Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву
Этим утром я проснулась совершенно разбитой, у меня тряслись руки, чего раньше никогда не случалось. Каменев пришёл примерно в таком же состоянии. Он рассуждал о политике, сильно разволновался и забавно сдвигал брови, что мне понравилось. Я хорошо поработала и совершенно изменила индивидуальность его бюста. Думаю, он остался доволен.
Как бы, между прочим, он заметил, что не собирается ждать здесь две недели и уедет не позднее следующей пятницы. Интересно, удастся ли ему осуществить это намерение?
Пришёл мой брат Питер со своей знакомой. Это внесло неудобство, я стала отвлекаться, а хотелось закончить последний сеанс в спокойной обстановке. Чувствуя усталость, я решила сделать перерыв в работе.
Мы отправились на ланч в "Claridge’s". Там к нам присоединился Сидней Кук, я представила его Каменеву.
Сидней пригласил нас провести выходные в его доме на острове Вайт. Несколько дней назад Каменев, как и многие добропорядочные иностранцы, выразил желание побывать на острове Вайт (Isle of Wight, остров в Британском канале, к югу от берегов Англии – Ред.). Всё устроилось замечательно! Я планировала навестить своего дорогого сына Дика, но пришлось в качестве компенсации послать ему через Питера забавного игрушечного крокодила.
Вечером тётушка Дженни (Леди Рандольф Черчилль, мать сэра Черчилля – Ред.) пригласила меня на ужин. У неё был ларингит, и она выглядела больной. Мы ужинали в гостиной. Она расспрашивала меня, чем я сейчас занимаюсь, но я тактично не стала упоминать русских и Россию.
Тётушка заметила, что последнее время меня стали критиковать за слишком вольный образ жизни. Это меня позабавило: я представила негодующую толпу знакомых, завидующих моей свободе, поскольку у них этой свободы не было, а они прекрасно знали, что свобода ценится выше всего.
Я спросила тётушку Дженни: «А что мне остаётся делать? Как жить? Я – вдова, мне самой приходится зарабатывать на жизнь». Она не стала мне возражать. Было бы неуместно заводить разговор о новом замужестве, которое в действительности положило бы конец всему: моей независимости, работе и, наконец, моему счастью, целиком связанным с моим творчеством.
28 августа 190 года. Суббота.
Мой помощник Смит занят в студии отливкой бюстов Каменева и Красина. Я испытала восхитительное чувство облегчения: завершена работа над двумя бюстами и над композицией «Победа». Сейчас у меня временная передышка. Интересно, кто будет следующим?
Каменев заехал за мной в четверть первого, и мы успели на поезд, который отправлялся в Портсмут в двенадцать пятьдесят с вокзала Ватерлоо. На берегу нас уже ждал Сидней. Нам предстояла пересечь канал, чтобы попасть в его дом на острове Вайт недалеко от Ньюпорта. Переправа оказалась приятной, погода стояла тёплая и безветренная. На другом берегу, мы пересели в машину и, проехав семь миль, оказались в поместье Сиднея.
Сразу пошли отдохнуть на теннисный корт. Выпив чая, мы расселись на огромном ковре. Солнце садилось всё ниже и ниже, а мы, затаив дыхание, целый час слушали рассказ Каменева о Русской Революции.
Он говорил по-французски, запинаясь и подбирая слова, но мы его отлично понимали. Больше того, ему удалось передать атмосферу происходивших событий, и перед нами словно оживала картина тех дней. У Каменева настоящий дар рассказчика.
Мы, не прерывая его, слушали с большим вниманием. Каменев начал издалека, вспомнив события двадцатилетней давности, когда он вместе с Лениным, Троцким и Красиным только вступил на революционное поприще. Он поведал нам об их секретных организациях, о том, как их выслеживали, о годах и месяцах, проведённых в тюрьмах и ссылках. Нас пригласили к столу, и за обедом Каменев продолжил свой захватывающий рассказ. Он проговорил почти весь вечер.
Каменев кратко, но очень выразительно охарактеризовал индивидуальность и психологию Ленина. Он рассказывал и о других, в том числе, и о председателе Чрезвычайной Комиссии, "Железном Феликсе", аскете и фанатике, которого Советы назначили главой «La Terreur» - террора.
Об этом человеке Максим Горький написал: «В его глазах застыла мука». Он выполняет свою задачу, страдая в душе, но с твёрдой уверенностью, что это необходимо для светлого будущего, где закон будет стоять на страже порядка. Этот человек спит на узкой кровати за занавеской в своём «кабинете». У него почти нет друзей. Его не интересуют женщины. Но он любит детей и проявляет заботу о своих сотрудниках, когда они переутомлены работой или больны.
Невозможно пересказать любую историю, поведанную Каменевым: так выразительно он сумел их передать. Единственное, о чём я искренно сожалею, что его аудитория состояла только из нас двоих. А сколько бы людей могли получить удовольствие!
29 августа 1920 года. Воскресенье.
После завтрака я спустилась вниз и увидела моих двух друзей, сидящих у камина. Я пожурила их за мерзлявость и потянула в сад. Каменев снова стал рассказывать о революции, и мы слушали его до тех пор, пока не замёрзли. Пришлось вернуться в дом и греться у огня. Господи, говорила я сама себе, не дай мне забыть это удивительное повествование.
В два тридцать, когда погода улучшилась, мы отправились в открытой машине на прогулку по острову. Остановились на высоком берегу, откуда открывался прекрасный вид на бескрайнее море и полоску опустевшего пляжа внизу. Все вышли из машины и стали осторожно спускаться вдоль склона. Холмистая поверхность восхитительного пляжа была покрыта мелкой галькой. Сидней и я стали плескаться в воде, а Каменев, наблюдавший за нами, начал весело смеяться. Пока мы с Сиднеем сидели на берегу, засыпав ноги галькой, Каменев писал посвящённые мне стихи на обороте пятифунтовой купюры.
Не знаю, что стало с этой банкнотой, но Каменев написал на ней четыре строки, и Сидней добавил ещё четыре, на французском. Каменев сравнил меня с Венерой, а Сидней шутливо сказал, что во мне ему больше всего нравятся ноги!
Панорама и скалистый берег напоминали Капри, только краски были приглушёнными. Кто однажды побывал на Капри, никогда не забудет его прелести.
И Каменев, очарованный всей это красотой и величием, заметил, как далеко сейчас казались политика и господин Ллойд Джордж! Вскоре мы с сожалением вернулись к машине и продолжили путь, сделав только одну остановку на пустой дороге, чтобы попить чаю.
2 сентября 1920 года. Четверг.
"Brede Place". Я приехала сюда в понедельник. Отец в Ирландии ловит рыбу, а мама здесь. Думаю, удастся прогуляться на яхте. Каждую минуту жду телеграмму. Сгораю от нетерпения, а телеграммы всё нет. Поэтому я решила на один день съездить в Лондон и прямо с вокзала отправиться к Каменеву. Наконец-то я выясню: уезжаем мы в субботу или нет. Если уезжаем, то вернуться сюда у меня уже не будет времени.
Мои мысли заняты предстоящей поездкой. Сегодня вечером, перед тем как разойтись по своим комнатам на ночь, мой сын Дик не хотел меня отпускать, и мы проговорили дольше обычного. Обняв Дика, я сидела на коленях возле его кроватки. Он признался, что тяжело переживает предстоящую разлуку со мной. Ещё он сказал, что прижмёт меня к стене, будет крепко целовать и не позволит мне завтра уехать. Он был так мил, и я с большим сожалением оставила его, пожелав ему спокойной ночи.
На случай, если со мной что-то случится в этой поездке, я попрошу брата Питера позаботиться о Дике. Не знаю точно, на какую сумму рассчитывать, но правительство будет выплачивать детям мою вдовью пенсию.
Я непременно попрошу тётушку Леонию (сестру моей мамы), которую я обожаю и высоко ценю её советы, помочь Питеру, поскольку на маму мне рассчитывать не приходится. Она, конечно, мне очень дорога, но у нас такие разные взгляды на жизнь и будущее… Мне хотелось бы, чтобы Дик стал человеком современным и либеральным, чтобы ему представилась возможность самому принимать решения, а не просто следовать советам других. До тех пор, пока человек остаётся честным перед самим собой и убеждён в своей правоте, правда всегда будет на его стороне.
Я уверена, что Джон и Маделин Миддлетон пригласят Дика к себе. Семья моего мужа никогда не проявляла интереса к Дику. Семья Вавертрис любят мою дочь Маргариту, заботятся о ней, и она очень привязана к ним. Думаю, что, если со мной произойдёт несчастье, Маргарита останется у них. Я очень благодарна Софи. Мне кажется, с Маргаритой будет меньше проблем, чем с Диком. Хочу надеяться, что она вырастет человеком целеустремлённым, неизбалованным роскошью, и выберет себе профессию по душе. Только работа приносит счастье. В стремлении к успеху, в его достижении человек находит подлинное удовлетворение.
Даже если они вырастут без меня, из них непременно что-то получится, потому что у моих детей есть индивидуальность. Но на всё воля Божья!
