User - i cf85044c3a33e6c4
роскошной квартирки. Сначала я думала, что ТРИ — это перебор, но с каждым днем все
больше влюбляюсь в эту цифру. Впервые в жизни я украдкой кладу руку на живот, мечтая,
чтобы детский смех и крики снова вдохнули жизнь в эти стены… и меня.
Керри не так часто бывает в Сиднее. Для нее мое приглашение — очень необычный досуг.
Лайонел много работает, а путешествовать в одиночку с тремя детьми очень непросто. Но
теперь есть в Сиднее я, и Керри пользуется долгожданной свободой. Как ни странно, она
просит меня прогуляться до университета. Говорит, что и не помнит, когда в последний раз его
видела.
— Дерьмово выглядишь, — сообщает подруга, ухитряясь и малышку нести, и мороженое
поедать. — Кроме ног и волос и взглянуть-то не на что. — Изучает меня с почти мужской
бесцеремонностью.
— А ты выглядишь отлично. Спасибо за комплимент, — фыркаю я.
— Это все заслуга Лайонела. Неким мистическим образом он всегда находит способ не
допустить у меня очередной истерики.
Я даже думать не хочу над подтекстом ее слов. Изучаю хрупкую фигурку Джулиана,
который уже окрестил своим падением университетский газон. Он считает себя очень взрослым
и самостоятельным. Естественно, на фоне двух младших сестер он настоящий герой, но сейчас
он такой смешной и умилительный. Ну а Марион – очаровательное создание четырех лет и моя
родственная душа. Она натуральная блондинка и ей никогда не придется подкручивать
ресницы. А вот глазки совсем не ангельские — хитренькие, зеленые, совсем как у Керри. Она
как куколка. Я хочу ее причесывать, одевать, обнимать… невозможно оторваться!
И глядя на то, как я вожусь с ее старшей дочкой, Керри вдруг спрашивает:
— Какой у тебя срок?
Не знаю, как она догадалась. Моя беременность проходит на редкость мирно и гладко.
Токсикоза почти нет, чувствую я себя отлично. Разве что грудь немного округлилась. Может,
видела, как я касаюсь живота, а может существует некая мистическая сила, которая позволяет
женщинам чувствовать подобные вещи.
— Восемь недель, — честно ответила я.
— И что дальше? Ты собираешься сказать Брюсу?
— Я еще не решила.
— В смысле? — Керри смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова. — Это
был риторический вопрос!
— Ну значит на твой риторический вопрос ответ крайне нетривиален!
Мы смотрим друг другу в глаза, точно в гляделки играем. О да, дорогая, ты пропустила
очень-очень много.
— Ладно, расскажу. Он пьет и ни в грош меня не ставит. С какой стати я должна доверять
ему своего ребенка? И не надо говорить, что у него пятьдесят процентов прав на него. Я их
забираю в качестве компенсации за свои страдания. Я просто хочу, чтобы у меня были дети. Но
я не хочу, чтобы у меня был Брюс. Я сознаю все последствия, понимаю, как тяжело будет. И я
уже почти смирилась с тем, что мои родители никогда это решение не одобрят. Я даже не
уверена, что они поддержат меня… но жить так, как сейчас, — моральное изнасилование.
Несколько минут мы с Керри сидим в полном молчании и смотрим на главный корпус. Не
знаю, о чем думает Керри, лично я стараюсь не думать о том, что по всей территории кампуса
расставлены камеры…
— А что если он не захочет уйти, когда узнает о ребенке?
— Скажу, что беременна от Шона.
— Конелл, ты решила меня добить?!
— В смысле? А, нет. Я с ним не сплю, но Брюс об этом не знает. Он поверит, — хмыкаю я,
мрачно рассматривая свое кольцо. — Таким образом, когда выяснится правда, будет уже
поздно. Да и любой суд меня поддержит. Даже Клегги знают, что у Брюса проблемы с
алкоголем, они будут свидетельствовать в мою пользу. Но, думаю, до этого не дойдет,
учитывая, что стабильного дохода у него нет.
— А он тебя довел, однако, — задумчиво говорит Керри.
— Знаешь, раньше я считала, что самое страшное — ненависть. А теперь понимаю, что
отсутствие уважения намного хуже.
Разговор с Брюсом я откладываю до отъезда подруги. Наши сцены семье Прескотт вовсе ни
к чему, но как только буфер исчезает, я не выдерживаю. Оставаться с Брюсом один на один я
больше просто не могу, а потому собираю его вещи и выкатываю в коридор чемодан. Не будь я
беременна, я бы купила в честь такого события вино, ведь я даже вспомнить не могу, когда в
моей квартире в последний раз появлялся алкоголь. Хотя, о чем это я? Это у меня его нет, а у
Брюса определенно имеется. После переезда Брюс взялся за старое. Только теперь он не пьет, а
выпивает, то есть делает это не так тотально и демонстративно, но запах не спрятать. Видимо,
без подобного допинга терпеть нашу жизнь он не может. Боже, я нескоро решусь повторить
опыт гражданского брака. Да и брака вообще.
Когда открывается дверь, я сижу на кухне и жду. Девять вечера, где он был? Хотя, какая
разница?
— Джоанна, что все это значит? — гневно спрашивает Брюс, показывая мне чемодан.
— Пошел вон. — А я лаконична. У меня были заготовлены аж две речи. Одна на случай
мирного урегулирования вопроса, вторая — скандала. И первая начиналась со слов «прости
пожалуйста, но нам не по пути», а вторая «я больше не могу это выносить, ты просто мерзавец,
который на всю катушку пользуется своим положением». И вдруг «пошел вон» — все, на что
меня хватает. Я итак отдала ему больше, чем была должна. Пусть я им пользовалась в своих
целях, но еще заботилась. Работу искала, еду готовила, к бутылке не подпускала, стирала
рубашки… А в ответ что? Ты слишком много на квартиру потратила?! Радуйся, что я этих
денег не потребовала с тебя! О нет, я определенно не скоро захочу снова жить с кем-то. —
Меня от одного твоего вида тошнит. Пошел. Вон.
Дальше он припоминает мне целую кучу всего. Ночь с Шоном, и то, что я стерва, и то, что
со мной невозможно жить, потому что я пытаюсь контролировать каждый шаг. А мне пофигу.
Череда повторений моего коронного «пошел вон» обрывается феерическим полетом тарелки, от
которой Брюс уворачивается с огромным трудом. И повисает тишина. А потом колесики
чемодана с хрустом проезжаются по осколкам и громко хлопает дверь.
О да. Посуда бьется на счастье.
Моя голосовая почта заполняется быстрее, чем я успеваю ее вычищать. Сочтя себя
достаточно оскорбленным, чтобы подсунуть ответную свинью, Брюс отправился прямиком в
Ньюкасл. К моим родителям! Моим! Тем самым, которые должны были встать на мою сторону,
но этого не сделали, потому что со стороны наш с Брюсом разрыв выглядит примерно так: мы
жили вместе, и все было чудесно (ведь я не вдавалась в подробности происходящего за
закрытыми дверями), а потом вдруг я взбрыкнула и выгнала его из нашей общей квартиры,
присвоив все себе. Отличненько! Экая я стерва. Разумеется, все в шоке. И теперь доказать, что
Брюс не несчастный и не обездоленный, нереально. Моя мама не оставляет попыток склеить
нашу крепкую и дружную семью. В последнем телефонном разговоре я психанула и рявкнула:
раз вам всем вместе так хорошо, то вот вы втроем и живите. После этого мама заплакала, и я
тоже заплакала, но добавить ее номер в черный список это мне не помешало, в общем, теперь
она атакует мою голосовую почту. Кстати сказать, Брюс тоже не жаждет трогательного
воссоединения, но упрямую меня не аист принес! Маму разумными доводами не возьмешь! Для
нее Брюс — зять-мечта.
— Джоанна, Брюс ведь переживает, он живой человек, да, не идеальный, но и ты тоже.
Тебе уже почти двадцать семь…
— Двадцать шесть с половиной! — шиплю я на голосовую почту.
— А ты продолжаешь распугивать всех мужчин на расстоянии мили!
— Что?! — восклицаю я так, что студенты у соседнего окошка качают головами, забирают
сумки и отходят подальше.
— Джоанна, хотя бы поговори с Брюсом… Нет, лучше мы все приедем и вместе
поговорим…
Я сбрасываю сообщение и вздыхаю. Этого-то мне для полного счастья и не хватало. Пишу
смс:
Если вы притащите ко мне Брюса на поводке, я даже на Рождество ездить к вам
перестану! Хватает того, что вы заставили его сделать мне предложение!
Ага, я шантажирую собственных родителей! И решительно не понимаю, зачем продолжаю
слушать отповеди мамы. Жажду услышать, что прощена? Меня не за что прощать! Если они не
понимают, почему я поступила именно так, если они предпочитают верить Брюсу, то это у них
проблемы, не у меня. Ах если бы все в жизни было так просто, ведь они самые близкие мне
люди… Иногда я завидую бесчувственности Шона.
И, что самое грустное, из-за этого глупого сообщения я опаздываю на экзамен