогая заколка с бриллиантом! Сория очень расстроилась и тут же ушла в свою каюту!"
— Чепуха! — сказал мой собеседник-генерал. — Расстроилась шахиня не из-за какой-то заколки или броши. У неё этого добра горы. Опечалилась Сория из-за дурной приметы. Потеряв шляпу, береги голову!
![Юлиана Еременко - Один шаг, навстречу жизни [СИ]](/uploads/posts/books/4888/4888.jpg)
