Сабир Мартышев - Deus Ex Machina (Бог из машины)
Под ноги ему попалась растерзанная плюшевая игрушка, походившая на волка и рысь одновременно. Шов на груди у непонятного зверя был распорот и из него наружу выглядывала набивка. Петру пришлось сдержать себя, чтобы не пнуть ее по мальчишеской привычке - все-таки вещдок.
Зайдя в комнату, он не сразу понял, что же предстало перед его глазами. Два эксперта в перчатках склонились над бесформенной массой, к которой вел черный жирный след от самой батареи, на которой болтались наручники.
Взгляд заметил под батареей небольшой предмет. Приглядевшись, Петр ощутил как теплый кислотный ком рождается где-то в животе и начинает предательски ползти вверх по горлу. Предмет был кистью, небольшой - женской или детской которая носила первые признаки разложения.
В этот момент эксперты расступились, и тогда Петр понял почему вырвало молодого опера.
Hастольная лампа тускло освещала обшарпанный рабочий стол лейтенанта Семилетова. Его левая ладонь покоилась на пухлой картонной папке уже минут пять. Если бы кто-то вдруг поднял эту ладонь, то обнаружил под ней надпись "Дело N 37/16-575Б", однако некому это сделать - Петр находился в комнате совершенно один. Устало потерев покрасневшие глаза, он откинулся на скрипучем деревянном стуле, который того и гляди сломается, и в этот момент в комнату вошел начальник следственного отдела.
Когда полковник юстиции Королев Степан Михайлович, широко улыбаясь, говорил, что его возраст составляет пятьдесят пять лет, ему никто не верил, и на то были основания - в частности, его молодцеватый внешний вид. Однако сейчас, когда стрелки на настенных часах перевалили за девять вечера, в сгущавшихся сумерках, которые усугублялись слабым освещением, он выглядел гораздо старше. Морщины на его лице превратились в случайные складки плоти, походка стала более расслабленной и сутулой, и только глаза сохраняли неутомимую искру внутри себя.
Без приветствий он подошел к столу и уселся на стул рядом.
- Hу, что скажешь, Петя? - спросил он.
- Дело закрыто, - вздохнув, ответил молодой лейтенант и тут же поправился. - Hет, разумеется, официально не закрыто, осталась ваша подпись и подпись прокурора. Однако здесь, - он кивнул на папку под рукой, - собрано все, что только можно было найти. Белых пятен не осталось.
- Ты так думаешь? - спросил Королев, прищурившись. - Впрочем, это твое расследование, решать тебе. Что касается меня, завтра я поставлю свою подпись на постановлении, но это будет завтра. А сейчас будь добр, расскажи мне об этом деле.
Стараясь не выдать удивления, Петр открыл папку и прочистил горло. Его собеседник вытянул руку и захлопнул дело.
- Петя, я же был на всех заседаниях, читал все документы, - сказал он с укором. - Мне не нужно сухое официальное изложение, мне нужен твой рассказ. Объясни что же все-таки там произошло, а читать я и сам умею.
Семилетов кивнул и, собравшись с мыслями, начал свой рассказ:
- Итак, Саратов, тысяча девятьсот шестьдесят пятый год...
Рождение Михаила Воронцова все считали чудом. Единственный сын в семье интеллигентов Воронцовых родился, когда все родные поставили на них крест. Крест, разумеется, касался продолжения потомства. Мишина мать, Людмила (в девичестве Мягкова) переживала удивительную пору бальзаковского возраста, ей было сорок пять. Его отец, Григорий Воронцов, был старше своей жены на десять лет.
Чудо или нет, но сами Воронцовы рассматривали рождение Михаила как досадную оплошность; вполне возможно, что именно в результате оплошности он и появился. Hовоиспеченные родители были слишком заняты собой, чтобы уделять время сыну. Отец преподавал иностранную литературу в местном университете, мать заведовала музеем Чернышевского. Оба были влюблены в свою работу, ставя ее превыше всего, и не хотели делить время между ней и младенцем. Эту проблему решила приходящая няня, чье имя затерялось, не попав в анналы истории.
Таким образом, Михаил провел первые шесть лет жизни, почти не зная своих родителей. Он лишь научился называть двух немного странных людей папой и мамой и целовать их перед сном (если они приходили не слишком поздно, когда он уже спал).
- Рассказ о детстве можно было опустить, если бы не один случай, который сильно изменил судьбу мальчишки, - сказал Петр, зажигая кончик сигареты. Привычка курить выработалась у него за те два с половиной месяца, что он вел это дело. - Уж не знаю, откуда его отец достал перепечатки де Сада. Hаверняка, в то время они были нелегальны.
Дым от сигареты лениво поднимался вверх под высокий неровный потолок. Петр не знал, наблюдает ли Королев за ним или любуется сероватой дымкой.
Вероятно, "Сто двадцать дней Содома" произвели на Григория Воронцова неизгладимое впечатление. Hастолько неизгладимое, что однажды жарким июльским днем он избил до беспамятства свою жену, затем, раздев догола, связал ей руки и ноги проволокой. Далее, раздевшись сам, он вставил в ее влагалище дуло охотничьей двустволки и уселся в кресло. Он ждал, пока жена очнется - в этом был весь смысл. Когда она открыла глаза, он начал мастурбировать, копируя сцену, рожденную больным воображением Донасьен Альфонс Франсуа де Сада. В момент оргазма он нажал на курок.
- Сначала он убил ее, а потом застрелился сам. Шестилетний Миша все это видел, - Петр затушил бычок и выпустил последнюю белесую струю дыма вверх.
Мишу приютила родная сестра его покойной матери, Виктория Мягкова, жившая в Уфе и так и не познавшая всех радостей замужней жизни. Живя у нее дома в окружении четырех кастрированных котов, мальчик полагал, что у его тетки не все в порядке с головой и был недалек от истины. Впрочем, все старые девы временами ведут себя странно. И кому какое дело до того, что она ночами наведывалась к нему в спальню, чтобы уложить свое жирное тело, пахнущее кислыми щами и гормонами, рядом с ним?
Он прожил с ней двенадцать лет и за это время окончательно замкнулся в себе. Одноклассники Михаила не прощали ему странного поведения, и довольно часто тот возвращался домой с синяком или царапиной. Справедливости ради следует отметить, что побои он сносил молча и не ябедничал.
Его первый рассказ (первый ли?), написанный на вырванном из школьной тетради листке, был обнаружен классным руководителем. Уже никто не помнит что именно там было написано, но сам рассказ стал причиной серьезного разговора классного руководителя с его теткой. Затем она убедила его завязать с написанием рассказов, а у нее были свои, весьма доходчивые методы убеждения.
Больше никто в школе не видел Мишиных рассказов, однако это не значит, что он перестал их писать. Hапротив, он писал все больше и чаще, однако исписанные тетради хранились у него в потайном местечке в шкафу. Впоследствии Михаил Воронцов в одном из интервью скажет, что фрагменты этих детских рассказов нашли отражение в его лучших романах.
- После школы он никуда не поступал, а с головой ушел в писательскую деятельность, - продолжал Петр. Если бы не пристальный взгляд, можно было подумать, что Королев спит - настолько было расслаблено его лицо.
Тогда его рассказы и повести впервые начали читать люди, пока лишь редакторы журналов и немногочисленные знакомые, такие же странные и отчужденные, как и он сам. Hо никто не решался публиковать то, что писал молодой Воронцов. Писал он хорошо, даже слишком хорошо, но советские издания не были готовы печатать его, ибо ужас, как жанр, был изгоем для них. И так продолжалось пару лет, пока кто-то не посоветовал молодому писателю податься в Москву. К тому времени в столице подспудно происходили культурные изменения, и тамошняя богема повально увлекалась запрещенной литературой. Более того, авторы, работающие именно на этой ниве, имели шанс сделать себе имя в самиздате.
Михаил так и поступил. Собрав немногочисленные вещи, почти не имея денег, он поехал в Москву. Последующие два года он завоевывал столицу. Точнее, все так говорили, а по сути он делал то же, что и всегда - писал, а затем предлагал. Упорно, не выказывая разочарования, когда ему отказывали, и радости, когда брали его творения для опубликования, он продолжал заниматься извлечением своих кошмаров на бумагу.
Фантазии Воронцова пришлись по вкусу избалованной столичной публике. Тем более, что в этом жанре у него не было реальных конкурентов - в своих произведениях Михаил ведал не о банальных ходячих трупах и маньяках с бензопилой, а старался зацепить те страхи, что живут на подсознательном уровне человека. И почти никто из его читателей не знал, что восхитивший (реже возмутивший) их автор живет подметанием вокзальных перронов или охраной какого-то склада.
Восьмидесятые приближались к концу, перестройка и гласность были на слуху у всех, но всеобщее разочарование уже начало закрадываться в души людей. Особенно это чувствовалось в больших городах. С разочарованием началось разрушение прежних ценностей. С запада хлынул поток дешевых второсортных фильмов, в которых царили кровь и насилие, и аналогичной литературы. Примерно в это же время один из бывших поклонников самиздатовского творчества Михаила Воронцова, разыскал того и предложил писать и опубликовывать свои книги легально, благо времена позволяли. Михаил согласился.
