АРНОЛЬД КАШТАНОВ - Хакер Астарты
Дулю любили, как любят дурочек. Шоколадки и леденцы, которые я приносил ей, раздаривала санитаркам и сестрам. Были у нее любимицы, она держала подарки для них в тумбочке, и, когда любимицы появлялись – везли купать или перестилали постель, – засовывала эти копеечные детские сладости им в карманы. В одесситку Нелли влюбилась, как всегда влюблялась в громогласных добрых женщин, и считала ее старшей медсестрой. А настоящую старшую медсестру Таню втайне недолюбливала.
Валя теперь задерживался, чтобы провести время в нашей компании. Гера рассказывал про Канаду. Он считал, что все русские в Израиле ему завидуют, и держал марку. Присоединялись “актриса” с парализованным “писателем”. Тот всегда смотрел куда-то вдаль поверх голов. Прямые волосы падали на лоб в творческом беспорядке, затылок был подстрижен по-арестантски коротко, а красная шея заросла рыже-седыми волосами.
– Сами стригли? – сразу определил Валя.
– Шею нечем побрить, – оправдалась “актриса”. – Я ножницами стригу.
– Тут есть парикмахер, – встрял я.
“Актриса” кивнула, и я с опозданием сообразил, что она экономит на парикмахере. Звали ее Зиной. Она себе внушила, что ее муж все слышит и понимает. Две недели назад он мчался в своем “Рено” по шоссе номер четыре, и прямо перед ним на дорогу выскочила наркоманка. Увидев ее перед радиатором, он нажал на тормоза, а скорость была сто десять километров. Получил черепную травму. Три часа длилась операция в хирургии “Ланиадо”, и кто-то сказал Зине, что мозг мужа после операции перезагружается. Она поверила.
– То есть как?
– Не знаю.
– Как компьютер?
Зина кивнула. Разговаривая с нами, она бросала взгляды на мужа, видимо, ожидая конца “перезагрузки”. Не похоже было, что он реагировал.
Валя спросил:
– Квартиру снимаете или купили?
– Снимаем.
– Не работаете.
– В общем… Нет, не работаю. Владлен работал.
– Вряд ли уже будет. Компенсацию получите.
– Нет, он ведь работал по-черному. Компенсация не положена. И страховка была неполная. Только на случай, если мы кого-нибудь стукнем. У нас такая старая машина была, что мы решили, если нас стукнут, просто выйдем из нее и пойдем, не жалко.
– На такой скорости нельзя тормозить, – авторитетно сказал Валя. – Видишь человека – езжай на него, но не тормози.
– Да, – сказала Зина.
– Как же вы собираетесь жить?
Зина промолчала.
– Сколько за квартиру платите?
– Четыреста пятьдесят.
– Долларов. Две тысячи шекелей. Как же можно прожить?
– Не знаю, – быстро ответила Зина, давая понять, что ему не нужно напрягаться. Похоже было, что не хочет продолжать разговор при муже – боится, что он слышит, понимает и расстраивается.
Проходя по коридору, мы с Дулей всегда видели их через дверь палаты. Владлен всегда лежал на спине, и подбородок всегда был задран. Зина сидела рядом. Иногда наклонялась к мужу и проверяла:
– Владлен…
Он смотрел прямо на нее.
– Если ты меня понимаешь, моргни.
Он не реагировал.
– Ты меня слышишь? Закрой глаза, а потом открой. Вот так, – показывала она.
Эксперименты ничего не давали, но она, видимо, раз и навсегда решила исходить из того, что он ее понимает. Однажды мы разговаривали в коридорчике, и Зина внезапно метнулась к мужу:
– Ты слышишь меня? Это я! Я здесь! Влад, покажи, что ты слышишь!
Никаких признаков ответа не было. Возбужденная, вышла в коридор.
– Вы слышали, что Влад меня позвал?
– Честно говоря… – я почувствовал себя виноватым.
Пришло время уезжать Гере. Оставался один день. Рая уже сама пользовалась ложкой, ножом и вилкой в столовой, могла сползти с кровати ногами на пол, они с Герой очень продвинулись в этом, однако больше ничего не удалось. Рая не ходила и жить одна никак не могла. Разговоры о том, что Гера заберет ее в Канаду, давно прекратились. Оба поняли, что это невозможно. Гера часто бегал в конторку социальных работников, наверно, на всякий случай оформлял мать на постоянное пребывание в доме престарелых. Рая поскучнела, лежала часами в кровати и думала. В последний день Гера по мобильнику позвонил хозяину в Канаде и попросил продлить отпуск. Его английский был ужасен – для простой физической работы, наверно, годился, но не более того. Вернув аппаратик, Гера сказал:
– Дали два дня. Надо менять билет.
– Так чего ты расстроился?
– Сказали, если задержусь хоть на день, уволят.
В этот вечер приехала Марина. Заехала на минутку по пути – должна была забрать Гая с какого-то дня рождения. Гера и Рая тихонько переговаривались о своих делах. Марина тут же уловила суть и стала расспрашивать подробности. В тоне были прокурорские нотки, и Гера не заметил сам, как стал оправдываться.
– Вы бы лучше купили Рае мобильник, – сказала Марина. – Если она останется здесь, а похоже, она здесь останется, куда вы будете ей звонить? И как она вам позвонит, если захочет? Как вы с ней будете связываться? Вы потеряете с ней связь.
Гера закивал. В расстройстве забыл, что обо всем уже договорился с Раиной приятельницей, которой будет звонить из Канады.
– Вы должны завтра же поехать в “Оранж”, купить аппарат и открыть для мамы линию.
Голос Марины был упрекающий. Упрек адресовался мне: ее раздражало, что я целыми днями торчу у Дули вместо того, чтобы заниматься чем-нибудь полезным. И вот не мог подсказать недотепе самые элементарные вещи, опять ей приходится всем заниматься. Свое недовольство мной она выместила на Гере – ей неприятна была вся наша никчемная компания. Четко и логично стала оценивать все, сделанное Герой за это время, пункт за пунктом. Получалось, что Гера делал одни глупости и не делал того, что необходимо. Рая помалкивала. Она и Гера упали духом. Могли бы сказать, что все это время надеялись, что Рая станет самостоятельной. Не просто надеялись, а упорно добивались этого. Им не хватило времени, а теперь Марина убедила их, что они его упустили.
После ее приездов Дуля становилась беспокойной. И на этот раз возбудилась и никак не могла заснуть. Старалась скорее меня отпустить (знала, что ухожу, когда засыпает) и не могла. Чтобы успокоить, притворился, что сплю, сидя на стуле. Она тут же уснула, и я успел на последний автобус.
Гай выскочил ко мне, спросил, когда Дуля вернется, я ответил, как считал, с запасом: недели через две. Поднялся к себе и услышал, что по лестнице несется Марина. Она влетела в боевом настроении:
– Зачем ты сказал Гаю, что мама вернется через две недели?
– А когда?
– Ты серьезно это говоришь?
Села на диван.
– Не понимаю, – я в самом деле не понимал, – а когда?
Марина постаралась говорить спокойно:
– И как ты представляешь ее жизнь здесь? Купание, туалет, всю ее жизнь?
Мне все еще не верилось. Делая вид, что продолжаю не понимать, стал рассказывать ненужные подробности – возьму напрокат кресло-каталку, буду возить к морю… Говорил, а сам уже понял, что она давно хочет открыть мне глаза, но до сих пор не решалась, надеялась, наверно, что соображу сам.
– И ты считаешь, ей будет лучше, чем в “Мальбене”? Она не может себя обслужить даже в туалете! У нее пролежни начнутся!
Теперь она высказалась яснее некуда. Я не оставил себе душевных сил на такой разговор. Пробурчал, пряча глаза:
– Не беспокойся о маме…
Марина начала кричать. Она была в отчаянии оттого, что я не способен видеть реальность и меня не исправить. От этой застарелой боли довела себя до истерики и выпалила то, что, скорее всего, и не собиралась:
– Если ты привезешь маму домой, я забираю детей и ухожу жить на частную квартиру!
Убежала. Мчалась по лестнице вниз, как только что мчалась вверх. Думаю, она не успела понять, как и почему все так случилось, почему прокричала то, что прокричала. Неужели она в самом деле деловая, удивился я.
Пусть сгоряча, но она сказала. И этого я уже не мог отменить. Кажется, пробормотал вслух:
– Ай-яй-яй.
Мы с Дулей пытались вспомнить прошлое? Но наше прошлое – это Марина и Сева, который сейчас в Штатах, особенно Марина – всегда с гриппами, воспалениями легких, аллергией, больными зубами, плохим характером… Я не хотел, чтобы она выросла такой, как я. Не желал ей ни диссидентства, ни стоицизма, ни творческих претензий. Но чему я мог ее научить? До сих пор не знаю, что это такое – деловой человек. И в том, что она сморозила, была моя вина: довел до белого каления. Она была хорошей дочерью, а я своей тупостью вытолкнул ее в хаос, и никто теперь не мог сказать, куда ее занесет и как все обернется. Может, порыдает и принесет себя в жертву, может, убедит себя, что должна действовать для моего блага вопреки мне. Ай-яй-яй.
Выпил бренди, принял бондармин и все равно проснулся среди ночи. Поднялся и понял, что на новый разговор с Мариной сил еще меньше, чем вчера. В споре она сразу переходит на крик, а я от крика, как уже рассказывал, заражаюсь яростью и тупею. В пять утра незаметно выбрался из квартиры и пошел на первый автобус. Начался утренний холодный дождь. Подвернулась ранняя маршрутка, доехал до центральной автостанции.
