Неизвестно - Ерёменко Вблизи сильных мира сего
И, щёлкнув застёжкой элегантной заморской папки, где исчезла "Речь", идёт в глубь вагона, к столику связи. Миша хитро подмигивает мне, и мы идём за Аджубеем.
Продолжаю рассматривать этого всесильного журналиста, перед которым заискивает даже редактор "Правды".
Года три назад я видел его мельком в редакции "Комсомолки". Кажется, он был уже замом главного.
Все шептались: "Зять Никиты Сергеевича... Далеко пойдёт..."
И Алексей Иванович с тех пор шагнул действительно далеко. У него лучшая в стране газета. Он — член ЦК, ему прочат пост министра. Но надо отдать должное, он и сам человек незаурядный. И журналист не последний, и энергия бьёт ключом. В этом убеждается каждый, кто общается с ним. А те, кто работает рядом, известинцы, души в нём не чают.
Просим Аджубея воспользоваться его связью с Москвой. Он согласно кивает, и тогда Миша:
— Алексей Иванович, а может, вы сами нашему Горюнову по ВЧ...
Аджубей с добродушным удивлением разводит руками.
— Ну, вы, хлопцы, как тот цыган: "Тётенька, дайте водицы, а то так есть хочется, аж шкура трещит." Ладно, идите. Позвоню вашему Дымгору... Вам ещё на пароход надо прорваться.
— С вашей помощью, Алексей Иванович, — вставляет Миша.
— Нет! Это уж вы сами. Есть строгое указание: ни одного газетчика на борт...
— Мы — тассовцы, — наконец решаюсь я сказать хоть что-то. — Без нас нельзя.
— Ну, глядите, та-а-с-с-о-о-в-цы... — тянет весело Аджубей.
У него хорошее послеобеденное настроение. Настроение здорового, преуспевающего человека, который знает себе цену, а после выпитых рюмок доброго коньяка, запах которого гуляет по вагону, есть желание быть ещё и покровительственно-добрым и великодушным.
Кажется, Аджубей купается в этом "самокомфорте" и ценит его, потому и позволяет нам пользоваться его "добротой".
Мы исчезаем. Нам ещё нужно заскочить в редакцию, а оттуда — на речной вокзал. Машина у нас с красным правительственным пропуском, и нам везде — "зелёная улица".
На пристани, где сверкает белизной трёхпалубный лайнер, от комитетчиков узнаём, что всех журналистов препровождают на отдельный пароходик ("трамвайчик"), а на правительственный никого "не пущают". Запрет идёт от "Самого".
Вся журналистская братия (и иностранная, и наша) бредёт к "трамвайчику", который причалил рядом.
Мы, тассовцы, и собкоры "Известий" и "Правды" выжидаем. У нас план действий, подсказанный знакомым комитетчиком, но, видимо, не без инициативы Аджубея и Сатюкова. Как только убирается трап, мы перемахиваем через перила борта парохода и тут же попадаем в руки комитетчиков из охраны.
Каждый выбрал удобную позицию у борта. Трап убран, и мы один за другим прыгаем.
Спустя несколько минут все — в салоне охраны. Здесь накрыт стол. Бутерброды, фрукты, напитки. Собкор "Правды" по Сталинграду Костя Погодин требует "за пережитый страх" коньяку.
Появляется и коньяк. Блаженство.
В салоне прохладно, работают вентиляторы. Налегаем на закуски. Соки, боржоми запотевшие. Спешить некуда. Прогулка от центра и до южной окраины города, где начинается Волго-Дон, не меньше часа. Делегация после роскошного обеда в резиденции разбрелась по каютам, отдыхает. Мы "под арестом" у охраны. Всё как в лучших домах...
Маршрутом лайнера мы, местные собкоры, проследовали не раз со многими делегациями, и у нас нет желания выходить на палубу. Правдист и известинец из Москвы "двинули на воздух".
Через четверть часа за ними последовал и Миша Герасимов, а мы, сталинградцы, сидим за столиком, потягивая холодный боржоми, смакуем армянский коньячок.
Я вышел из салона охранников, когда уже повернули от первого шлюза обратно и шлёпали вверх по Волге к Сталинградской ГЭС.
Позвал Костя Погодин:
— Володя, пойдём! — громко, скорее для офицеров охраны, сказал он. — Там уже твой дядя, маршал Ерёменко про Сталинградскую битву Тито докладывает...
На открытой палубе десятка два плетёных кресел. В них — Тито, его супруга, члены делегации. Перед ними у огромной карты, разрисованной красными и синими стрелами с коротенькой указкой, Андрей Иванович Ерёменко, бывший командующий Сталинградским фронтом, а ныне командующий Северо-Кавказским военным округом.
Андрею Ивановичу недавно присвоено звание маршала, и он парится в новеньком, с иголочки мундире с большой шитой золотом звездой на каждом погоне. На мундире — Звезда героя и цветная мозаика символов бесчисленных военных орденов и медалей.
Пот струится из-под фуражки. Ерёменко вытирает его скомканным в левой руке платком, но головного убора не снимает, даже не расстёгивает стоячего ворота маршальского мундира. Бусинки пота катятся по иссохшей шее.
Андрею Ивановичу — за шестьдесят. Отцу моему — пятьдесят девять. Оба прошли все три войны от звонка до звонка, но судьбы разные... Мои размышления прерывает капитан в штатском из местного управления КГБ Алексей, с которым я знаком по многим встречам иностранных делегаций.
— А, что, действительно он твой дядя? — шепчет на ухо Алексей.
Я тяну с ответом, делая вид, что поглощён рассказом о Сталинградской битве. Нетерпеливый Алексей дружески берёт меня под локоть. Мы с ним, видимо, ровесники и могли бы быть друзьями, если бы не его служба.
— Ты — племянник Андрея Ивановича? И молчишь! Ну, знаешь...
— Я-то знаю, — напуская тумана, тихо шепчу Алексею, — а вот Андрей Иванович — вряд ли!
Тот с растерянным недоумением смотрит на меня, но, видимо, раньше всех заслышав суету своих коллег за нашими спинами, нервно вздрагивает и тут же исчезает. Я смотрю ему вслед и вижу, как веером рассыпаются по палубе молодцы в штатском, занимая каждый "своё место".
Значит сейчас появится Сам. Все настороженно замирают, и лишь Андрей Иванович, да Тито и его окружение не замечают прокатившегося шороха.
Андрей Иванович говорит, какие силы были брошены немцами для разблокирования армии Паулюса... И тычет указкой в карту.
На палубе в окружении своей свиты появляется Никита Сергеевич. Он без пиджака, в белой рубахе, без галстука и в светлых широких брюках. На ногах мягкие мокасины. Лицо помятое со сна.
Останавливается в нескольких шагах за спинами сидящих в креслах слушателей, молча озирая собравшихся.
Ерёменко закрыт от него картой, продолжает рассказ.
Наконец Никита Сергеевич, качнувшись на коротких ногах, нетвёрдо обходит сидевших слушателей и плюхается в расторопно подставленное здоровенным детиной кресло.
— Мы воевали! — прерывает он маршала. И, повернувшись к Броз Тито, добавляет: — Этих военных хлебом не корми, только дай повспоминать, какие они стратеги... А немцев вот сюда допустили. — Он повёл рукою перед собою. — Аж до Волги-матушки... Так что хвалиться вам, военным, особенно нечего... Штаб фронта был за Волгой... И мы с Вами, Андрей Иванович, сидели вон там. — Хрущёв указал перед собой на полоску тёмного заволжского леса. — Вон там... в Ямах. — И опять, качнувшись в кресле в сторону Тито, поясняет: — Так заволжское село называлось...
От этой неожиданной для всех тирады Никита Сергеевич раскраснелся и замолк, переводя дух.
Неловкая тишина. Маршал ещё больше вспотел, но стоит не шелохнувшись, опустив вниз руки с указкой и скомканным платком.
Никита Сергеевич достал свой платок, отирает красное лицо и лысину. Ему подали шляпу из светлой соломки. Но он в сердцах отстранил руку телохранителя. Тяжёлая пауза затянулась, и тогда Тито, развернув своё кресло к Хрущеву, сказал:
— Сталинград был спасением всему миру. Мы в Югославии это поняли. Немцы уже были другие...
— Конечно. Конечно, — подхватил Хрущёв. — Здесь сломалась гитлеровская военная машина. И как они её не чинили потом, она всё время давала сбои...
— А войны ещё было много, — продолжал Тито. — Сильно много. Мы в Югославии взобрались только на её вершину...
Андрей Иванович переводил растерянный взгляд с Хрущёва на Тито и вновь на Хрущева, явно не понимая, что же ему предпринять, но продолжал стоять навытяжку, с прижатыми к грузному телу руками.
Наконец Хрущёв переключил внимание на застывшего у карты маршала.
— Продолжай, Андрей Иванович. Продолжай, — кивнул Хрущёв. — Только ты учти, югославские товарищи тоже много знают... Они изучали эту битву. Правда?
— Да, да, — за всех ответил Тито. — Но мы с удовольствием и интересом слушаем маршала.
Однако даже эта подслащенная пилюля не вернула равновесия Ерёменко. Рассказ его поблёк, а скоро и вовсе угас, прерываемый репликами Хрущёва.
Реплики переходили в воспоминания члена военного совета Сталинградского фронта, и рассказ бывшего командующего окончательно застопорился.
С поникшей головой новоиспечённый маршал отошёл от карты в тень под тент, и было жалко и больно смотреть на потерянное лицо старого воина.
Разрешение этого скандального эпизода произошло только вечером, на приёме в честь югославской делегации. После первого тоста в честь главы делегации гостей маршала Тито Хрущёв сразу провозгласил здравицу другому маршалу "выдающемуся военачальнику, Герою Советского Союза" и прочее Андрею Ивановичу.
![Юлиана Еременко - Один шаг, навстречу жизни [СИ]](/uploads/posts/books/4888/4888.jpg)
