Майкл Сэндел - Справедливость. Как поступать правильно?
«Вожделение мужчины к женщине обращено на нее не потому, что она — человек, а потому, что она женщина; то, что она — человек, неважно мужчине; объект желаний мужчины — только сексуальные способности женщины».190
Даже если случайный секс связан с взаимным удовлетворением партнеров, «каждый из них не уважает человеческую природу другого. Они делают человечность инструментом удовлетворения своего желания и склонностей».191 (По причинам, которых мы вскоре коснемся, Кант считает, что брак возвышает секс, выводя его за рамки физического удовлетворения, и связывает секс с человеческим достоинством.)
Обращаясь к вопросу, нравственна или безнравственна проституция, Кант спрашивает, при каких условиях использование сексуальных способностей согласуется с моралью. В этом случае, как и в других, его ответ таков: нам не следует относиться к другим (или к самим себе) просто как к объектам. Мы не распоряжаемся собой. В резком противоречии с либертарианскими идеями собственности людей на самих себя Кант настаивает, что люди — не собственники самих себя. Требование морали относиться к личностям как к целям, а не только как к средствам ограничивает способ нашего отношения к нашим телам и самим себе. Человек «не может распоряжаться человеком в моем лице, калечить его, губить или убивать» потому, что человек «не есть какая-нибудь вещь»; он — не собственность самого себя.192
В современных дебатах о сексуальной морали люди, взывающие к правам автономии, утверждают, что индивидуумы должны быть свободны в выборе способов использования своих тел. Но это не то, что Кант называет автономией. Выдвинутая Кантом концепция автономии парадоксальным образом ограничивает наше отношение к себе самим. Стоит напомнить: быть автономным — значит следовать закону, который я сам себе даю, то есть следовать категорическому императиву. А категорический императив требует, чтобы я относился ко всем людям (в том числе к себе самому) с уважением, как к цели, а не просто как к средству. Итак, для Канта автономные действия требуют, чтобы мы относились к самим себе с уважением и не превращали себя в предметы. Мы не можем использовать свои тела так, как нам заблагорассудится.
Рынка по пересадке органов во времена Канта не было, но богатые люди покупали у бедняков зубы для имплантации. (На рисунке английского карикатуриста XVII в. Томаса Роулендсона «Пересадка зубов» изображена сцена в кабинете дантиста: врач вырывает зубы у трубочиста, а богатая женщина ожидает пересадки зубов.) Кант считал эту практику нарушением человеческого достоинства. Человек «не имеет права продавать свою конечность, хотя бы даже один свой зуб».193 Поступать таким образом — значит относиться к человеку как к предмету, как просто к средству, инструменту получения прибыли.
Кант считал проституцию предосудительной по тем же причинам. «Допускать, чтобы одного человека, получающего от этого прибыль, использовал другой человек ради удовлетворения сексуального желания, означает делать такого человека объектом спроса, превращать его в вещь, которой другой удовлетворяет свою инстинктивную потребность точно так же, как он удовлетворяет свой голод куском мяса». Люди «не имеют права предлагать себя по соображениям прибыли как вещи, которыми другие пользуются для удовлетворения своих сексуальных способностей». Поступая таким образом, вы используете другого человека просто как предмет пользования. «Фундаментальный моральный принцип гласит: человек — не собственность самого себя и не может делать со своим телом, что пожелает».194
Неприятие Кантом проституции и случайного секса проявляет контраст между автономией, как ее понимает Кант (а он понимает ее как свободную волю разумного существа), и личных актов согласия. Нравственный закон, к которому мы приходим посредством актов нашей воли, требует, чтобы мы никогда не относились к человечеству (в нашем собственном лице и в лице других людей) только как к средству, но как к цели самой по себе. Хотя это моральное требование основано на автономии, оно исключает совершение определенных актов между согласующимися с этими актами взрослыми людьми, а именно актов, противоречащих человеческому достоинству и уважению к себе.
Кант приходит к выводу, что только секс в браке может избавить «человечество от унижения». Только когда две личности отдают друг другу себя без остатка, а не только для использования сексуальных способностей, секс может не вызывать возражений. Только если оба партнера делят друг с другом «личность, тело и душу в радости и в горе», сексуальность супругов может привести к «союзу человеческих существ».195 Кант не говорит, что каждый брак создает подобный союз. И он, возможно, ошибался, полагая, что подобные союзы не могут возникнуть вне брака или что сексуальные отношения вне брака не сопряжены с чем-то иным, кроме сексуального удовлетворения. Но представления Канта о сексе акцентируют разницу между двумя идеями, которые часто смешивают в современных спорах, — различие между этикой ничем не ограниченного согласия и этикой уважения автономии и достоинства личности.
Что неправильного во лжи, сказанной убийце?
В вопросе лжи Кант занимает очень жесткую позицию. В «Основах метафизики нравственности» ложь служит главным примером безнравственного поведения. Но предположим, что в вашем доме скрывается ваш друг, а на пороге дома появляется ищущий его убийца. Разве не правильно солгать убийце? Кант говорит: неправильно. Человек обязан говорить правду, независимо от последствий такого поведения.
Бенжамен Констан, французский мыслитель и современник Канта, ставит эту жесткую, не допускающую компромиссов позицию под сомнение. Обязанность говорить правду, утверждает Констан, применима только к тем, кто имеет право на правду, а убийца явно правды не заслуживает. Кант ответил, что ложь убийце неправильна не потому, что вредит ему, а потому, что нарушает принцип права: «Правдивость в показаниях, которых никак нельзя избежать, есть формальный долг человека по отношению ко всякому, как бы ни был велик вред, который произойдет отсюда для него или для кого другого».196
Надо признать, что оказание помощи убийце в исполнении его злодеяния — весьма существенная «неприятность». Но вспомните: для Канта нравственность не имеет отношения к последствиям; нравственность — вопрос принципа. Невозможно контролировать последствия своего поступка (в данном случае последствия правдивого ответа на вопрос убийцы), поскольку последствия обусловлены множеством изменчивых обстоятельств. Все, что вы знаете, это то, что ваш друг, опасающийся встречи с убийцей, уже ускользнул из вашего дома через заднюю дверь. Причина, по которой вы должны говорить правду, заявляет Кант, состоит не в том, что убийца имеет право знать правду, и не в том, что ложь повредит ему. Причина в том, что ложь, любая ложь, разрушает источник права... Таким образом, правдивость есть «священная, безусловно повелевающая и никакими внешними требованиями не ограничиваемая заповедь разума: во всех показаниях быть правдивым (честным)».197
Такая позиция кажется странной и экстремальной. Разумеется, у нас нет моральной обязанности рассказывать штурмовикам-нацистам о том, что на чердаке прячутся Анна Франк и члены ее семьи. Представляется, что настойчивое требование Канта говорить правду появившемуся у вас на пороге убийце либо неверно применяет категорический императив, либо доказывает свою несостоятельность.
Сколь невероятным ни казалось бы требование Канта, я хотел бы выступить с какой-то защитой этого требования. Хотя моя защита отличается от доводов, которые были приведены самим Кантом, она тем не менее соответствует духу его философии и, надеюсь, прольет на нее некоторый свет.
Вообразите себя в затруднительном положении: ваш приятель прячется у вас в чулане, а на пороге вашего дома стоит убийца. Разумеется, вы не хотите помогать убийце в исполнении злодеяния. Это само собой разумеется. Вы не хотите сообщать убийце ничего, что приведет его к вашему другу. Перед вами стоит вопрос: «Что сказать убийце?»
У вас есть два варианта. Вы можете откровенно солгать: «Нет, его здесь нет». Или же вы можете сделать правдивое, но вводящее в заблуждение заявление: «Примерно час назад я видел его по дороге, в бакалейном магазине».
С точки зрения Канта, вторая линия поведения нравственно допустима, но первая не имеет оправданий. У вас, возможно, возникнут возражения: а какова, с моральной точки зрения, разница между чисто технически правдивым, но вводящим в заблуждение заявлением и откровенной ложью? В обоих случаях вы надеетесь ввести убийцу в заблуждение, заставляете его поверить в то, что ваш друг не прячется в вашем доме.
Кант убежден, что в этом различии на карту поставлено очень многое. Рассмотрим «белую ложь», мелкие неправды, которые мы иногда говорим из вежливости, чтобы не уязвить чувства других людей. Допустим, приятель делает вам подарок. Вы открываете коробку и находите отвратительный галстук, который вы ни за что не станете носить. Что вы делаете? Возможно, вы скажете: «Какой красивый галстук!» Это будет «белой ложью». Или, может быть, воскликнете: «Тебе не следовало это делать!» Или скажете: «Никогда такого галстука не видел. Спасибо». Подобно «белой лжи», такие заявления могут создать у вашего приятеля ложное впечатление, будто вам нравится галстук. Однако все ваши изумления и восторги будут подлинными.
