Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT
54.
В город ехали, в основном, молча, передавая по временам друг другу поллитровку какого-то непонятного коньяку, ухваченную в пристанционном ларьке. Только где-то уже около Броневой, когда опустели соседние лавки, Игорь заговорил: - На случай, если наш спаситель не озаботился... Прямо сегодня пойди в участок и заяви, что пистолет у тебя украли. Вчера утром, а лучше даже позавчера. Сам сообразишь, почему не пришел сразу. Мы с женой тебе алиби частично обеспечим, но для полноты картины подбери еще кого-нибудь. Понимаешь? Димыч молча кивнул. Он и вообще-то был здорово подавлен всем пережитым, а тут, при упоминании об Игоревой супруге, снова вспомнилось то, чего не хотелось бы вспоминать. Откуда-то из самой глубины теплого коньячного озера в желудке - поднялся и подступил к горлу тягучий, маслянистый пузырь омерзения. Вдобавок - возникло некстати перед глазами то, что осталось от "Володьки", серолицый, скорчившийся на полу... Димыча жестоко замутило. Чудовищным усилием воли подавив спазм, он судорожно припал к горлышку бутылки. - Ладно... - Отняв бутылку от губ, Димыч обнаружил, что голос его совсем "сел". - Это все - ясно. А вот - что мы дальше будем делать? - Отдохнуть не помешает, - поразмыслив, ответил Игорь. - Все равно ничего нам больше не остается, кроме как сидеть и ждать у моря погоды. Вопросов - уйма, однако ж самим искать на них ответы - без толку. Хотя бы потому, что неизвестно, где искать. Значит, посидим. Подождем, пока ответчики сами не явятся... - А они - явятся? - Спроси у них! Впрочем, я так полагаю, этого Туза Колченогого мы не в последний раз видели. С чего бы, в самом деле, ему нас из лап всяких монстров вынимать? Если озаботился, значит, ему от нас что-то нужно. А, если так, - появится. Никуда не денется. Игорь умолк. Димыч отвернулся к окну, за которым неспешно плыли назад, в сторону оставленного товарищами Петергофа, какие-то промышленного виду постройки, окруженные порядком запыленными зелеными насаждениями. Узнанное и пережитое за прошедшие сутки по всем понятиям было неимоверно жутким, однако чувства Димычевы - словно бы онемели. Настолько, что совершенно не воспринимали никакой жути. Ощущалась лишь усталость, да еще смутный тяжелый страх перед повторением чего-либо подобного. В таком состоянии Димыч обнаружил себя впервые и нашел его крайне мерзким. Верно, пожалуй, говорят, будто любопытство до добра не доводит... Задние двери с грохотом разъехались в стороны, и из тамбура в вагон, твердо шагая, вошел патруль желдормилиции. Димыч, еле-еле подавив в себе порыв вскочить и бежать, снова отвел взгляд к окну. Только - глазами не встречаться... Иначе - внимание обратят... Но патрульные, не обратив никакого внимания ни на Димыча ни на кого-либо другого из пассажиров, прошагали сквозь вагон и убрались в передний тамбур. Из заднего на смену им явился мальчишка-газетчик, надсаженным голосом извинившийся за "очередное беспокойство" и немедленно после этого принявшийся маслом расписывать достоинства продаваемой им газеты. - Да, и вот еще что... - неожиданно, точно вот только что вспомнив нечто важное, заговорил Игорь. - Сходи-ка ты к своему Петьке. Помирись... Ну, или - не то, чтобы "помирись", а так, пообщайся и посмотри, что к чему... Понимаешь? - Не очень, - честно сознался Димыч. - Как-то ты мнешься, трешься... Несвойственен тебе подобный стиль общения. - Ну, что ж делать... Я сам толком не понимаю, чего ты там можешь высмотреть, но почему-то чудится мне, что - можешь. Есть, что высматривать. На месте сообразишь... Только в расспросы не пускайся, пообщайся этак нейтрально, понимаешь? - Пожалуй... Электричка, натужно заскрипев тормозами, остановилась у платформы Балтийского вокзала. Немногочисленные пассажиры движимые необоримым инстинктом спешки непонятно куда, устремились к дверям, расположенным в передней части вагона. От тесноты и толкотни процесс высадки существенно замедлился. Пропустив всех мимо своей скамейки, Игорь поднялся и не спеша заковылял к задним дверям. Димыч пошел за ним, стараясь держаться так, чтобы распоротый рукав пиджака был понезаметнее.
По дороге к ближайшей кофейне, что, как известно, расположена на углу Шкапина и набережной Обводного канала, Димыч все безуспешно пытался прийти в себя и идти, как обычно, расправив плечи и глядя прямо перед собой: все-то ему казалось, что любой попадающийся навстречу милиционер уже снабжен ориентировкой с его, Димычевыми, приметами. От этого хотелось съежиться, свернуться клубком, сделаться как можно более незаметным... Однако здесь примитивный инстинкт самосохранения как раз работал против хозяина, побуждая поведением своим выделиться из общей массы. - А затем мы с тобой - вот что еще предпримем, - нарушил молчание Игорь. - Буде дней через несколько ничего не начнет проясняться само собой, пойдем прямо к этому вашему Флейшману. Помнишь, было говорено, он лохов разных надувает, обещает помочь компенсацию получить через суд, за наведенную будто бы порчу и прочий сглаз? Прикинемся такими вот лохами и придем. Посмотрим, что он из себя представляет вблизи.
55.
Некоторое время Петяша по инерции еще смотрел, не моргая, на то место, где ушла под воду бутылка. Затем он закурил и, резко развернувшись, взошел по наклонной мостовой к проезжей части. Дело шло к полудню. Вокруг ощутимо поприбавилось оживления. Теперь на Стрелку сплошным потоком неслись с Дворцового моста машины, а проходящие троллейбусы были набиты битком. Подкатывая к остановке, железные, душные коробки выплевывали наружу солидные порции своего содержимого, каковое, ошалело вертя головами, устремлялось на противоположную сторону, в направлении университета, что, учитывая плотность потока автомобилей, было делом отнюдь не легким. Те же, кто неизвестно сколько времени торчал на жаре, в пыли, ради сомнительного удовольствия дождаться и проникнуть в такую вот консервную банку, излишне поспешно, растрачивая слишком много энергии на ненужную толкотню и, как следствие оной, выяснение отношений с прочими жаждущими, устремлялись на штурм всех трех входных дверей...
Тьфу!
Переменился и воздух: свежесть утра была теперь ощутимо испакощена выхлопными газами. Ясного, прозрачного утреннего одиночества - не осталось и следа. На смену ему явилось мутное, потное (солнце уже здорово припекало, отчего ногам в ботинках сделалось довольно неудобно) раздражение. Стало совершенно понятно, что вот сейчас, как бы ни не хотелось, придется возвращаться в переполненную квартиру, где снова будет не до писаний и даже не до размышлений, и деваться от этого - некуда... Тяжело вздохнув и помянув нехорошим словом самую жизнь - за то, что так уж полна безысходности, Петяша отмахнулся от подкатившего было сбоку молодого человека с сувенирами и пошел к Биржевому мосту. Надо, пожалуй, еще в магазин заглянуть по дороге... Квартира встретила его успевшим сделаться привычным за последние дни оживлением. Катерина с Елкой успели за время Петяшина отсутствия развить бурную хозяйственную деятельность и теперь вовсю готовили обед (в магазин сходить, видимо, доспели сами, и - слава курам. Он, Петяша, едва войдя в первый, попавшийся по дороге, то бишь, тот, что на Добролюбова, тут же вылетел пулей на улицу, ибо запах там стоял...) С одной стороны - обед, конечно, вещь хорошая. Но с другой -суета, каковою сопровождалось его приготовление, совершенно не располагала. Поразмыслив малость в пессимистически-раздраженном ключе о судьбах, предназначениях и поиске оных, Петяша освободился от пиджака с галстуком, ополоснулся под холодным - на удивление, вопреки стоящим на дворе погодам - душем, сварил парочку чашек кофе, затем велел себе не мешать и, запершись в комнате, принялся осваивать возможности текстового редактора дареного notebook'а. Все равно - деньги, особенно большие, имеют тенденцию к убыванию, а это значит: пора приниматься за новый роман на продажу. И чем скорее, тем лучше. И лучше - даже не за один. Как ни странно, в раздраженном образе работа пошла. Довольно быстро освоив знаменитым методом "научного тыка" непривычный WinWord и осознав, что процесс при помощи такого научно-технического блага, как компьютер, несмотря даже на неудобно тесную клавиатуру, ускоряется раза в полтора сравнительно с машинкой, Петяша с ходу навалял две с лишком главы и только после этого притормозил: теперь следовало бы, ежели по-хорошему, этак "от фонаря" набредить в подробностях, страничек на пять, предполагаемое развитие событий и взаимоотношения промеж героев. Тут уже оказалось тяжелей. Сделав абзаца четыре, Петяша вдруг обнаружил, что сидит без движения, тупо уставившись в тускло-цветную панельку жидкокристаллического экрана, и совершенно не понимает, чего ему от этого, нового, романа хочется. Тогда он попробовал - хотя бы через силу - бредить краткое изложение романа дальше, но вскоре и это сделалось невозможно (бывает такое, когда работаешь долго и непрерывно: руки буквально отказываются поднять очередной кирпич либо навильник сена) трудным. К тому же, набреженное после повторного прочтения показалось слишком скучным, слишком уж само собою разумеющимся и примитивным. Самоувещевания на предмет того, что и со всеми его предыдущими романами бывало ровно почти то же самое, что и "Война и мир" и "Раковый корпус" и "The Clock-work Orange" и "One Flew Over the Cuckoo's Nest" и "Чапаев и Пустота", не говоря уж о разных мелочах типа Маркеса-Хемингуэя-Фолкнера-Сэлинджера и им подобных, в кратком изложении тоже покажутся полной ерундою, - не помогали. Умонастроение не было таким уж незнакомым. Однажды когда-то, в один прекрасный день лет этак несколько назад, Петяша - тоже вдруг обнаружил, что большая часть книг с семилетнего возраста любимых и почитаемых братьев Стругацких отчего-то больше не исторгает из него восхищенных "Ух ты!", "Вот это да!" и прочих оценочных междометий подобного рода. Произведения авторов, взрастивших на своих книгах аж несколько поколений русской технико-гуманитарной "интеллигенции", так здорово отличавшихся от общего писательско-фантастического фона, теперь, при очередном прочтении, одно за другим неизменно вызывали ощущение, схожее с тем, что чувствуешь, пробуя влезть в такие удобные и любимые в детстве штанишки и маечку... А вот нынче возникло, значит, такое чувство, что он как-то непонятно и незаметно перерос и свое собственное творчество. Сознавать это - было странно, н-но... Некие несформулированные резоны, какие-то неощутимые, то бишь, признаки неизбежности происшедшей перемены - в наличии имелись. Интере-есно... подумалось Петяше. Чем больше дров, тем - дальше в лес... Что ж такое, в самом-то деле, получается? Если так пойдет и дальше... Мало того, что жить сделается скучно, ведь еще и не на что будет - жить-то! И потом - если учесть, что вырастает он уже из собственного своего творчества, каковое для любого приличного писателя ближе, роднее и лучше чьего бы то ни было другого... Что же такое ему, Петяше, придется перерасти еще через несколько лет?
