Дэвид Годман - Преображающие встречи с Раманой Махарши
Высший Шива, не имеющий иллюзии тела, пребывает как истинная природа твоего собственного Атмана. Сияющий внутри интеллекта, освещающий его, он не может быть достигнут теми, кто увлекается поддерживающими заблуждение спорами. Терпимый к моему незрелому поведению и относясь ко мне так, как будто я уже освободился от загрязнений, [Шива] посчитал нужным принять меня в Свою компанию [78].
Подобно тому, как охотник ловит дикого оленя, показывая прирученную олениху [в качестве манка], Он [Шива] проявляет тело, чтобы поймать [воплощенные] души. Поскольку я воспринимал себя как форму, то, чтобы не испугать меня, [Садашива] проявился в необусловленной реальности силой очень чистой майи [79]…
Он стал несравненным мудрецом Аруначалы, восхваляемого даже богами. Подобно тому, как червь, будучи укушенным осой, сам становится осой, благодаря лишь Его присутствию и взгляду «я» и «мое» были разрушены. Видя меня как свой собственный Атман, Он дал мне возможность ощутить Себя как постоянное, чистое Бытие-Сознание. Я наполнился Атманом, причем мое тело и ум отсутствовали. Так Он одарил своей Милостью этого презренного.
Не умаляя этого мыслью о том, что столь редкий жест был обычным, я принял Его стопы как мою единственную цель, став их неотделимой тенью. Думая о Его Милости, ум размягчался и таял. Я стал подобен безумцу. Текли слезы, тело дрожало, мысль и речь были нарушены. Любовь нахлынула и разрушила эго. Сочился пот, кожа покрылась мурашками. Ум и чувства слились воедино и полностью сдались. Все «мои» действия исчезли, все действия теперь принадлежат Шиве. Он ввел меня в это состояние служения Господу.
Почтение моему Господу, носящему месяц на Своей голове и освободившему меня таким путем… Ты не отверг меня со словами, что я низкий, недостойный, выпавший из Его состояния, как волос падает с головы. Вместо этого Ты пришел по Своей воле, забросив сеть своих лотосоподобных глаз. На виду у многих ученых мужей, хорошо знающих Веды [80], которые – безупречная и неразрушимая истина, Ты наградил меня своим милостивым взором и ввел меня в недвижимое состояние.
Ты – недвижимый; Ты – сострадательный; Ты – искусный Господь истинного знания; Ты – лекарство от болезни рождения, приносящей великое несчастье. Для меня, бедняги, полностью потерявшегося и не искавшего осознавания, Ты подобен хранилищу, заложенному, чтобы пользоваться в тяжелые времена. Ты – Бог, спасший меня из пасти крокодила, моей прошлой кармы [81].
* * *
Человеческие существа барахтаются в самсаре, принимая себя за формы, не осознавая редкость формы Садгуру, воплощенной Милости. Хотя эта форма проявилась, чтобы разрушить множество их темных васан, [те] кто находится под чарами иллюзии «я – это тело», своим недалеким взглядом, вызванным невежеством, распространяют то же самое представление [он – тело] на Садгуру.
Если по своей незрелости они ведут себя так, тогда подобно тем, кто не отвеял зерно, пока дул ветер, они будут, в конце концов, сожалеть и сокрушаться о своей глупости. Чтобы они освободились, узнав истинную природу Садгуру, побуждаемый моим дружелюбием к ним, я буду воспевать истинную природу Раманы, которая была открыта мне его невозмутимым состраданием:
Господь Аруначала, который есть затвердевшее Сознание, – это Рамана, наслаждение для моего разума. В нем неисчислимые особые качества являются вместе, но поскольку он не отождествляется ни с одним из них, Он – изначальная, непроявленная реальность.
Он меньше самого мельчайшего, но не склонится в благоговении и не будет в восторге восхвалять что-либо как от Него отдельное. В своей божественности Он больше, чем гора. И все же для тех, кто примет эту точку зрения и поклонится Ему, Он не произнесет слов благословения. Соответственно, Его, обладающего богатством, не связанным с формой и качествами, нельзя назвать ни большим, ни маленьким.
Кроме того, Он сияет внутри всех существ как Сознание, но сколько бы и как сильно ты ни старался прилагать свои мысли, Его невозможно испытать в уме. Что за чудо! Он, воплощение тапаса, будет сиять сам Собой, если ты станешь невозмутимым и недвижимым. Следовательно, узнать Его, чья природа чудесна и чья форма есть пространство Сознания, ни трудно и ни легко.
Точно так же сложно сказать, есть ли у Него прарабдха, есть ли у Него форма или Он бесформенный, мужской ли Он, женский или нейтральный, знание или невежество, один или множество, мельчайший или космический, «Я» или не-«Я», радость или страдание. Так что очень трудно определить Его природу, Его действия, Его пути и их особенности.
В сущности, истинная природа Раманы не поддается определению [82].
Т. П. Рамачандра Айер
Т. П. Рамачандра Айер, которого преданные Бхагавана звали Т. П. Р., родился в Тируваннамалае. В детстве он несколько раз видел Бхагвана, но тогда его больше привлекали сладости, что раздавались в качестве прасада, чем присутствие Бхагавана или его учение. В 1920-х интерес к религии и философии вновь привел его к Бхагавану. Он спросил у одного родственника, способен ли Бхагаван прочитать его мысли и рассказать о его прошлом и будущем. Родственник ответил ему, чтобы тот пошел и узнал сам. Т. П. Р. так описал то, что произошло после:
«Я вошел в холл Шри Бхагавана и посмотрел на него. Вот и все. Шри Бхагаван смотрел на меня очень благосклонно и ожидающе. Полный милостивого сочувствия, он смотрел в самую сердцевину моего существа. Я совершил перед ним простирание, преклоняясь в переживании опыта, всепоглощающего и убедительного. Это было открытие того, что «Он», которого я так страстно жаждал все эти годы, тот, кто мог повлиять на все мое существо и направлять мои энергии, был передо мной. Это было так просто и так великолепно. Я поднялся. Бхагаван снова улыбнулся и подал мне знак сесть. Все эмоции, мысли и бурлящие сомнения исчезли! Я чувствовал, что нашел свое прибежище, и это было величайшей удачей в моей жизни. Это сильное убеждение было порождено мгновенным переживанием благодаря его милости».
Позднее, в 1930-х и 1940-х, Т. П. Р. работал юристом в Мадрасе, где занимался большой частью юридических дел ашрама. Он также служил переводчиком в холле Бхагавана и его личным помощником.
Когда однажды его попросили рассказать, какое влияние Бхагаван оказал на его жизнь, он ответил: «У меня не осталось никакого чувства пустоты или нужды во внутренней силе. Это непосредственный результат твердой веры, вселенной опытом милости Шри Бхагавана. Так должно быть с каждым, кто бы ни искал его милости».
Как-то в начале тридцатых годов, в благоприятный день, один из посетителей устроил бхикшу для Шри Бхагавана и всех присутствующих в ашраме. Пока мы обсуждали предстоящую трапезу, Бхагаван вдруг вспомнил два прошлых случая, когда ему предлагали бхикшу.
«После того как я окончательно уехал из Мадурая (в 1896 году), я ел в частных домах только два раза. Один раз – в доме Мутукришны Бхагаватара из Тирокойлура, по дороге в Тируваннамалай».
Потом, обернувшись ко мне, он сказал: «Другой раз был в доме у твоего деда. Это был единственный дом, где я ел после приезда в Тируваннамалай».
Мне было приятно услышать, что моему деду выпала удача послужить Бхагавану таким образом. Я спросил Бхагавана, как это произошло, и он любезно описал мне событие, оживив его для меня.
«Приехав в этот город, я принял бхикшу в вашем доме, поев из тарелки из листьев. Твой дед, преданный Шивы, был там. Высокий и дородный, он впечатлял украшениями из рудракши и других бусин. Каждый день он непременно посещал храм Аруначалешвары и возвращался только после даршана. В те дни (1896 г.) я жил около храма Гопура Субраманья. Каждый день твой дед молча сидел передо мной некоторое время. Потом поднимался и уходил. Я был мальчиком, соблюдавшим обет молчания. Он был пожилым человеком, и тоже молчал, пока находился со мной, хотя все то время смотрел на меня. Его хорошо знали в городе, и среди его гостей были влиятельные люди. И знаете, что произошло? Однажды какой-то чиновник собирался нанести ему визит, и в доме готовился пир. В тот день, как обычно, после посещения храма и даршана он подошел ко мне и сел рядом. Ему пришла в голову мысль, что он должен отвести меня к себе домой и дать мне бхикшу.
Поднявшись, чтобы идти домой, он нарушил свое обычное молчание и сказал мне: «Эй, эй, вставай! Поднимайся! Пойдем ко мне домой, ты примешь бхикшу и вернешься».
Что поделать? Я отвык говорить и делал знаки, чтобы отказаться, тряс головой и руками, показывая, что это совсем не обязательно. Он не слушал меня, не обращал никакого внимания на мои возражения. Он был полон решимости отвести меня и предложить бхикшу. Что я мог поделать? Он был большой и сильный, а я маленький и худой.
