Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса
подменить, но я не знаю, как с ним связаться.
– О таких вещах не предупреждают заранее.
– Да… Но ведь скоро это уже не будет иметь значения, правда? В смысле, ты говорил, всего
лишь пару месяцев.
Грегг осмотрелся.
– Да, это местечко маловато даже для Нью-Йорка.
– Грегг, ты говорил, что всего лишь пару месяцев. Правда? Правда?
Грегг провел рукой по голове.
– Буду с тобой честным, Сиджей. Мне это не подходит.
– То есть?
– Ну… Я больше не чувствую себя комфортно в этих отношениях.
– Ах, ну да. Я же для тебя всего лишь комфорт, – разозлилась Сиджей.
– Знаешь что? Все из-за оскорбительного тона, которым ты со мной разговариваешь, –
сказал Грегг.
– Оскорбительного тона? Ты серьезно?
– Ты знаешь, о чем я.
– Вообще-то нет, не знаю. Что ты имеешь в виду?
– Видишь ли, ты перестала меня понимать, и у тебя появились какие-то завышенные
требования. Я запланировал для нас прекрасную поездку, а ты вдруг отказываешься. И ты все
время знала, с чем мне приходится сталкиваться дома. Я тут думал…
– О Боже, Грегг, неужели ты не мог сказать об этом раньше? Или тебе было бы
«не комфортно»?
– Ты сама начала. Я с радостью предвкушал нашу поездку, а ты начала принуждать…
– Принуждать. Ничего себе.
– Думаю, нам лучше разойтись на какое-то время, проверить свои чувства.
– У меня чувство такое, что ты самая большая ошибка в моей жизни.
– Ну, все. Я не намерен больше выслушивать твои оскорбления.
– Убирайся отсюда, Грегг!
– Знаешь что? Сама виновата! – прокричал он.
Я понял, что Грегг делал Сиджей больно и злил ее, и прыгнул на него, ощерив зубы
и нацелившись на лодыжки. Он поскакал от меня прочь, и Сиджей схватила меня на руки.
– Еще раз это псина на меня прыгнет – я его так пну, что он улетит к чертовой бабушке!
Он тоже злился. Я вырывался из рук Сиджей, чтобы спуститься на пол и укусить его, но она
крепко меня держала.
– Уходи. Сейчас же. И не возвращайся, – отрезала Сиджей.
– Даже не надейся, – фыркнул Грегг.
Когда он ушел, Сиджей села за стол и расплакалась. Я заскулил, и она подняла меня.
– Я такая дура, такая дура, – повторяла она снова и снова. Я не понимал, что она говорит, но от нее исходило такое чувство, будто она плохая собака. Она сняла туфли, а через какое-то
время встала и достала из морозильника мороженое.
Потом долго я этих туфель не видел. Почти каждый день мы гуляли с собаками и часто
ходили в парк, где я искал запах Графа. Но так никогда и не почуял его, хотя собак там бывало
очень много. Сникерс делила свое время между нашим домом и миссис Минник, и я
не возражал, так мне доставалось больше времени наедине с Сиджей. Похолодало еще
сильнее, я постоянно выходил на улицу в свитере.
Когда снова появились туфли, я приготовился к очередной встрече с Греггом, но был
приятно удивлен, когда, услышав стук, я подбежал к двери и почуял запах человека, стоявшего
по ту сторону. Трент!
– Привет, незнакомец! – воскликнула Сиджей, открывая дверь.
Волна цветочного запаха ударила мне в нос – Трент держал в руках букет. Они обнялись.
Когда Трент наклонился ко мне, чтобы поздороваться, сквозь запах цветов я смог различить, что его руки слегка пахнут мылом и сливочным маслом.
– Невероятно, как Макс ведет себя с тобой, – сказала Сиджей, впуская его внутрь.
Она положила цветы на пол, и вся комната сразу наполнилась их ароматом.
– Знаешь, это место нравится мне гораздо больше, чем предыдущее, – сказал он.
– Ой, хватит. Ты не поверишь, мне сказали, что здесь есть кухонная плита. Я ответила
женщине, привет, у плиты несколько конфорок, а это простой подогреватель пищи.
Трент сел на кухонную стойку, и мне это совсем не понравилось, в смысле, он оказался
для меня недосягаем.
– Должно быть, аренда здесь меньше, чем у пентхауса.
– Все равно Нью-Йорк, недешево. И с выгулом собак сейчас не очень – оказалось, что когда
теряешь известного клиента, теряешь и парочку неизвестных.
– Но у тебя все хорошо?
– Да, прекрасно.
Трент пристально посмотрел на нее.
– Что? – спросила Сиджей.
– Ты сильно похудела, Сиджей.
– Ой, ладно, Трент. Пожалуйста.
Наступила долгая тишина.
– Слушай, у меня новости, – наконец прервал молчание Трент.
– Тебя назначили главой всемирной финансовой системы?
– Конечно, еще на прошлой неделе. Но я о Лисель.
– Что?
– Я собираюсь сделать ей предложение на этих выходных.
Я почувствовал, как шок, словно электрический импульс, прошел сквозь Сиджей.
Она опустилась на табуретку.
– Ого, – наконец произнесла моя девочка. – Это…
– Да, знаю. Между нами не все было гладко, по-моему, я рассказывал тебе об этом, но в последнее время… Даже не знаю. Вроде бы так нужно, понимаешь? Мы вместе уже
полтора года. Наверное, настала пора… Показать кольцо?
– Конечно, – тихо сказала Сиджей.
Трент засунул руку в карман и вытащил игрушку, которую передал ей. Сиджей
не предложила мне ее понюхать, поэтому я сделал вывод, что там ничего интересного.
– Что-то не так?
– Просто… не знаю. Ты такой молодой. И вдруг женатый.
– Рано?
– Да нет, забудь. Кольцо очень красивое.
Вскоре после этого Сиджей и Трент ушли. Когда она вернулась, от нее вкусно пахло мясом, но пришла она одна. Я был разочарован, потому что надеялся, что Трент останется поиграть, как он всегда делал раньше, когда у него был Рокки. Интересно, он стал реже приходить к нам
из-за того, что у него нет собаки? И снова я подумал о том, что Тренту действительно
нужен пес.
Сиджей была печальна. Она легла на кровать и скинула туфли на пол, а потом я услышал, как она заплакала. Сникерс запрыгнула к ней, но вряд ли кошка может утешить человека
лучше, чем собака. Когда человек печален, ему нужна только его собака. Я отошел назад, разогнался и запрыгнул. Сиджей притянула меня к себе и крепко обняла.
– Моя жизнь – пустышка, – сказала она. В ее словах звучало искреннее горе, хотя я не знал, о чем она говорит.
Спустя какое-то время моя девочка заснула, прямо в той одежде, в которой пришла после
прогулки с Трентом. Я спрыгнул вниз и стал беспокойно расхаживать по комнате, размышляя
о причине ее печали.
Тоже расстроенный, я пытался понять, что происходит, и у меня в голове сформировалась
связь, о которой раньше я почему-то не думал: каждый раз, когда Сиджей надевала вкусно
пахнущие туфли, она печалилась. Да, хотя пахли они вкусно, это были печальные, очень
печальные туфли.
Я знал, что мне нужно делать.
Глава двадцать четвертая
Я решил, что если сгрызть печальные туфли, то моя девочка больше никогда не будет
печалиться, но когда она проснулась и увидела их кусочки, разбросанные по полу, она не была
рада.
– О нет! – закричала она. – Макс, это плохо! Макс, плохо!
Я был плохим псом. Мне не следовало грызть туфли.
Я подошел к ней с опущенной головой и прижатыми ушами. Сиджей опустилась на колени
и начала плакать, спрятав голову в ладони.
Сникерс подошла к краю кровати и посмотрела на нас. Я беспокойно поставил лапы на ноги
моей девочки, но это не помогло. Только когда она взяла меня на руки и прижала к себе, ее печаль начала медленно со слезами выходить из нее.
– Макс, я одна во всем мире, – сказала мне Сиджей. Я не стал вилять хвостом, потому что, произнося мое имя, в ее голосе звучало горе.
В конце концов, Сиджей выкинула все кусочки туфель. После утреннего инцидента мне
начало казаться, будто она стала двигаться медленнее, а все ее поступки и жесты окрасились
оттенком какой-то неясной грусти. Мы по-прежнему почти каждый день ходили на прогулки
с другими собаками, однако Сиджей больше не радовалась, увидев их, а когда выпал первый
снег, она сидела и смотрела, как мы с Кэти носимся по собачьему парку, но ни разу
не рассмеялась.
Мне очень хотелось, чтобы пришел Трент – Сиджей всегда была счастлива рядом с ним.
Но он не приходил, и я не слышал, чтобы она говорила его имя в телефон.
Зато я услышал имя «Глория». Сиджей сидела на табуретке и разговаривала, прижав телефон
к лицу.
– Как твои дела, Глория? – спросила она. Я играл со Сникерс возле кровати, но теперь, из любопытства, подошел к кухонной стойке. Глории нигде не было – Сиджей просто
разговаривала, повторяя «Ага. Ага. Хм.»
– Гавайи? Здорово. – Я зевнул и покружился на своей подушке, устраиваясь поудобнее.
Сникерс запрыгнула на кухонную стойку, сделав вид, что меня не заметила.
– Ага. Это хорошо, – сказала Сиджей. – Слушай, Глория, хочу спросить… Можно занять
