Джон Грин - Многочисленные Катерины
– Линдси пошла ночевать к своей подруге Дженет. Когда мы ехали домой, она была совершенно разбита. Из-за того мальчика, наверное.
Гассан кивнул и сел рядом с Холлис на диван. Колин зашевелил мозгами. И понял, что должен как можно скорее найти повод выбраться из Розового особняка.
– Вам помочь? – спросил Гассан, и Холлис радостно ответила:
– Конечно, конечно. Можете сидеть здесь со мной и подавать идеи – всю ночь, если вы свободны.
– Круто, – сказал Гассан.
Колин кашлянул и быстро проговорил:
– Я, пожалуй, отлучусь. Мне понравилось ходить в походы. Наверное, все просплю в машине, как настоящий зитцпинклер, но все равно – попробую.
– Ты чего? – переспросил Гассан, не веря своим ушам.
– Хочу отдохнуть на природе, – сказал Колин.
– С кабанами, шершнями, ДК и всем таким прочим, да?
Колин бросил на Гассана многозначительный взгляд.
Тот поморгал и сказал:
– Я с вами не пойду. Как вы все убедились, я – домосед.
– Телефон не выключай. Палатка у тебя есть? – сказала Холлис.
– Нет, я спальный мешок возьму, если можно.
Прежде чем Холлис успела возразить, он взлетел по лестнице, перемахивая разом через две ступени, покидал в рюкзак вещи и вышел.
Был ранний вечер, и поля на горизонте таяли в розовой дымке. Колин чувствовал, как колотится сердце в груди. Он подумал, захочет ли она вообще его видеть? «Ночевать у Дженет» – это намек, но, может, он ошибся? Может, Линдси и вправду решила пойти к какой-то неведомой ему Дженет, а значит, ему придется зря скакать по скалам.
Через пять минут он доехал до огороженного поля, где когда-то жил конь по кличке Хоббит. Перелез через бревенчатый забор и пробежал по полю. Колин, конечно, считал, что не стоит бежать, если можно идти, но в тот момент без бега было не обойтись. Но потом он все же замедлил шаг, взбираясь по склону холма и освещая себе путь тонким дрожащим лучом фонарика. Он держал фонарик прямо перед собой, обходя кусты и деревья, и почему-то думал о том, что рано или поздно все животные и растения станут землей. И не смог удержаться от поиска анаграмм. Животные и растения станут землей… Живот зарастет… Обрадовавшись тому, что его живот действительно может еще зарасти, он зашагал быстрее, хотя стало так темно, что он больше не различал ни камней, ни деревьев, а видел только их силуэты.
Впереди показалась скала. Осветив ее лучом фонарика, он увидел расщелину, просунул голову внутрь и крикнул:
– Линдси?
– Боже, я думала, это медведь.
– Вовсе нет. Я тут проходил мимо и решил зайти, – сказал он и услышал веселый смех. – Но я не хочу навязываться.
– Проходи, – сказала Линдси, и он боком протиснулся в расще лину. Она тоже включила фонарик, и они ослепили друг друга.
– Я тебя ждала, – сказала Линдси.
– Ты же сказала маме, что будешь ночевать у Дженет.
– Ну да, – сказала она. – Это у нас вроде шифра.
Линдси указала лучом фонаря на место рядом с собой, как будто помогала самолету зайти на посадку. Когда Колин подошел, она сложила из пары подушек подобие кресла, и он сел рядом с ней.
– Прочь, проклятый свет, – сказала она, и снова стало темно.
– Самое ужасное, что я даже не расстроилась. Ну, насчет Колина. Потому что мне… мне на самом деле наплевать. На него, на то, нравлюсь я ему или нет, на то, что он спит с Катриной. Мне… все равно. Эй, ты тут?
– Да.
– Где?
– Здесь. Привет.
– Привет.
– Продолжай.
– Ага. Ну, не знаю. Просто я так легко на все это плюнула. Я думала, что расстроюсь, но прошло три дня, а я о нем даже не вспоминаю. Помнишь, я сказала тебе, что он, в отличие от меня, настоящий? Это неправда. На самом деле он просто скучный. Я ужасно зла, потому что, ну… я столько времени и сил потратила на него, а потом обнаружила, что он мне изменяет, и даже совсем не расстроилась.
– Вот бы мне так.
– Не думаю, что это хорошо – плевать на других. Так не должно быть. Когда люди для тебя что-то значат, когда скучаешь по ним, если их нет рядом, – вот это хорошо. Но я не скучаю по Колину. Ни капельки. Мне нравилось быть его девочкой, а это такая ерунда! По дороге домой я расплакалась из-за того, что поняла это. Посмотри на Холлис – сколько всего она делает ради других. Она все время работает, и теперь я знаю, что она делает это не ради себя, а ради старичья в «Закатных землях», ради того, чтобы они получали пенсию и покупали подгузники. И ради всех рабочих с фабрики.
– Раньше я была нормальная. Но теперь я… Никогда. Ничего. Не делаю. Ради других. Кроме идиотов, на которых мне все равно плевать.
– Но ты все равно всем нравишься. И старичью, и рабочим с фабрики…
– Ну да. Только им нравится та я, какой они меня помнят, а не я сейчас. Нет, честно, Колин, я самый эгоистичный человек в мире.
– …
– Ты еще тут?
– Это не может быть правдой. Потому что самый эгоистичный человек в мире – это я.
– А?
– Или, может быть, между нами ничья. Я ведь такой же. Я когда-нибудь что-нибудь делал для других?
– Разве не ты защитил Гассана, приняв на себя укусы злобных шершней?
– А. Ну да. Было такое. Ладно, самый эгоистичный человек на свете – все-таки ты. Но я на втором месте!
– Иди сюда.
– Я и так здесь.
– Ближе.
– Ладно. Так?
– Да. Так лучше.
– Знаешь, о чем я думала до того, как ты пришел. Я думала о значимости. По-моему, твоя значимость определяется тем, насколько для тебя значимы окружающие. А я все перепутала и хотела стать значимой только для него, хотя все это время могла заботиться о других, хороших людях, которым я небезразлична. Так легко зациклиться на чем-нибудь: на крутизне, уникальности или чем-нибудь таком! Тогда уже не понимаешь, зачем тебе это нужно, просто хочешь этого – и все.
– То есть ты даже не понимаешь, зачем тебе быть знаменитой, просто хочешь, да?
– Да. Именно. Мы с тобой товарищи по несчастью, Колин Одинец. Хотя я стала популярной, это не решило проблемы.
– Мне кажется, пустоту внутри нельзя заполнить тем, что потерял. Ты встречалась с ДК, но это не исправило то, что он подарил тебе собачий корм. Мне кажется, однажды пропавшие кусочки уже не могут заполнить пустоту, которая остается после них. Как Катерина. Именно это я теперь понял: даже если она вернется, то не заполнит пустоту внутри.
– Наверное, ее не сможет заполнить ни одна девочка.
– Да. И став всемирно известным создателем Теоремы, Теоремы с большой буквы, ее тоже не заполнишь. Я как раз думал об этом. Может быть, смысл жизни вовсе не в том, чтобы выполнять какие-то дурацкие маркеры. Эй, что тут смешного?
– Ничего, просто, ну… Ты похож на героинового наркомана, который внезапно говорит: «Знаете, может, вместо того чтобы колоться, лучше перестать?»
– …
– …
– …
– …
– Кажется, я знаю, кто похоронен в могиле эрцгерцога Франца Фердинанда. Это вовсе не эрцгерцог.
– Я так и знала, что ты догадаешься! Я тоже знаю. Это мой прадедушка.
– Это Фред Н. Динцанфар, чертов любитель анаграмм. Так ты знала?!
– Старичье знает. Говорят, он настоял на этом в завещании. Но несколько лет назад Холлис установила знак и начала проводить экскурсии – теперь я понимаю, что ей, наверное, нужны были деньги.
– На что только люди не готовы пойти ради того, чтобы о них помнили. Смешно.
– Ну, или ради того, чтобы о них забыли, потому что когда-нибудь никто уже не будет знать, кто здесь похоронен на самом деле. Многие школьники уже сейчас думают, что здесь и правда покоится эрцгерцог, и мне это нравится. Мне нравится, когда я знаю правду, а все остальные – нет. Вот почему те интервью, которые мы записали, в будущем станут очень важны, потому что со временем эти истории забудутся или исказятся.
– Ты зачем руку убрал?
– Она потная.
– Ничего стра… ой, привет!
– Привет.
– …
– …
– Я тебе рассказывал, что сам бросил одну из Катерин?
– Что? Нет, не рассказывал.
– Получается, что бросил. Катерину III. Я просто все неправильно запомнил. Раньше я думал, что все всегда помню правильно.
– Гм.
– Что?
– Ну, если ты ее бросил, тогда это не такая интересная история. Как я запоминаю истории? Я соединяю точки, и получается история. А на лишние точки просто не обращаю внимания. Это как… Вот представь, что ты хочешь найти созвездие. Видишь несколько звезд, а вокруг большая звездная каша. Но тебе хочется разглядеть среди звезд фигуры, хочется увидеть истории, поэтому ты и находишь созвездия на небе. Гассан говорил мне, что ты тоже так мыслишь – что ты везде видишь связи, – значит, ты прирожденный рассказчик.
– Об этом я не задумывался… Я… ммм… Наверное, да.
– Так расскажи мне историю.
