Майкл Сэндел - Справедливость. Как поступать правильно?
С точки зрения Канта, вторая линия поведения нравственно допустима, но первая не имеет оправданий. У вас, возможно, возникнут возражения: а какова, с моральной точки зрения, разница между чисто технически правдивым, но вводящим в заблуждение заявлением и откровенной ложью? В обоих случаях вы надеетесь ввести убийцу в заблуждение, заставляете его поверить в то, что ваш друг не прячется в вашем доме.
Кант убежден, что в этом различии на карту поставлено очень многое. Рассмотрим «белую ложь», мелкие неправды, которые мы иногда говорим из вежливости, чтобы не уязвить чувства других людей. Допустим, приятель делает вам подарок. Вы открываете коробку и находите отвратительный галстук, который вы ни за что не станете носить. Что вы делаете? Возможно, вы скажете: «Какой красивый галстук!» Это будет «белой ложью». Или, может быть, воскликнете: «Тебе не следовало это делать!» Или скажете: «Никогда такого галстука не видел. Спасибо». Подобно «белой лжи», такие заявления могут создать у вашего приятеля ложное впечатление, будто вам нравится галстук. Однако все ваши изумления и восторги будут подлинными.
Кант отверг бы «белую ложь» потому, что она является исключением из нравственного закона, сделанным по соображениям последствий. Чуткое отношение к чувствам другого человека — превосходная, достойнейшая цель, но преследовать ее надо образом, который соответствует категорическому императиву, а тот требует, чтобы мы универсализировали принцип, согласно которому действуем. Если мы можем допускать исключения всякий раз, когда считаем, что наши цели недостаточно убедительны, категорический характер нравственного закона рассыпается. Правдивое, но вводящее в заблуждение заявление, напротив, не создает подобной угрозы категорическому императиву. В сущности, Кант, столкнувшись с собственной дилеммой, однажды ссылается на это различие.
Стал бы Кант защищать Билла Клинтона?
За несколько лет до обмена письмами с Констаном у Канта возникли неприятности с королем Пруссии Фридрихом-Вильгельмом II. Король и его цензоры сочли религиозные труды Канта унижающими христианство и потребовали, чтобы философ обязался воздерживаться от любых дальнейших высказываний по религиозной проблематике. Кант ответил тщательно сформулированным заявлением: «Как верный подданный Вашего Величества, в будущем я полностью воздержусь от всех публичных лекций или докладов, касающихся религии».198
Делая это заявление, Кант понимал, что король вряд ли проживет долго. Когда через несколько лет король умер, Кант счел себя освобожденным от обещания, которое обязывало его только «как преданного подданного Его Величества». Позднее Кант объяснил, что выбирал слова «самым тщательным образом, так, чтобы мне не надо было лишать себя свободы... навечно, а только до тех пор, пока Его Величество был жив».199 С помощью этой умной уловки образцу прусской честности удалось ввести в заблуждение цензоров, не опускаясь при этом до лжи.
Мелочность и крючкотворство? Возможно. Но в разнице между откровенной, наглой ложью и искусной уловкой, по-видимому, ставкой является нечто, имеющее моральное значение. Рассмотрим случай президента США Билла Клинтона. Ни один современный американский общественный деятель не выбирал слова и не конструировал свои отрицания тщательнее Клинтона. Когда его во время первой президентской кампании спросили, баловался ли он когда-нибудь наркотиками, Клинтон ответил, что никогда не нарушал действовавших в США или в его родном штате законов против наркотиков. Позднее он признал, что пробовал курить марихуану, будучи студентом Оксфорда в Великобритании.
Самое памятное из отрицаний было сделано Клинтоном в ответ на сообщения о том, что у президента в Белом доме был секс с 22-летней практиканткой Моникой Левински. Разразившийся скандал привел к процедуре импичмента. Во время слушаний некий конгрессмен- республиканец вступил в спор с одним из юридических представителей Клинтона Грегори Крейгом по вопросу, не является ли отрицание президентом «сексуальных отношений» ложью.
Член палаты представителей Боб Инглис (республиканец от штата Южная Каролина): А теперь, м-р Крейг, скажите, лгал ли он [Клинтон] американскому народу, сказав: «У меня никогда не было секса с этой женщиной»? Он лгал?
Крейг: Он определенно вводил в заблуждение и обманывал.
Инглис: Подождите минуту. Он лгал?
Крейг: Он ввел в заблуждение американский народ и в тот момент не сказал народу правду.
Инглис: Хорошо, итак, вы не собираетесь полагаться на... а президент лично настаивал на том, что... никакие юридические или технические подробности не должны затмевать простой моральной правды. Так лгал ли он американскому народу, когда говорил: «У меня никогда не было секса с этой женщиной»?
Крейг: Он не считает, что лгал, и потом способ... — позвольте мне объяснить это, конгрессмен.
Инглис: Он не считает, что лгал?
Крейг: Нет, он не считает, что лгал, поскольку его представление о сексе соответствует тому определению этого слова, которое дано в словаре. Собственно, это нечто, с чем вы, пожалуй, не согласны, но, согласно его представлениям, это определение не...
Инглис: Согласен, я принимаю этот довод.
Крейг: Хорошо.
Инглис: Удивительно, что теперь вы сидите перед нами и отзываете все его... все его извинения.
Крейг: Нет.
Инглис: Вы забираете все его извинения, разве нет?
Крейг: Нет, я не делаю этого.
Инглис: Потому, что теперь вы вернулись к доводу, а вы можете выдвинуть здесь много доводов. Один из них таков: у него не было секса с ней. Это был оральный секс, а не настоящий. Сегодня вы пришли сюда сказать нам, что у него не было секса с Моникой Левински?
Крейг: Американскому народу он сказал, что у него не было сексуальных отношений с нею. Я понимаю, что вам, конгрессмен, это не нравится, потому что вы станете рассматривать это как техническую защиту или крючкотворство — это уклончивый ответ. Но сексуальные отношения в каждом словаре определены точным образом, и у него не было сексуального контакта с Моникой Левински в этом определении термина «сексуальные отношения»... Итак, обманывал ли он американский народ? Да. Было ли это неправильно? Да. Достойно ли это осуждения? Да.200
Юридический представитель президента признал, как это ранее сделал сам Клинтон, что связь с практиканткой была неправильной, неприемлемой и достойной осуждения, а заявления президента об этой связи «вводили в заблуждение и обманывали» общественность. Единственным, что отказался признавать юрист, было то, что президент лгал.
Что было ставкой в этом отказе? Объяснение не может быть просто юридическим (президент сделал ложное заявление под присягой, в письменных показаниях или в суде), а потому есть основания для обвинений в лжесвидетельстве. Обсуждаемое выше заявление было сделано не под присягой, в телевизионном обращении к американскому народу. И все же и задававший вопросы республиканец, и защитник Клинтона считали, что в установлении истины в вопросе, лгал ли Клинтон или просто обманывал и вводил в заблуждение, есть нечто важное. Их оживленный обмен репликами о слове на букву «л» и спор о том, «лгал ли Клинтон», служит подтверждением мысли Канта о том, что между ложью и вводящей в заблуждение правдой есть различие, имеющее моральное значение.
Но каково все же это различие? Можно доказать, что намерение присутствует в обоих случаях. Лгу ли я убийце на пороге моего дома или предлагаю ему умную увертку, неважно. Важно то, что в обоих случаях мое намерение состоит в том, чтобы ввести его в заблуждение, заставить подумать, что мой друг не прячется в моем доме. А согласно этической теории Канта, значение имеет именно намерение, мотив.
Разница между ложью и введением в заблуждение состоит, по-моему, в следующем. Тщательно продуманная увертка отдает должное обязанности говорить правду в том смысле, в каком откровенная ложь этого не делает. Любой человек, озаботившийся выдумыванием вводящего в заблуждение, но верного в техническом смысле заявления в случае, когда ложь напрашивается сама собой, уважает нравственный закон, пусть и косвенным образом.
Правда, вводящая в заблуждение, подразумевает не один, а два мотива. Если я просто лгу убийце, я руководствуюсь одним мотивом — стремлением защитить друга. А когда я рассказываю убийце, что недавно видел друга в бакалейном магазине, я руководствуюсь двумя мотивами — стремлением защитить друга и подтвердить обязанность говорить правду. В обоих случаях я преследую достойную цель: хочу защитить друга. Но только во втором случае я преследую эту цель образом, который соответствует мотиву долга.
Некоторые люди могут возразить, сказав, что технически правдивое, но вводящее в заблуждение заявление, подобно лжи, нельзя универсализировать, не впадая в противоречие. Но рассмотрим различие: если каждый, столкнувшись с убийцей или с постыдным сексуальным скандалом, будет лгать, тогда никто не будет верить подобным заявлениям, и они не будут «работать». Но этого нельзя сказать о правде, вводящей в заблуждение. Если каждый оказавшийся в опасной или затруднительной ситуации, прибегнет к тщательно продуманным уклончивым ответам, люди необязательно перестанут верить таким ответам. Вместо этого люди могут научиться слушать так, как слушают юристы, и анализировать заявления, внимательно прислушиваясь к буквальному смыслу сказанного. Именно это и произошло, когда СМИ и общественность ознакомились с тщательно сформулированными опровержениями Клинтона.
