Терри Иглтон - Почему Маркс был прав
Мы много слышали о предполагаемом исчезновении рабочего класса. Однако прежде чем вплотную заняться этой темой, посмотрим, что говорят о менее разрекламированном уходе со сцены традиционной высокопробной буржуазии. Как считает Перри Андерсон, своеобразный тип людей, незабываемые изображения представителей которого мы находим в романах таких авторов, как Марсель Пруст или Томас Манн, в настоящее время практически исчез. «В общем и целом, - пишет Андерсон - та буржуазия, которую знали Бодлер или Маркс, Ибсен или Рембо, Гроц или Брехт, Сартр или О’Хара, отошла в прошлое». Тем не менее социалистам не следует чрезмерно ликовать в связи с этой поминальной заметкой, ибо, продолжает Андерсон, «место компактного однородного амфитеатра занял аквариум текучих, изменчивых форм - прогнозисты и менеджеры, аудиторы и налоговые оптимизаторы, администраторы и управляющие фондов: функции монетарного универсума, которые не знают социальной устойчивости или стабильных отличительных черт» [1]. Классы постоянно меняют свою структуру, но это не означает, что они бесследно пропадают.
Стирать отличия, рушить иерархии и смешивать воедино множество отдельных форм жизни заложено в самой природе капитализма. Нет другой столь же скомбинированной и плюралистичной формы жизни. Когда дело доходит до тех, кто точно подлежит эксплуатации, система оказывается замечательно уравнительной. Она выступает столь же антииерархичной, как самый благочестивый постмодернист, и столь же щедро общедоступной, как самый ревностный англиканский викарий. Она беспокоится о том, чтобы не упустить абсолютно никого. Там, где создается прибыль, черные и белые, женщины и мужчины, дети и пожилые люди, соседи по Уэйкфилду и крестьяне на Суматре - все они становятся зернами для ее мельницы и будут размолоты с полнейшей беспристрастностью. Именно товарная форма производства, а вовсе не социализм является величайшим уравнителем. Товар не проверяет, где его потенциальный потребитель заканчивал школу и не произносит ли он «безен» вместо «бизон». Он внедряет тот самый вид удручающего единообразия, который, как мы видели, Маркс не принимал категорически.
Нас не должно удивлять то, что высокоразвитый капитализм порождает иллюзию бесклассовое™. Это не просто фасад, за которым система скрывает свою подлинную несправедливость; это заложено в самой природе зверя. Тем не менее действительно налицо разительный контраст между раскованной и демократичной атмосферой современного офиса и глобальной системой, в которой различия в богатстве и власти достигли невиданных размеров. При былых иерархиях в некоторых секторах экономики могли складываться децентрализованные, основанные на сотрудничестве, командно-ориентированные, широко информированные, доверительные и неформальные типы организаций. Однако капитал продолжает концентрироваться в меньшем числе рук, чем когда-либо раньше, а уровень нужды и обездоленности все более и более растет. В то время как главы корпораций надевают джинсы и кроссовки, демонстрируя демократичность, более одного миллиарда человек ежедневно ложатся спать голодными. Большинство крупных городов в Южном полушарии представляют собой зловонные трущобы, где царят скученность и болезни, а обитатели трущоб составляют одну треть всего городского населения. Городские же бедняки в целом составляют не менее половины населения планеты [2]. А тем временем кое-кто на Западе, преисполненный евангелического рвения, пытается распространить либеральную демократию на весь остальной мир, и это происходит как раз тогда, когда судьбы мира определяются кучкой западных корпораций, не отчитывающихся ни перед кем, кроме своих акционеров.
Но и при всем том марксисты не выступают просто против класса капиталистов, как кто-то может выступать против охоты или курения. Мы уже видели, что никто так не восхищался его величественными достижениями, как это делал сам Маркс. В числе этих достижений решительное противодействие политической тирании, мощная концентрация богатства, несущая в себе перспективу всеобщего процветания, уважение к личности, гражданские свободы, демократические права, подлинно интернациональное сообщество и т. д., то есть многое из того, что и социализму потребуется создать и поддерживать. Плоды классового этапа истории должны обращаться на пользу, а не бездумно отбрасываться. Капитализм, как мы отмечали ранее, несет в себе и освободительные, и катастрофические силы; и именно марксизм, больше чем какая-либо другая политическая теория, пытается определить разумный баланс между ними, чтобы избежать некритичного прославления, с одной стороны, и огульного осуждения - с другой. Среди прочих щедрых подношений, которыми капитал (пусть даже не всегда преднамеренно) одарил мир, был рабочий класс - общественная сила, которую он исключительно ради своих собственных интересов вырастил до состояния, когда та обрела потенциальную способность занять его место. Во многом по этой причине видение истории Марксом оказывается глубоко пропитано иронией. Свой мрачный юмор присутствует и во взгляде на капиталистический порядок, порождающий собственного могильщика.
Марксизм сосредотачивается на рабочем классе не из-за того, что усматривает в труде некую лучезарную добродетель. Грабители и банкиры тоже тратят немалые усилия в своих занятиях, однако Маркс не был замечен в особом преклонении перед ними. (Правда, в прекрасной пародии на собственную экономическую теорию он упомянул в том числе и о грабителях.) Марксизм, как мы видели, настроен ограничить труд, насколько это вообще возможно. Равным образом признаваемое за рабочим классом политическое значение не связано с предположением, будто он является самой угнетаемой общественной группой. Есть много других групп - бродяги, студенты, беженцы, старики, безработные и хронически нетрудоспособные, - чье положение зачастую оказывается более тяжелым, чем у среднестатистического рабочего. Рабочий класс не перестает интересовать марксистов с того момента, когда его представители приобретают душевые кабины или цветные телевизоры. Определяющим в этом интересе всегда было и остается место, занимаемое пролетариями внутри капиталистического способа производства. Только те, кто находится внутри этой системы, знают, как она работает, организуются ею в опытную, политически сознательную коллективную силу, наконец, те, кто необходим для ее успешного функционирования, но в то же время материально заинтересован в ее низвержении, обладают реальными возможностями взять ее в свои руки и развернуть для общего блага. Никакие благонамеренные покровители или кучка внешних агитаторов не смогут сделать это для них - и это, кстати, лишний раз подтверждает, что внимание Маркса к рабочему классу (составлявшему в его время огромное большинство населения) неотделимо от его глубокого уважения к демократии.
Если Маркс придавал рабочему классу столь большое значение, то это, помимо всего прочего, объясняется тем, что он рассматривал его как носителя всеобщего освобождения. Так, говоря о предпосылках немецкого освобождения, важнейшую из них он усматривал:
«...в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не является классом гражданского общества; такого сословия, которое представляет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий и не притязает ни на какое особое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие вообще, которая уже не может ссылаться на историческое право, а только лишь на человеческое право... которая представляет собой полную утрату человека и, следовательно, может возродить себя лишь путем полного возрождения человека. Этот результат разложения общества, его особое сословие, и есть пролетариат» [3].
Иными словами, рабочий класс для Маркса является в некотором смысле особой общественной группой. Именно потому, что этот класс означает для него бесправие, которое содержит в себе, помимо собственно работы, массу других бесправий во всех сферах жизни (империалистические войны, колониальная экспансия, голод, геноцид, разрушение природы, отчасти также расизм и патриархат), его значение далеко выходит за пределы собственной сферы. В этом смысле он напоминает козла отпущения в античных обществах, который изгоняется из города как символический носитель всеобщего греха, но который по этой же причине способен стать краеугольным камнем нового общественного порядка. Поскольку он в одно и то же время является необходимым для капиталистической системы и отвергаемым ею, данный «класс, который не есть класс», представляет собой род шарады или головоломки. Он в самом что ни на есть буквальном смысле создает общественный порядок поскольку последний держится на его молчаливом упорном труде, возводящем все это величественное здание - и тем не менее не может обрести ни достойного места внутри этого порядка, ни полноценного признания своего человеческого статуса. Он является одновременно нужным и обездоленным, особым и всеобщим, составной частью гражданского общества, но, несмотря на это, формой небытия.
