Dmitrii Kazakov - Черное знамя
Последнее слово произнес уже после того, как в трубке прозвучал сигнал отбоя.
Ну вот, Гриневецкий сбил с мысли, придется ловить ее теперь за хвост, как удравшую мышь.
Олег поднялся, подошел к открытому окну, из которого доносились голоса, гудки машин. Выглянул наружу, туда, где под ярким весенним солнышком нежилась Каланчевская площадь, в этот час забитая народом.
Люди торопятся в театры, в кино, по магазинам, а он должен сидеть в министерстве…
Представилось лицо Анны, с каким она встретит его сегодня вечером, и он тут же помрачнел. Нет, супруга не опустится до упреков, но все равно покажет, что недовольна, что мог бы уделять больше внимания жене и сыну, проводить с ними не только единственный свой выходной…
Ну как она не уяснит, что он не может?!
Штилер сам пахал как вол, не зная, что такое суббота и воскресенье, и того же требовал от подчиненных. И они вкалывали, понимая, что трудятся не ради денег или карьеры, что от них зависит судьба страны!
Сегодня ты дашь слабину, а завтра враг воспользуется этим!
Если бы год назад ПНР и составляющие ее люди чуть больше думали об отдыхе и простых радостях жизни, то путч левых, охвативший Питер, Москву и несколько центральных губерний, мог бы удаться, и тогда над Зимним дворцом реял бы не нынешний триколор, а красное знамя.
Олег поежился, вспоминая те дни – стрельба на улицах, отдаленный гром орудий, отряды рабочей гвардии, быстро продвигающиеся к центру старой столицы, растерянные лица полицейских и жандармских офицеров, их жалобы на то, что не хватает людей, оружия и решительности.
Спокойные глаза и отданные ледяным тоном приказы Хана, взявшегося наводить порядок, идущие в бой дружинники с партийным гимном на устах… и показательные расстрелы захваченных в плен марксистов прямо у стен Кремля, неподалеку от Спасской башни.
Трупы тогда вывозили на грузовиках, и по слухам, небрежно закапывали во рву где-то за городом…
Да, славное было время, и страшное, счастье, что его удалось пережить.
Немногие, в том числе Чернов и Троцкий бежали после путча за границу, сотни их товарищей рангом поменьше угодили в тюрьмы, от могущественных некогда партий эсдеков и эсеров не осталось и следа.
А вождь ПНР, премьер-министр Огневский вырвал-таки у президента указ о чрезвычайных полномочиях. После этого оказалось легким делом заткнуть пасть немногочисленной оппозиции, еще оставшейся в рядах Земского Собора, и постепенно, исподволь начать процесс, ласково названный «евразийской унификацией».
Иногда Олег думал, что тот путч был спровоцирован, слишком уж полезным он оказался.
Он вздохнул, потер начавший ныть затылок, и зашагал обратно к столу, туда, где ждала работа. Взгляд скользнул по пачке газет, лежащих на краю стола, зримому воплощению потока новостей, что ежедневно проходит через их отдел, и вообще через министерство, а во многом им и создается.
Там сегодня было немало интересного – разрастается восстание в славянских районах Австро-Венгрии, так что двуединая монархия обратилась за помощью к Германии, верному союзнику, и та согласилась предоставить войска для подавления беспорядков… новая железнодорожная магистраль, что идет через Сибирь на восток, достигла Семипалатинска… министр иностранных дел Базили отправился на переговоры в Вашингтон, наверняка укреплять и углублять союз, направленный против Японии…
Но каждое издание поместило крохотную заметку о смерти Бориса Викторовича Савинкова.
Поместило, поскольку он много лет состоял в ПНР, и не просто состоял, а возглавлял петроградское губернское управление, и крохотную, поскольку он вышел из партии в конце двадцать восьмого, после очередного конфликта со Штилером и Огневским.
Ну что же, пусть земля будет пухом бывшему террористу, писателю средней руки и не самому удачливому политику.
Олег вернулся за стол, и углубился в изучение раздела цензурных правил, озаглавленного «Особые наставления» - тут речь шла о запрете статей, «оскорбляющих честь русского воина», «могущих поколебать понятие о дисциплине и уважение к ней», а также печать любых сведений, касающихся «развития боевой готовности».
Но не успел дойти и до середины, как его вновь прервали.
Дверь распахнулась, и через порог шагнул плечистый молодец в черной форме Народной дружины.
- Сотник Тараканов для сопровождения прибыл! – доложил он, лихо откозыряв. – Разрешите выдвигаться?
- А?.. – Олег поднял голову. – Что, уже время?
- Так точно, - сотник был румян и показательно бодр, сверкали его глаза, блестел козырек фуражки, погоны и даже вышитые серебром лапы хищной птицы на лацканах мундира. – Автомобиль ждет.
- Да, конечно… - Одинцов отодвинул цензурные правила и встал из-за стола.
Сегодняшний его рабочий вечер закончится не здесь, не в конторе министерства…
Они вышли в коридор, спустились по лестнице, часовой из дружинников, охранявший здание, отдал сотнику честь. Олег забрался на заднее сиденье старенького «Форда», Тараканов занял место впереди, фыркнул мотор, и они поехали.
Мимо почтамта, к гостинице «Метрополь», что рядом с городской Думой, к обычному месту сбора бойцов НД.
«Опричники», как их с чьей-то легкой руки стали все чаще называть в последние годы, сходились там еще во времена премьерства Коковцова, когда ПНР была одной из многих крайних партий, а ее лидер занимал не кресло премьер-министра, а камеру-одиночку в Петропавловской крепости.
Многое изменилось с тех пор, но в «ханстве» Хаджиева привыкли ценить традиции, пусть даже не особенно древние.
- Всегда хотел знать, почему ваше министерство в Москве? – спросил Тараканов, повернув голову, когда они встали на светофоре у Садового кольца. – Остальные-то в столице, как нужно!
- Это у начальства поинтересоваться надо, - ответил Олег с усмешкой. – Оно так решило.
Штилер и вправду, сделавшись министром народного просвещения, наотрез отказался переезжать в Петроград, да еще и начал понемногу переводить подчиненные ему службы из города на Неве… Президент не стал возражать, если ему вообще доложили об этом факте, премьер-министр – тем более, наверняка этот шаг был согласован заранее.
Ходили слухи, что столицу вскоре перенесут обратно в Москву, исконный центр России, не столь подверженный влиянию романо-германского запада и расположенный подальше от границы… та после создания «независимой» Финляндии и столь же «независимого» Балтийского герцогства оказалась в опасной близости.
- Хех, кто же у него поинтересуется? – сотник покачал головой. – Ну, ему виднее.
Они проехали Лубянскую площадь, свернули, и вот она, гостиница «Метрополь».
А перед ней стоят построенные в аккуратное каре бойцы в черных мундирах, все как на подбор, крепкие, рослые, с безукоризненной выправкой, и вьется над рядами огромное полотнище того же цвета, украшенное белым трезубцем, древним гербом, под которым ходили в бой предки Чингисхана.
Сегодня Олегу как представителю министерства мировоззрения придется сопровождать этих парней.
- Приехали, - объявил сотник. – Дальше пешком.
Он выбрался из машины, замахал руками, прозвучала команда, и каре начало трансформироваться в колонну.
- Давай, шевелитесь, а то опоздаем! – рявкнул Тараканов, чем вызвал среди «опричников» дружный смех.
Покинувший автомобиль Олег оказался во главе колонны, рядом с сотником и знаменосцем. Впереди оказались несколько особенно крепких дружинников, и они пошли, печатая шаг, так, чтобы сапоги били по брусчатке, заставляя прохожих оглядываться, а птиц испуганно разлетаться.
По кольцу, мимо старого здания университета, и дальше на запад.
Одинцов, хоть и прожил в Москве почти два года, так и не узнал города, и ориентировался в нем плохо. За эти двадцать четыре месяца он изучил разве что ближние окрестности выделенной ему квартиры в Сокольниках, а также прилегающие к министерству улицы.
Поэтому сейчас он не мог сказать, куда именно они направляются, хотя цель марша знал, и даже ее адрес.
- А ну, запевай! – приказал Тараканов.
- На черное знамя равняясь, шагают стальные колонны! – нестройно затянули дружинники, компенсируя недостаток музыкальности избытком громкости. – Пред силой вождя склоняясь, к Востоку придут миллионы! Взвейся над нами, ты взвейся, флаг будущей нашей победы! Раскройся над нами, раскройся, великое русское небо!
Слова были не очень складные, но эта песня пришла из тех времен, когда НД только создавалась.
Когда-то она заставляла нервно вздрагивать красногвардейцев из Петрограда и киевских черносотенцев, вызывала икоту у жандармов и полицейских… Именно она победным маршем гремела над страной «огненной ночью» двадцать девятого марта двадцать девятого года, когда стало известно, что Огневский стал премьером после падения правительства Терещенко, преданного поставившей же его коалицией «центра».
