Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия
Для Дылды он был слишком уж низок, для Слюнявого – слишком широк в плечах. Да и голос звучал молодо, можно даже сказать – по‑юношески задорно.
– Ты вправду так любишь чужую жену?
– Ха! Да я жить без нее не могу! О, Мари… Елена! Елена! Прекраснейшая Елена. Увы, нам никогда не быть вместе…
– Но, может так статься, что старый муж ее помрет…
– Он крепок здоровьем… И, похоже, я умру раньше.
– Как я тебя понимаю, несчастный!
Тюремщик произнес это настолько истово, с такой непреходящей грустью, что Алексей прикусил язык и больше уже ничего не говорил, только слушал щемяще‑грустную историю о несчастной любви. Слушал и в нужных местах – поддакивал.
А потом попросил кое с кем встретиться, передать поклон от «любимца Гаркатиды».
– Ты же, кажется, только что говорил о Елене? – удивился тюремщик.
– Да, Елена… Елена Гаркатида, красавица, с очами, как звезды! Сейчас какой день?
– Пятница.
– В воскресенье, у церкви Апостолов, сразу после обедни будет ждать молодой парень – ее дальний родственник. Золотистые волосы, карие глаза, лицо такое… м‑м‑м… довольно приятное. Думаю, ты его узнаешь.
– У церкви Апостолов? – тюремщик мотнул головой. – Правоверному нечего там делать. Но… так уж и быть, схожу. Тем более – это рядом.
Ах вот как? Рядом! Так где же его все‑таки держат? Не в старой ли тюрьме у стены Константина? Да, похоже на то.
– О, милостивый господин! – звякнув цепью, Алексей поклонился. – Ты только намекни – где я. Она ждет, ждет… а я не могу прийти. Наверное, уже подумала, что разлюбил.
– Сделаю. Раз уж обещал – сделаю.
– И, если тебе нужна награда… думаю, ты должен быть вознагражден.
– Награда? – тюремщик задержался в дверях. – Что ж, наверное, не помешала бы… Да, не помешала.
Снова лязгнул засов, на этот раз оставляя узника с терзаемой сомнениями надеждой. Выполнит ли тюремщик обещанное? Какой ему в этом смысл? Быть может, раздумает, ведь одно дело – поддаться эмоциям и совсем другое – для начала поразмышлять.
Алексей терзался подобными мыслями все оставшиеся дни, однако не переставал участвовать в театре одного актера – все так же произносил длинные и прочувстванные монологи – якобы про себя – все так же ругал Халиф‑бея и всех прочих «шакалов, падких на чужое добро», а по ночам – иногда с грустью вспоминал «прекрасную Елену», естественно – вслух, громким прерывистым шепотом.
Никаких допросов по‑прежнему не было, никто – за исключением тюремщиков – не приходил… Так прошла суббота, за ней – воскресенье, понедельник, вто…
А вот ночью со вторника на среду, снова лязгнул засов!
В камеру вошли сразу четверо – вальяжные, с факелами, при саблях… Вели себя уверенно, громко переговариваясь и смеясь. Один достал кузнечный инструмент, переносную наковальню… Два удара – и, звеня, пали оковы…
– Выходи! – громко приказал тучный мужчина в чалме и, больше не говоря ни слова, направился к выходу.
Те, что с саблями, встали по бокам узника. Конвой, однако…
Алексея долго вели темными коридорами, время от времени куда‑то поднимаясь, спускаясь… Кругом пахло сыростью, и желтый свет свечей блестел на скользких, покрытых зеленоватой плесенью стенах.
Наконец пламя задрожало и едва не погасло – повеяло ветерком, и вот уже узник с удовольствием вдохнул полной грудью свежий ночной воздух. Осмотрелся… Слева, в свете луны и звезд, угадывалась темная полоса старой стены Константина, впереди, за домами, виднелась церковь… церковь Апостолов.
– Садись, – довольно грубо бросил один из воинов, кивая на закрытую повозку, стоявшую напротив тюрьмы, за кустами акации. – Руки назад!
Что это?…
Снова оковы? Нет, ременная петля…
Так, значит… Значит, что же, получается это никакая не помощь! Его просто вывели из одной тюрьмы, чтобы перевезти в другую. Или – повезли, наконец, на допрос! А, может статься – на казнь.
Бежать! Нужно было бежать еще до того, как усадили в повозку… Эх, поздно уже, раньше нужно было думать… Да ведь как подумать, когда так внезапно все…
Двое с саблями тоже забрались в повозку, усевшись напротив узника. Да… уж точно – не убежишь. Пока не убежишь, а вот там дальше посмотрим… Тронувшись, повозка почти сразу повернула направо, похоже, что к Месе… да, покатила гладко, значит – центральная улица. Через какое‑то время повернули еще, на этот раз – направо… вот запахло рыбой… явственно пахнуло морской волной… Черт побери, куда они его везут? Стиснув зубы, узник во время всего пути пытался избавиться от пут… тщетно! Была бы простая веревка… а тут – тонкий сыромятный ремень. Да и вязали со знанием дела.
Проехав еще немного, повозка остановилась. Кажется, все…
Один из стражников ткнул узника кулаком в бок – мол, вылезай… Алексей послушно выбрался – ну, точно, море! И – мыс! Гавань Феодосия. Ну да – она самая и есть Новое узилище? Допрос? Или – казнь?
Нет, казнь – это вряд ли. Не может быть, чтоб вот так, без допроса. Интересно, кто будет до…
– Шагай! – хмуро оглянулся стражник.
За городом, за бухтой Золотой Рог, за Галатою вставало солнце, вызолачивая лучами верхушки минаретов и купола церквей… тех, что еще оставались церквями. Увы, Святой Софии не повезло…
Куда его ведут? Алексей с удивлением оглядывался по сторонам. Похоже, что на причал. Ну да – к пирсу. И дальше – мимо покачивающихся на утренней волне судов и рыбачьих лодок.
В самом конце причала, напротив пузатой двухмачтовой скафы, стояли двое матросов… даже – воинов, судя по короткому копью, которое сжимал в руках молодой усач. Второй же, с черной аккуратной бородкой, постарше, был вооружен мечом и кинжалом. Идущий впереди стражник остановился, что‑то сказал. Оба воина разом кивнули. Один их них – пожилой – подошел к узнику и повелительно указал на перекинутые со скафы мостки. Протопроедр пожал плечами – что ж, корабль так корабль. Вообще‑то – интересное местечко для допроса! И куда как подходящее для скорой и тайной казни, как говорится – все концы в воду.
Поднявшись на палубу, Алексей обернулся – приведшие его стражники ходко удалялись прочь. Передали, значит… Еще бы знать – кому. Ну, это уж, пожалуй, скоро…
– Сюда…
Молодой усач молча показал на приоткрытую дверь кормовой каюты, куда и вошел узник, низко склонив голову, чтоб не удариться о притолочную балку. Следом за ним вошли и пожилой, с бородкой, на ходу вытаскивая из ножен кинжал. Неужели – зарежет? Вряд ли… К чему тогда вообще все эти сложности?
Ну конечно… Разрезал ременную петлю. Вот это другое дело! Такой поворот событий начинал узнику нравиться. Растерев затекшие запястья, молодой человек повернулся к воину.
– Сейчас вам принесут одежду и воду, господин, – убирая кинжал, произнес пожилой бородач по‑гречески.
Не турок! Уже приятно.
– И еще неплохо было бы перекусить, – обнаглел узник. – Так, слегка.
– Об этом не беспокойтесь. Только прошу вас не покидать каюту – не нужно лишних глаз.
Ах, вот даже как! Так что же, получается, сработало?! Лука Нотара все ж таки, решил, наконец, действовать?
Пожилой воин вышел, и почти сразу же двое дюжих матросов втащили внутрь наполненную водой бочку, в которую протопроедр и нырнул, немедленно разоблачившись. Не одежда уже и была – грязное, пропахшее потом тряпье.
Вымывшись, Алексей переоделся в узкие штаны и длинную, прежнего, ромейского покроя тунику добротного немецкого сукна, подобранную почти точно по размеру. Пришлись впору и высокие башмаки чудной свиной кожи, костюм довершал узорчатый пояс, светло‑серая, с зеленой каймою, накидка‑далматика и соломенная широкополая шляпа, которую принято было носить в жаркий день.
Здорово! Еще бы воспользоваться услугами цирюльника… И поесть! Где же еда? Ведь обещано! Ага… шаги… Кажется, несут…
– Да пребудет с тобой святой Михаил.
Прикрыв за собой дверь, в каюту вошел молодой шикарно одетый господин, этакий европейски одетый франт в короткой рыцарской курточке из блестящей парчи, в узких желто‑красных штанах и туфлях с длинным загнутым носом. В этом щеголе, более уместном, наверное, при дворе бургундского герцога Филиппа, нежели здесь, в турецком Истанбуле.
– Что ты так смотришь, Александр? – Мануил насмешливо приподнял правую бровь. – Не нравится мой наряд?
– Нет. Как раз даже наоборот.
– Я провел всю ночь в бывшем венецианском квартале… Там еще остались влиятельные люди… влиятельные даже среди османов. Золотые цехины, друг мой, нравятся всем!
– Не сомневаюсь, – широко улыбнулся узник… теперь уже точно – бывший. – Ты все же поверил тюремщику?
– Кому? Ах, тому влюбленному турку…
– Влюбленному?
– Мне именно так почему‑то показалось. Этакий пылкий молодой человек. И прыткий – попросил у меня пять цехинов. Я дал. Кому же еще, кроме тебя, любезнейший Александр, говорить о старой ведьме Гаркатиде! Кстати, я ее отыскал!
