Клэр Шеридан - Из Лондона в Москву
Начну описание событий с того дня, когда я встретила в Лондоне Каменева. Начало кажется внезапным, но всё, что произошло до этого, не имеет с ним никакой связи. Довольно часто незначительное событие может круто изменить нашу жизнь. В августе я собиралась вместе с друзьям отправиться в путешествие на яхте. Весь год я много работала и сильно нуждалась в отдыхе. Яхта уже стояла у причала. В день нашего отплытия мой друг предложил познакомиться с Каменевым и Красиным. Я с радостью восприняла это предложение, было очень любопытно встретиться с настоящими большевиками, поскольку не имела о них ни малейшего представления. Я часто думала, что если бы мне предложили на выбор сделать бюст, то я непременно бы выбрала Ленина, самого интересного, загадочного и такого недоступного человека! Даже не могла и мечтать, что мне представиться этот шанс.
Меня часто спрашивают, почему я, женщина, отважилась на общение с большевиками. С большим убеждением утверждаю, что присутствие женщины всегда вызывает рыцарское отношение к ней. Лучше, когда тебя защищают все, а не только один. И в Москве, и в Нью-Йорке, я ощущала это галантное отношение к себе.
Но пора остановиться. Моя книга уже набрана для печати, и посыльный стоит в дверях в ожидании, когда я закончу последние строчки этого вступления. Вспоминается, как долго и напряжённо Уоттс работал над скульптурой «Физическая энергия». Уоттс не был скульптором, но его «Физическая энергия” выразила сущность самого художника. Я не писательница, но подобно Уоттсу, я вложила самое сокровенное в эти строки. И уже ничего нельзя изменить и исправить.
Клэр Шеридан.
Нью-Йорк, 12 февраля 1921 года.
II
14 августа, 1920 года. Суббота.
Следуя совету Фишера, в 10:30 утра я встретилась с господином М. Он взял такси, и мы отправились на Бонд стрит, где находилось представительство Каменева и Красина. Около двадцати минут нам пришлось подождать в приёмной. Меня охватило волнение. Здесь, сейчас мы увидим этих чудовищ, которые набросятся на нас и растерзают! Большевизм, пошатнувший мир, и эти люди, чужие, совершенного другого круга, и эти мифы, ставшие уже легендой…. И я совсем рядом.
Тем временем, моё внимание привлекли люди, работавшие в приёмной. Кто они такие? Что заставило их вступить на путь большевизма? Чем заняты их мысли, и насколько продуктивны их идеи?
Пока мы ожидали аудиенции, господин М. разъяснил мне, что многие имеют искажённое представление о большевиках. Поэтому я отчасти оказалась подготовленной к встрече.
Наконец, нас пригласили пройти в кабинет господина Каменева, который при виде меня любезно улыбнулся. Мы сразу начали разговор, который вели по-французски, и обсудили, сможет ли он мне позировать. Я спросила, запретило ли новое большевистское правительство искусство в России. Каменев взглянул на меня с удивлением и произнёс: «Mais non! Художники у нас – самый привилегированный класс». Тогда я поинтересовалась, достаточно ли они зарабатывают. Он ответил, что их доходы намного выше, чем у министров правительства. И далее пояснил: в России больше всего ценится Искусство и Талант, и огромное внимание уделяется развитию культуры. Каменев высказал предположение, что следует немедленно приступить к работе над его, Каменева, бюстом. Ведь никто не знает, что может произойти в скором времени, и «какой каприз монсеньера Ллойда Джорджа» окажется приемлемым, чтобы выслать Каменева из страны. Поэтому мы договорились встретиться во вторник, в десять утра. Господин Каменев любезно проводил нас в кабинет Красина. Господин Красин оказался чем-то занятым, у него был посетитель, и не совсем понял, что мне нужно. Но он согласился позировать мне в среду, в десять утра.
17 августа. 1920года. Вторник.
Каменев пришёл точно к десяти часам утра. Сказал, что в его распоряжении всего лишь час времени, но просидел в студии до часу дня, и мы почти без остановки провели в беседе три часа. Не знаю, как мне удалось работать и одновременно столько много говорить. Я больше сосредоточилась на разговоре, и работала машинально. Тем не менее, спустя три часа, бюст получился очень похожим на оригинал.
У него несложный контур лица: оно правильной овальной формы, прямой нос, к сожалению, немного вздёрнутый на конце. Ему трудно было казаться серьёзным, поскольку с его лица не сходила улыбка. Даже когда он сжимал рот, в глазах по-прежнему искрился смех.
Моя скульптурная композиция «Победа» не была накрыта полотном, и когда он вошёл, то сразу обратил на неё внимание. Я пояснила, что это работа представляет собой победу Союзников. Но он воскликнул: «Нет! Это Победа любой эпохи…. Какая боль! Какие страдания! Какой надрыв!». Затем он добавил, что это произведение – самая лучшая пропаганда пацифизма из всего, что ему приходилось видеть.
Наша беседа получилась очень интересной. Он в деталях рассказывал мне об устройстве советской системы, её целях и задачах. Самая главная наша забота, пояснял он, дети. Они – будущие советские граждане, и поэтому требуют пристального внимания. Если родители не имеют достаточно средств, чтобы вырастить своего ребёнка, тогда заботу о нём берёт на себя государство: оно обеспечивает этого ребёнка одеждой, кормит его, защищает и даёт образование до тех пор, пока ему не исполнится четырнадцать лет. Под опеку государства попадают не только дети, у которых есть родители, но и сироты. Причём родители имеют право навещать своих детей в любое время. Каменев подчеркнул, что эта система привела к увеличению количества зарегистрированных браков в два раза, и изменила отношение к незаконнорожденным детям.
Каменев описал систему всеобщего образования для всех классов. Он рассказал, что особое внимание они уделяют трудящимся, которые в свою очередь начинают ценить даже композиторов Баха или Вагнера.
Они полностью отвергли (уже!) идею о равенстве в оплате труда. Пояснив, что физически крепкий человек способен работать дольше и лучше, Каменев тем самым признал справедливым, что разный труд должен оплачиваться по-разному. А большому таланту, пояснил он, «cela merite d’etre recomense».
Шаляпин, которого раньше называли придворным певцом, сейчас зовётся певцом «народным». «Видимо, - подумала я, - Шаляпин – фигура популярная».
В конце беседы Каменев сделал одно предположение, и надо заметить, что для меня оно не оказалось неожиданным. Он высказал его как бы мимоходом, но я уверена, что ему была интересна моя реакция. Я только что поведала ему о том, что давно люблю русскую литературу, русскую музыку и танцы, русское искусство. И он произнёс: «Вам непременно надо побывать в России». Я ответила, что всегда мечтала об этом, и кто знает, может быть, когда-нибудь…. А он сказал: «Вы можете поехать со мной, и я организую вам сеанс позирования с Лениным и Троцким». Мне показалось, что он шутит, и не знала, что ответить. Наконец, я решила: «Дайте мне знать, когда это можно сделать, и уже через полтора часа я буду готова». Каменев предложил немедленно телеграфировать в Москву о разрешении на въезд!
18 августа. 1920 года. Среда.
Красин появился в десять утра, когда я сидела на улице около дома и просматривала газеты. Как и Каменев, он простился со мной в час дня. У него прекрасная голова, и он позировал словно сфинкс, горделиво и спокойно. Конечно, мы разговаривали, но его французский был не таким беглым, как у Каменева, и иногда нам приходилось переходить на немецкий. Это звучало довольно неуклюже, но мы сказали друг другу всё, что хотели!
Каменев рассказал ему обо мне и сообщил о моей вероятной поездки в Москву. Я же этой темы не касалась, пока Красин сам не упомянул об этом!
Что меня больше всего поразило в этих двух мужчинах, так это их удивительная невозмутимость, уравновешенность и терпение. Может быть, эта характерная черта их национального характера, или их так закалила сибирская ссылка? Они сильно отличались от большинства людей, позировавших мне. Те обычно проявляли нетерпение, куда-то торопились и постоянно вертелись. Красин похож на сфинкса. Он сидит прямо, с поднятой головой, и его заострённый подбородок с аккуратной бородкой дерзко выступает вперёд, рот плотно сжат. Он не улыбался, как Каменев, и не спускал с меня пронзительных глаз, пока я работала. У меня мурашки бегали по коже.
Красин сибиряк. Он рассказал, что его отец был чиновником, а мать – простой крестьянкой, и у них в семье было двадцать два ребёнка. Он сам был седьмым по старшинству и провёл детство в Сибири.
В час дня я горячо поблагодарила его за то, что он так долго и терпеливо позировал. В ответ Красин удивился и спросил: «А вы уже закончили со мной?». Я объяснила, что тороплюсь на поезд. Поэтому, быстро проглотив рыбу и несколько слив, я выбежала из дома к поджидавшему такси. За мной с чемоданом в руках бежал мой помощник. Я успела на поезд в Годалминг (Godlalming), который отправлялся с вокзала Ватерлоо в час пятьдесят. Мне предстояло провести два дня в гостях у семьи Миддлтон.
