Admin - i 1cdedbafc07995a6
Вместо этого я снова навожу луч на брата -- тот в ужасе шарахается в угол комнаты. Воспользовавшись его минутным замешательством, нашариваю в кармане спички и зажигаю потухшую свечу. Поднимаю ее с пола, ставлю на стол.
Комната озаряется мягким желтоватым светом, и я, наконец, выключаю фонарик. Сердце гулко бьется в груди, руки трясутся. Я не опускаю дробовик, но на всякий случай вытаскиваю палец из спусковой скобы.
Женя сжался в клубок в дальнем углу офиса. За одним из столов, коих в помещении шесть штук, виднеется часть его спины и руки, обнявшие туловище. В полумраке помещения силуэт напоминает фигуру горбуна из романа Гюго.
Я зову брата несколько раз -- сначала шепотом, потом громче -- но он не откликается, и тогда я решаюсь подойти ближе. Прихватив для верности еще одну свечу, я направляюсь к нему, держа свет как можно выше. В другой руке у меня дробовик, из которого я не собираюсь стрелять, но который придает моему парализованному страхом телу силы, чтобы его удерживать.
-- Женя? -- я останавливаюсь у края стола, за которым спрятался брат, ставлю свечу на столешницу. -- Ты чего там сидишь?
Он молчит. В полуночной тишине слышится его учащенное дыхание, из груди вырываются странные звуки: хрипы, треск, свист.
-- Мне плохо, Максим... -- вдруг слышу я. -- Очень плохо...
Колонна мурашек перебегает с затылка на спину. Этот голос... он вроде и Женин, а вроде и нет. Как если бы его состарили тридцать лет безостановочного курения и пьянства.
-- Вылазь оттуда. Давай-давай...
Я закидываю дробовик за спину, обхожу стол и беру брата за предплечье.
-- Вставай, вставай, пойдем обратно, тебе надо прилечь.
Почти силой вытаскиваю его из угла и, придерживая под руку, веду обратно к спальнику. Он стал, как пушинка -- неужели возможно так похудеть за неполные сутки?
Мы медленно ковыляем к центру комнаты, точно пара стариков на променаде в парке. Добравшись до спальника, я укладываю Женю на синтетический матрац, подкладываю под голову подушку.
Только сейчас мне удается разглядеть его лицо как следует. Глаза запали глубоко в глазницы, губы высохли и потрескались, скулы и подбородок выпирают, обтянутые тонкой кожей. Оттенок самой кожи впотьмах не разобрать, но я уверен, что он соответствует общей картине.
-- Тебе надо поспать.
-- Я не смогу уснуть...
Грудь ритмично поднимается и опускается, издавая свистящие звуки, точно кто-то качает насос. Костлявые руки (боже, боже, куда исчезло все мясо!) вцепились в ткань матраца.
Я подумываю, не позвать ли кого-нибудь -- Витос, Вано и Михась спят в соседней комнате -- но потом решаю, что пока в этом нет необходимости. До конца моей смены еще два часа. Впрочем, теперь я уверен, что не сомкну глаз до утра.
-- На вот, попей, -- я подношу к его губам бутылку с водой.
Женя делает пару глотков и кривится:
-- Убери... горло вяжет... -- он отпихивает бутылку.
Странно -- когда я в последний раз пил эту воду, она была абсолютно нормальной. Я уже собираюсь попробовать ее, но в последнюю секунду останавливаю себя. Черт возьми! Горлышко этой бутылки теперь инфицировано вирусом. Еще мгновение, и он попал бы в мой организм. Теперь, чего бы ни коснулся Женя, куда бы ни плюнул и что бы ни надкусил, нужно всегда помнить об этом.
Пораженный этим неожиданным открытием, отставляю бутылку на пол и машинальным движением вытираю об себя руку, которой держал ее.
"Он превратится в парию" -- шепчет темная часть моего рассудка. -- "Снаружи останется человеком, но внутри всегда будет "прокаженным".
-- Чего ты хочешь? Есть будешь?
Судя по истощенному виду, его сейчас можно питать только внутривенно. С равным успехом я бы мог предложить еду анорексику.
-- Нет... -- он поднимает на меня запавшие глаза. -- Я хочу укол. Сделай мне еще укол.
Этого я не ожидал. Второй укол мы поставили в полночь, а следующий планировали на начало утра. Если он будет превышать рассчитанную дозировку, то ампул не хватит и на месяц...
-- Генерал сказал, колоть нужно два раза в сутки. Мы собирались...
-- СДЕЛАЙ УКОЛ! -- полурычит-полушипит Женя, выбрасывая в мою сторону руки со скрюченными пальцами.
Я в ужасе вскакиваю со стула, на который едва присел, хватаюсь за дробовик. При виде лица брата волосы на затылке встают дыбом. Оно состарилось вместе с голосом -- и как я не заметил раньше? Кожу вокруг глаз опутывают "гусиные лапки", носогубной треугольник очерчен глубокими морщинами, мочки ушей отвисли, лоб рассекают горизонтальные складки... И эти глаза -- два круглых черных жука-скарабея с блестящими панцирями. Глаза животного. Сейчас звериная часть в нем явно преобладает над человеческой.
-- Сде-е-елай, -- шипит Женя, загребая пустоту костлявыми руками. -- Максим, мне очень надо...
-- Хорошо-хорошо. Лежи. Я сейчас.
Я нахожу ампулы и шприц, подготавливаю инъекцию. Все это время Женя нетерпеливо ждет, следя за каждым моим движением и жалобно постанывая. Кажется, будто что-то выедает его изнутри, рвется наружу сквозь утлую плоть.
-- Переворачивайся на живот.
Я ставлю укол одним быстрым отточенным движением (в этом деле у меня большой опыт). Когда поршень выдавлен до отказа, Женя облегченно выдыхает, мышцы расслабляются, его перестает трясти. Он переворачивается на спину и смотрит на меня благодарным взглядом.
"Дзень!" -- сообщает внутренний счетчик. -- "Минус одна ампула!"
-- Спасибо, -- шепчет брат. -- Ох-х... да, так гораздо легче. Максим, я уже дума...
Окончание фразы перетекает в дикий, пронзительный вопль, разрывающий мертвую тишину этой ночи, грудную клетку брата и мои барабанные перепонки.
01:19
-- ...М-А-А-А-А! -- Женя встает на мостик без помощи рук, выгибаясь немыслимой дугой, и я почти слышу, как трещат под одеялом его позвонки. -- А-А-А-А-А-А!!!
Страх парализует меня с головы до ног -- я просто застываю на месте с глупым видом, не в силах пошелохнуться. Из головы мигом выветриваются все мысли, кроме одной:
"Ты убил его" -- набатом стучит в висках. -- "Ты только что убил его".
Женя переваливается набок и начинает кататься по полу, пытаясь потушить пожар, снедающий его изнутри.
На шум сбегаются все, кто находился в офисе. Чувствую, как чьи-то руки пытаются отнять у меня "Ремингтон". Это Витос. Миша с Ваней останавливаются перед катающимся по полу Женей и просто смотрят, не решаясь приблизиться. Мне не в чем упрекнуть их -- в данной ситуации я, наверное, поступил бы так же. Женя заразен и не контролирует себя. Прикасаться к нему сейчас крайне опасно -- он может укусить, оцарапать, на худой конец, плюнуть в лицо ядовитой слюной.
Я разжимаю пальцы, и Виталик забирает "Ремингтон". Следующие пять минут мы проводим за созерцанием агонии моего брата, не в силах ничего предпринять. Слышим, как с глухим стуком соприкасается его голова с полом, когда он перекатывается с живота на спину и обратно. Видим, как он рвет на себе пропитанную зловонным потом майку, раздирая попутно и кожу на груди, пытаясь добраться до источника боли, запрятанного глубоко внутри. Ощущаем едкий запах ингибитора протеазы Н2Р1, выделяющийся сквозь поры.
Потом, совершенно внезапно, Женя перестает кричать. Замирает ничком, уткнувшись лбом в пол, и больше не шевелится. Все окутывает звенящая тишина.
09:20
У меня получается заснуть под самое утро, когда за окнами уже сереет предрассветное небо, а в офисе становится достаточно светло, чтобы можно было различать силуэты друзей и Жени, которого мы снова уложили в спальник. Ночной кошмар завершился, и я могу, наконец, подарить своей измученной голове пару часов покоя.
Которых, конечно же, недостаточно. Ничего удивительного, что я чувствую себя таким разбитым, когда в девять утра Арт трясет меня за плечо.
-- Макс. Макс, вставай...
Неохотно разлепляю глаза. Потом, мгновенно вспомнив, где нахожусь и что готовит мне это утро, порывисто сажусь в своем спальнике.
Арт смотрит на меня сочувственно. Он отдежурил на крыше первым и выглядит вполне отдохнувшим. Его сменил Михась, а того Витос. Меня же никто не менял. Ваня уговаривал раза три, но всякий раз я отсылал его обратно спать. Я не смог бы заснуть, даже если бы очень хотел. Но я не хотел. После того, как мы убедились, что Женин припадок окончен, и перенесли его бесчувственное тело в спальник, мой пульс не мог восстановиться еще, по меньшей мере, с час. А, может, и дольше. Во всяком случае, я слушал, как сердце бьется в ушах еще очень, очень долго. И этот стук ни за что не дал бы мне заснуть.
-- Сколько время?
-- Начало десятого. Вставай, Макс, там... Джон проснулся.
Интонация, с которой были сказаны эти слова, мне не нравится.
Я осоловело моргаю глазами, пытаясь стряхнуть и них последние остатки сна и вернуть зрению фокус. Когда мне это удается и помещение офиса обретает, наконец, четкие очертания, я замечаю Михася, Ваню и Витоса. Друзья сгрудились вокруг стола, за которым еще недавно мы с Михасем пили чай, и заворожено наблюдают за чем-то. Или за кем-то...
