User - i cf85044c3a33e6c4
горячий. Ну, еще бы, на матрасе ведь стоит.
— Вот сам и почисти, — огрызнулась я.
— Вот и почищу, — фыркнул Шон и потянулся к мышке, в результате чего навалился на
меня сверху.
— Слезь! — потребовала я, задыхаясь.
— Да заткнись ты! — Но все-таки чуть-чуть сместился вбок, позволив мне вдохнуть.
«Более приличную» статью, как он выразился, Шон все-таки нашел, и мы принялись ее
изучать, пока вдруг его вниманием не завладел иной жизненно важный вопрос:
— Как ты ухитрилась сделать такую дебильную татуировку?
— Не твое дело, — автоматически ответила я.
Ну… примерно так и жили.
Глава 8. Разрыв
Настоящее время
Сегодняшний день ознаменован небывалым событием — мои смехом. И виноват Энрике
Каддини. Но обо всем по порядку. Помните мое недовольство группой параллельщиков Клегга?
Ну так вот я попыталась изменить их настрой. Пришлось повозиться, но все получилось.
Началось с того, что я целый месяц кружила вокруг Картера, пытаясь выбить с него
здоровенный дисплей, да-да, тот самый, который висит теперь напротив входа в корпус наших
кафедр. Он — моя главная радость и гордость, потому что там теперь красуются две колонки с
баллами, первая из которых принадлежит картерианцам, а вторая — клеггинсам. Соревнование
— залог прогресса, решила я, вспомнив гадкую Пани.
Монитор поставили всего неделю назад, но клеггинсы уже отстали по всем показателям,
причем настолько, что стыдно за родную кафедру. И теперь как-то зашевелились что ли. Хоть
лабораторные сдавать начали. Но у картерианцев есть чокнутый Энрике Каддини, и это
железобетонный аргумент в пользу победы первых. Клеггинсам, короче, ничего не светит.
Но не в этом дело. Вот вхожу я сегодня в корпус и вокруг поднимается дружный хохот, потому
что на мониторе не разбаловка, а… я.
Еще не забыли про двойной хлопок дверью машины? Ну так вот на дисплее классика в
исполнении Джоанны Конелл. Подъезжает мой минивэнчик на парковку. Из дверей
высовывается нога на четырехфутовой шпильке, я выхожу и прежде чем закрыть дверь
деловито одергиваю юбку, разглаживаю складочки, рассматриваю собственный каблук.
Господи, и после этого я смею требовать, чтобы к моей фамилии приставляли звание «доктор».
Ладно, продолжим: сумочку на локоть. Хлоп дверцей машины — не закрыла. Студенты
загибаются. А цифровая я подхожу к двери, открываю ее с крайне недовольным видом. Хлоп
дверцей. Вроде закрыла. С чувством выполненного долга, присаживаюсь, смотрюсь в боковое
зеркальце, подкрашиваю губы. Улыбаюсь сама себе, ну все, я готова. Снова одергиваю юбку.
Нажимаю на брелок сигнализации. Шесть писков. Ведь дверь-то все равно не закрыта.
Студенты уже держатся за животы. Я с чувством пинаю колесо. Машина недовольно пищит.
Снова хлопаю дверью. Вот, закрыла. Ура. Цепляю на нос солнцезащитные очки. И тут звонит
телефон. Я его беру, благо, не слышно разговора, откидываю волосы с лица и поворачиваюсь к
выезду. Даже на видео заметно, как я тяжело вздыхаю. Затем открываю дверцу машины,
залезаю на водительское кресло, виртуозно разворачиваю мой минивэнчик и еду к воротам, но
при этом дверь-то опять не закрыта, и пока я прямо на ходу пытаюсь это исправить, машина
опасно виляет и чуть не цепляет створку ворот. В холле стоит дружный истерический хохот. И
если вы думаете, что я от окружающих отстаю, то это не так. У меня уже болит живот и скулы.
Я не помню, когда в последний раз так долго и искренне смеялась. Не в этом месяце точно.
Приваливаюсь к колонне рядом со мной и обнаруживаю, что рядом скалился во все тридцать
два зуба Каддини.
— Твоя работа? — спрашиваю я.
— Конечно. Увидел эту сценку и решил не жадничать, а поделиться с миром. У профессора
же камеры по всему кампусу развешены. Вот. Стащил и выложил.
Оказавшись на кафедре, я занимаюсь тем, что стираю с экрана все следы вмешательства
итальянца. Теперь там снова красуются скучные два столбика. Но я улыбаюсь, и улыбаюсь, и
улыбаюсь. А потому тянусь к колонке картерианцев и добавляю им тридцать бонусных баллов.
Потому что шуточка одного взъерошенного мальчишки — лучшее, что случилось за мной за
весь прошлый месяц.
Я знаю, что должна поддерживать своих, но было бы ханжеством не поблагодарить
Каддини, учитывая, что он это сделал ради меня. Ведь парень не дурак. Совсем нет.
А в остальном все не так безоблачно.
— Скоро сессия, — говорю я Роберту. Мы стоим около расписания экзаменов, изучаем его,
предвкушаем, пьем кофе. Я — латте, он — эспрессо. — Знаешь, что это значит? Что я здесь уже
почти пять месяцев.
— Нет. Это значит, что вам с Брюсом пора либо разъехаться, либо определиться с датой
свадьбы, — резко отвечает Роб.
— Я беременна, — сухо сообщаю я, то ли чтобы его заткнуть, то ли потому что больше
молчать не могу. Я никому не говорила о своем открытии, ни маме, ни Керри, ни, разумеется,
Брюсу. Будто если игнорировать проблему, она возьмет и исчезнет. Наверное, мне необходимо
было поделиться с человеком, который в курсе всей ситуации и не является ни одной из
пострадавших сторон. Но Клегг на задушевные беседы не настроен.
— Тогда самое время выбрать дату, — не менее сухо отвечает он. И удивленным не
выглядит. Предполагается, что супруги или будущие супруги обязаны состоять в интимных
отношениях, но правда в том, что с тех пор как мы переехали, ни один из нас с Брюсом не
сделал попытки прикоснуться друг к другу. Живем как соседи по общежитию, с той лишь
разницей, что еду готовлю только я. Как мы можем вырастить в такой обстановке ребенка?
— Думаю, я стану ужасной матерью, Роб.
— Если тебя это утешит, из Брюса отец выйдет еще более паршивый.
— И это все, что ты можешь мне сказать? — зло выплевываю я.
— Неа. Еще я могу сказать то, что даже с Картером ты была счастливее.
Я так зла на Роба, что срываюсь на студентах. Зачеты, которые я устраиваю, поистине
садистские. Настолько ужасные, что спасать подрастающее поколение приходит сам ректор. Он
фактически вырывает у меня из рук ведомость и пустующие графы заполняет сам.
— Это нарушение протокола, — рычу я.
— Уверен, ректор закроет на это глаза, — язвит Шон и громко объявляет, что все
свободны. — Ну что, Конелл, совсем тошно? — злорадно спрашивает он.
— Пригласила в гости Керри. Пытаюсь закончить дела к ее приезду. Но раз ты решил, что
знаешь о моих студентах больше, чем я, то с радостью отправляюсь домой.
— Не переусердствуй, — слышу я, но не могу понять, на что он намекает.
— Что?
— С радостью не переусердствуй.
А вы думали он обо мне заботиться вздумал? Ха.
После того, как мы выехали из квартирки с зелеными стенами, я немного пришла в себя, а
Брюс, напротив, замкнулся. Причина в деньгах. Но когда я вышла из кабинета врача,
подтвердившего мои подозрения, Брюс был последним человеком, чувствами которого я
озаботилась. Знала, что скандал будет, знала, что он взбесится, но взяла телефон и набрала
номер риелтора. И теперь мы живем в квартире настолько роскошной, что временами я сама на
себя поражаюсь. Зачем она мне понадобилась? Думаю, я пыталась отомстить Брюсу за этого
ребенка. Будто он один виноват. Кстати, в нашем новом месте обитания две спальни. Я сказала
Брюсу, что вторая гостевая, но ни один из нас в это не поверил. Однако, именно наличие
большой и свободной комнаты позволило мне пригласить в гости Керри и ее детей.
А еще я устала. Устала врать самой себе, что собираюсь замуж за Брюса. Наши отношения
закончились в тот миг, когда я впервые встретилась с агентом Леклером. Все, что было дальше
— попытка позлить Шона и доказать, что и без Картера я вполне себе неплохо просуществую…
да вот только, сдается мне, все это игра в одни ворота. Этому хмырю пофигу. Точнее нет, ему
пофигу, когда не смешно. Сегодня я снова в этом убедилась. Хотя, когда мой живот начнет
расти как на дрожжах, Шон действительно разозлится. Уверена, он даже расщедрится на еще
одну мегауничижительную речь. Только все это неважно. Потому что у меня проблемы будут
все равно серьезнее: я собираюсь родить ребенка от человека, которого не люблю и навсегда
потерять шанс на счастье с тем, который мне дорог взаправду. Тут уже не до злорадства.
У моей подруги трое детей: Джулиан, Марион и Констанс, которую почему-то сокращают
до Кики. И теперь нестройный топот их ног разносится под высокими потолками моей