Александра Коллонтай - Свобода и любовь (сборник)
Дело затеяли? Не иначе как Федосеиха подстроила. Мерзкая баба, защищает Вася Дору.
– Нет такого закона, чтобы заставил с нелюбимой женой жить… Силком, что ли, прикажешь Федосеиху обнимать? А если жена омерзела? А если жена – поганая баба, склочница?
Волнуется Вася. Зло ее на Федосеиху разбирает. А почему? Сама не знает. О Федосеевых спорит, а о Владимире думает. За Дору заступается, а видит белый кружевной зонтик и красные Нинины губы…
Удивляется Груша, что Василиса Федосеевых под защиту берет.
– Будто друзья твои кровные. Сама же мне их хаяла… Сколько тебе неприятностей из-за них было. Дело твое, а я бы советовала в канитель эту не путаться. Свои собаки дерутся… Пускай сами и разберутся.
А Вася упрямится. Если дело против Доры поднимут, Вася заступится. Скажите на милость, законная жена Федосеиха, так думает, что все ей права? Нет. Ошибается. Права-то другие есть. Не людскими законами писанные. Сердцем подсказанные. И нет у человека сил против них идти, нет власти над ними. Хоть умри, а сердце своего требует.
Гладит Груша подол платья исполкомши, а сама на Васю поглядывает. Внимательно. Будто у подружки в душе читает.
Вася хмурится. Чего Груша уставилась? Не права, что ли, Вася? Разве есть законы над сердцем?
– Кто же говорит! Сердце – оно самое важное. Без сердца что за человек? А только вот как поглядела я теперь на тебя и вижу – твое-то сердце, видно, наболело. Обиды много в тебе, Василиса. Оттого за Федосеева и заступаешься. О своем муже, небось, думаешь, его перед собою обелить хочешь… Не иначе.
Молчит Вася, голову опустила.
Груша дальше не спрашивает. Платье с гладильной доски сняла, встряхнула, нитки обирает. Готово.
– Кончила? – спрашивает Вася, а сама о другом думает.
– Готово.
– Ну, я пойду, Груша, в партком. Ты Федосеева задержи.
– Ладно.
Настала для Василисы страдная пора. К отъезду на ткацкие готовится. Со Степаном Алексеевичем совещается, инструкции изучает, на заседании ответственных работников вечера просиживает. Часы так и летят. Некогда Васе одуматься. Некогда к сердцу своему прислушаться.
А тут еще новая забота завелась. Супруги Федосеевы да Дора на придачу. С горем своим носятся, Васе проходу не дают.
Пришел к Васе Федосеев, как на духу Васе во всем исповедуется.
Познакомился с Дорой Абрамовной через культкомиссию. В хоре пел. Очень его бас Доре Абрамовне понравился. К учителям пения водила. Сама ведь «музыкантша». В культкомиссию ввела. С того и пошло… А супруга пронюхала. Ну и случилась канитель.
Обижается Федосеев на супругу. Сплетничает, товарищей против Доры Абрамовны настраивает. Жалобы разводит, будто Дора Абрамовна от семьи «тянет», на средства Федосеева живет. А на деле как раз наоборот. Не то что Дора хоть ломаный грош от него, от Федосеева, берет, а еще и сама о семье его заботу имеет, последним делится. Детей не забывает. Младших в детский сад пристроила, старшему, школьнику, тетрадочки, учебники достает. Конечно, чтобы супруга не знала. Самому Федосееву галстук и рубашку для концертов справила… А люди со зла обратное мелют…
Болеет душою Федосеев за Дору. Ему что? О ней забота. Как бы чего неприятного ей в партии из-за него не вышло! А все супруга виновата. На дороге стоит.
Слушает Вася Федосеева, а сама о Владимире да Нине думает. Так вот и они мучились. Выхода искали. На Васю обижались. Зачем на дороге к счастью стоит?… Федосеихе Вася советовала добровольно с дороги уйти. Все равно чужого счастья не усторожишь. Сколько поперек ни иди, оно мимо тебя над головой пролетит. А сама она что? Не стоит разве и сейчас на дороге? Не сторожит ли еще чужое, ушедшее счастье?…
Любит Федосеев Дору. Заговорит о ней и сам будто краше от этого станет. Так и с Владимиром было, когда о Нине вспоминал…
Золотое сердце у Доры Абрамовны… И в союзе все ее почитают. Беспартийные не верят, что в партии дело против нее поднять хотят. А многие радуются: «Пусть к нам, беспартийным, переходит. Мы за Дору Абрамовну всегда постоим».
Не успеет Федосеев уйти, супруга его, Федосеиха, Васю ловит. Плечи целует, заступиться за нее просит…
Не любит ее Вася. Сердито Федосеиху отстраняет. А та на весь дом голосит: Дору, мужа, Васю всех заодно проклятью предает.
В парткоме Вася с Дорой встретились. Укромный уголок нашли, в комнате, где машинистки бумаги на машинке деловито отстукивали. Под стук машинки удобно говорить. Другим не слышно.
Дора красивенькая. Глаза умненькие. Васе понравилась.
В шарф кутается. Беременность прячет. Сама заговорила Дора. Да не о себе, о Федосееве. О нем забота, ценит его Дора, талантом его дорожит, голос будто у него замечательный. Не хуже Шаляпина, Только учиться надо. Оттого Дора и о браке с ним хлопочет, чтобы от семьи оторвать, заставить его сапожное мастерство бросить и пением как следует заняться.
Расхваливает Дора Федосеева, но и на нерешительность его жалуется. Пока с Дорой, на все готов. Решено и подписано: с женой разойдется, развод потребует. А как домой вернулся – кончено. Размяк. И начинай сначала. Сколько месяцев бьется Дора – ни с места.
Слушает Вася Дору, а на сердце неловко, беспокойно, нудно. Неужели и Нина так про Владимира говорила?
Доре все эти формальности с разводом и браком не нужны, для нее это «ерунда», она за «свободный брак», но пока в комиссариате не зарегистрируется – не отстанет Федосеиха. Вот и пускает в ход Дора свое «интересное положение», чтобы Федосеева «разжалобить» да на развод принудить. А ей материнство не страшно, за себя и без мужа постоит.
Чтобы «разжалобить»? Чтобы на развод «принудить»? И Нина так же поступала?
Хвалит Дора Федосеева, от Васи сочувствия требует.
А Вася свое думает. Одно хорошее видит Дора в Федосееве. Верно, и Нина так любит Владимира?… Вася так не умела. Вася и плохое у Владимира знала. Любила, а за дурное страдала, сердцем болела, исправлять хотела… Может, этим Володю обижала?
– Зачем супруга за него цепляется, – досадует Дора. – Когда-то друг друга любили? Так ведь это когда было!.. А теперь ничего общего. Разве она его знает? Ценит? Разве она понимает, чего он хочет?
«Так, так, думает Вася, и у нас с Владимиром так было. Он не знает, чего я хочу. Я не знаю, что он думает… Дорожки жизни разбежались, в разные стороны ушли!»
Федосеихе он чужой, во всем они разные… Вкусы другие, стремления другие. Как мужа она его держит, как человек он ей не нужен. Для жизни не нужен.
А ей, Васе, Владимир нужен как человек? Для жизни?
Спросила себя, а сердце четко ответило: нет, таким, каким заделался, не нужен.
– Что это за любовь, – не унимается Дора, – когда ни в чем у них ладу нет? Споры да ссоры. Каждый сам по себе. Ни дружбы, ни доверия.
«Да, да! – думает Вася, – ни дружбы, ни доверия».
– А мы с товарищем Федосеевым друг друга без слов понимаем, будто одно сердце, одна душа.
«Так вот как Нина и Владимир друг друга любят!»
Будто Вася только это теперь поняла. Поняла, призадумалась.
Много дела у Васи. Партийного. Спешного. К отъезду готовится. А и о Федосеевых не забывает. Хлопочет. Развод ускорить хочет. Старается товарищей с Федосеевым мирить, Дору обеляет.
Важно это Васе. Очень важно. А почему? Словами сказать не умеет.
Идет Вася из парткома. Домой спешит. Завтра в дорогу на ткацкие. Голова мыслями полна: как по-новому работу поставить? Чтобы и по инструкции вышло, и к массам беспартийным подошло? Беспартийные теперь что коммунисты… Только еще больше до всего доискиваются, все-то сами разбирают. Ничего на слово, на веру не берут. Дела им подавай, а без дела лучше не суйся.
Работает Васина голова. Будто и про свое женское горе забыла. Будто сердце мужа-друга не утеряло. Будто не жила «директоршей» целое лето.
Спешит Вася. С утра не ела. А как об еде подумает, тошнота к сердцу подступает, мутит, кругами в голове идет… Который день. Болезнь ли какая или?… Шевелится догадка. Третий месяц на исходе, а месячных нет. Повидать бы докторшу, Марию Андреевну. Как раз в переулочке живет. Вместе работали, ясли при домах-коммунах строили. Пусть поглядит. Скажет. Не хворой же на работу ехать.
Завернула Вася в переулочек. К белому домику подошла. Позвонила.
Мария Андреевна, докторша, сама отворила. Обрадовалась Васе.
– Вы что же ко мне забрели? По делу какому или посоветоваться хотите?
Мнется Вася, неловко как-то, даже щеки покраснели. Поглядела на нее с минуточку Мария Андреевна. Внимательно. За плечи взяла.
– Идемте ко мне в кабинет. Давайте вас освидетельствую.
Расспрашивает Мария Андреевна Васю: про аппетит, про месячные, про головокружения… Будто наперед все знает. Исследует Васю.
Неловко Васе, неприятно. Еще никогда Вася у женского доктора не бывала. Даже чуть жутко, как на кресло для исследования лечь пришлось.
Одевается Вася, руки дрожат, никак крючков не застегнет.
А Мария Андреевна в белом халате у раковины стоит, руки тщательно мылом да щеточкой моет. Молчат обе.
