Том Уикер - На арене со львами
— Это я с Энн сейчас говорила. Просит вас позвонить.— Когда речь шла об Энн, Нат не позволяла себе обычной насмешливо-интимной улыбки. У нее были трезвые понятия о том, что уместно, а что нет.— И еще вам надо позвонить супруге сенатора Андерсона.
Морган вынул из кармана рубашки желтый листок и перечел код, пет, только не сегодня, сегодня у него просто не хватит духу.
— На той неделе я завтракал с Хантом Андерсоном, и он не сказал, что они с Кэти собираются на лето в родные края. Там сейчас сущее пекло.
— Как ему, не лучше?
— Нет, и, судя по всему, похоже, что лучше уже не станет.
— Ну так как же, соединять вас?
Морган бросил листок на стол.
— Сейчас некогда. К тому же Хант, вероятно, попросту хочет еще малость поплакаться. Келлер!
У него был звонок для вызова рассыльного, был внутренний телефон, параллельный аппарату на столе у Нат, и такой же для связи с библиотечкой при отделе новостей, но вызывать работников бюро ксерокопирования и собственных подчиненных он предпочитал более непринужденным, более дружеским способом — просто окликал того, кто был ему нужен. Пусть сотрудников будет впечатление, что все они работают на равных.
Келлер привалился к дверному косяку, и Нат, уходя, протиснулась мимо него. Если судить по первому впечатлению, трудно было найти человека беспечней Келлера. Морган второго такого и не знал, а меж тем Келлера мучила язва желудка, он даже не ел почти ничего, кроме талого мороженого. По утрам, перед завтраком, Келлер писал книги о диких животных, которые никто не читал, а по выходным брал напрокат лошадей и уезжал с женой за город. Зато сын их угонял автомобили.
— Стало быть, это не женщина,— сказал Морган.— Это кто-то весьма известный. Когда услышим, кто именно, остолбенеем. Пускай Холперин перетряхнет все гостиницы по эту сторону от Ричмонда и выяснит, не остановился ли где деятель такого рода. Линдберг, к примеру. Во всяком случае, завтра утром он лично явится в Аквариумный зал. Нелишне прощупать и пресс-центр гражданской авиации, вдруг они да знают что-нибудь хоть раз в жизни.
— У-гум.— Из-за вечных болей в желудке взгляд у Келлера был отсутствующий; он никогда не смотрел в глаза собеседнику.— Несколько минут назад Берт Беннет кое-что сообщил по телевидению. Сказал, что предполагаемый кандидат в прошлом году выступал против президента.
— Что ж, Берт не другим чета, к нему надо прислушаться,— сказал Морган.— А он не сообщил, откуда у него эти сведения?
— Из политических кругов.
— Тогда их тоже подсуньте Холперину. Если б они достались Берту из Белого дома, я не дал бы за них и ломаного гроша. Там нагнали такого страху, что все языки прикусили.
— Рич, там, наверху, крепко меня прижали, вздохнуть не дают.
«Там, наверху», в соответствии с общепринятым с легкой Руки Моргана жаргоном, называлась главная редакция, чье грозно-многоликое, хоть и незримое присутствие постоянно ощущалось на концах телефонных и телеграфных проводов.
— Говорите всем и каждому, что я строчу очередную муть для утреннего выпуска.
Келлер кивнул, собираясь с силами перед долгим шествием обратно на свое место.
— И еще скажите им,— Морган откровенно ухмыльнулся: лукавить с Келлером было незачем,— еще скажите, что муть эта, по всей видимости, так мутью и останется.
Келлер никогда не улыбался; если ему бывало смешно, он склонял голову и трясся всем телом.
— В ответ на это они лишь изумленно поднимут брови,— сказал он и поплелся прочь от двери.
Морган взял трубку.
— Нат! Для всех прочих, которые еще будут звонить, меня здесь нет.
Он набрал девятку, потом свой домашний номер.
Там, за милю от него, Энн сидела у телефона; она ответила после первого же звонка.
— С кем это ты так долго беседовал?
— С самим президентом. Внушал ему, хватит, мол, валять дурака, пора страной править.
— И что же он ответил на это?
Энн всегда понимала собеседника буквально; к тому же она давно перестала удивляться, что ее муж беседует с президентами, но по какой-то не совсем ясной причине это будоражило в ней желчь.
— Я пошутил,— сказал он.— У меня был разговор с Биллингсом, все про тот же бред с ЦРУ.
— Какой такой бред с ЦРУ?
Он шумно вздохнул, по он и хотел, чтоб получилось шумно.
— Президент заявил, что завтра назовет нового директора ЦРУ.
— Я ведь только спрашиваю. Не обязательно сразу выходить из себя.
— А я и не выхожу. Просто мы все мыкаемся тут попусту целый день и до сих пор не вынюхали, о ком речь.
— Дома не скоро будешь?
Он представил себе, как она держит в одной руке бокал мартини, а в другой сигарету; интересно, каким образом она ухитряется держать еще и трубку. За двадцать без малого лет Энн так и не нашла в себе сил примириться с тем простым обстоятельством, что ее мужу, в отличие от большинства людей, приходится работать, не считаясь со временем, и оттого трудно в точности определить, когда он вырвется пообедать; впрочем, разве сам он по забывал, что у нее свои трудности; надо вести хозяйство, кормить маленького Ричи, и к концу дня от всего этого голова идет кругом. Удивительно, как из такой малости возник между ними этот злоупорный разлад, неистребимый, словно какая-то страшная болезнь, грозящая в любую минуту унести одного из них.
— Черт знает. Поздно. Как раз собирался тебе звонить.
— Как бы не так!
— Представь себе.
И ведь действительно я позвонил бы на этот раз, подумал он
— Что ж, пообедаем с Ричи.
— Ага, давайте.— Все те же затверженные слова, думал оп.— Насчет меня не волнуйся.
— Я вряд ли буду дома, когда ты явишься. Съезжу к Марте поиграть в бридж.
— Желаю весело провести время. Не торопись обратно.
— Слушай, я ведь просто хочу сыграть в бридж.
— Уже слышал.
— Но это правда. Позвони, спроси Марту, если…
— Тьфу ты, ей-богу,— сказал Морган.— Да верю я тебе, верю.
— Цыпленок будет в духовке, джин весь кончился, ты уж извини.
Он терял терпение, в нем закипала злость. Его ждала работа, да и время поджимало; так много всякого накопилось меж ними, что он уж не мог отличить, где ложь, а где правда, не знал, у кого больше оснований сердиться.
— Я куплю джину,— сказал он.
Слышно было, как она дышит в телефон. Потом:
— Рич… ты слишком надолго оставляешь меня одну. Ему захотелось стукнуть кулаком по столу.
— Слушай, Энн…— Он был уже разъярен; он слышал, каким разъяренным голосом он говорит.— …слушай, Энн, я сюда не развлекаться хожу. Если человек работает, как вол, это еще не значит, что ему так нравится, пойми.
— Прости меня. Прости. Я все понимаю. Морган закрыл глаза, сам готовый просить прощения, ярость схлынула, а если нет джина, стало быть, она пьет виски, подумал он, но что же тут можно сделать, что оба они могут сделать?
— Ладно, желаю, чтоб тебе повезло в картах, как говорится,— сказал Морган.
Они вежливо распростились. Непонятно, почему такого рода разговоры всегда приходятся на самое неудобное и напряженное время дня, подумал Морган. Хотя теперь он вообще уже мало что понимает и про Энн, и про самого себя, и про то, чем обернулись для них обоих эти совместно прожитые годы,— чертовски многого он не мог понять.
Вошла Нат и молча подсунула какие-то письма на подпись.
— Звонили из отдела внутренней жизни, — сказала она.— Хобарт просит немедленно ответить.
Хобарт всякий раз просил ответить немедленно, и всякий раз Морган отвечал ему в последнюю очередь. Хобарт был человек слабохарактерный, и не удивительно, что к нему больше других придирались и ответственный редактор и всякое другое начальство. Морган знал, что Хобарта меньше всего волнует, узнали они или нет фамилию нового директора ЦРУ: главное, чтоб ее не узнали другие, ведь это навлекло бы на отдел Хобарта начальственный гнев.
— А пошел этот Хобарт…— сказал он, бегло просматривая письма.
— Я иду за кофе. Вам принести?
— Самого черного, и чтоб пенка в прозелень. Да в грязной чашке.
— А здесь только так и подают.— Он понимал, что она понимает, что разговор с Энн был не из приятных.— А раз она понимает, что он понимает, что она все понимает,— сказал Морган, наклонясь к ненавистному лицу Хинмена,— стало быть, ей ясно, что ему без нее просто не обойтись.
— Вот еще глупости,— сказала Нат.— Ей ясно, что он запросто обойдется своими силами даже в львином логове. И, пожалуй, предпочтет именно своими силами и обойтись.
— Тогда ни черта ей не ясно.
Он выпрямился и взглянул на нее с улыбкой. Он никогда не слышал от Нат ни слова упрека. Пускай она находила в нем главным образом достоинства не истинные, а воображаемые, но все-таки она их находила, и он не очень-то корил себя за это. Всякий волен предаваться самообману, а ведь он никогда и не пытался сознательно ввести ее в заблуждение: верней, пытался не больше, чем других, и уж, во всяком случае, не затем, чтоб с ней переспать.
