Андрей Колганов - Жернова истории - часть 1
Накануне Нового года, в четверг, 27 декабря, как только я появился у своего рабочего кабинета, меня встретил встревоженный секретарь.
— Виктор Валентинович! Беда! У нас пропали импортные грузы!
— Как это – пропали? Что случилось? — уточняю я.
— Шторм, Виктор Валентинович, сильнейший шторм на Черном море! Несколько пароходов затонуло, в том числе и с нашим грузом!
— Какие именно пароходы, с каким грузом? — опять пытаюсь уточнить у секретаря. — Вы связывались с претензионным отделом? Какова оценка пропавшего груза, в порядке ли страховые документы?
— Да там такая неразбериха, что черт ногу сломит! — в сердцах восклицает секретарь. — На побережье сплошной погром, портовые сооружения сильно пострадали, мелких судов затонуло – не счесть. Есть и человеческие жертвы. Шторм был ужаснейший! Вековые деревья с корнем выворачивало, пляжи частью размыло, частью завалило всяким мусором. Вместо бульваров – бурелом. Около Анапы поезд под откос свалился прямо в море!
— Вы меня не пугайте, а толком доложите, что там у нас по документам выходит! — секретаря надо настроить на деловой ритм, а не то он сам себя так напугает, что толковых ответов от него не дождешься. Но секретарь внезапно и сам успокаивается, продолжая дальше уже ровным тоном:
— Состав погибшего груза уточняется. Что до страховых документов, то они в порядке. Но вы же понимаете, шторм – это ведь форс-мажор, и я предвижу тут большую судебную волокиту по поводу того, на кого, в конечном счете, падут убытки.
Да, вот еще подарочек на Новый год! Теперь нас завалят претензиями, и, зная наши советские порядки, волокиты нам предстоит не на один месяц…
* * *Между тем Троцкий, измотанный не отпускавшей его лихорадкой, и мучительными раздумьями по поводу принятого им решения, почти не принимал участия в борьбе, развернувшейся вокруг его обращения от тринадцатого декабря. Он провел лишь несколько встреч со своими виднейшими сторонниками, да несколько раз у него на квартире собирались члены Политбюро.
Пятого января был опубликован официальный бюллетень о здоровье Л.Д.Троцкого, где отмечалось, что врачи категорически возражают против его занятий делами и рекомендуют продолжительный отдых на юге. Лев Давидович отнесся к этому факту иронически:
"Как же, как же! Теперь им надо демонстрировать трогательную заботу о моем здоровье. Да еще и предотвратить распространение слухов, что Троцкого за его оппозиционность задвинули так далеко, что он не появляется ни на каких официальных мероприятиях" — думал он, читая номер "Правды" с этим бюллетенем. — "Да еще на юг меня отправить, чтобы не путался под ногами, и не мешал добивать поверженного противника на губернской партконференции в Москве и на XIII партконференции. Ну, уж нет, этого удовольствия я им не доставлю!".
Седьмого января, после очередной встречи с членами Политбюро, когда все уже прощались, привычно-заученно желая Троцкому выздоровления и скорейшего отбытия на отдых, он негромко обратился к Сталину:
— Иосиф, останься на пять минут. Есть небольшой разговор.
Сталин удивленно вскинул брови, — ранее Лев Давидович не был склонен вести с ним разговоры наедине – но, последовав просьбе больного, задержался в его комнате.
— Иосиф, ты у нас теперь вершишь кадровые дела, — с легким подобием улыбки произнес наркомвоенмор, — поэтому хочу обсудить с тобой один маленький кадровый вопрос.
— Опять будешь ныть, что с новыми членами РВС дружной работы у тебя не получится? — неодобрительно покачал головой генеральный секретарь.
Троцкий вгляделся в своего собеседника. С одной стороны, перед ним был все тот же худощавый совсем еще не старый грузин, с пристальным взглядом черных глаз, в которых порой мелькало что-то лихое и бесшабашное, а порой – пронзительно-угрожающее, с черными усами без следов седины, каким он его помнил по началу гражданской войны. С другой стороны, годы и сидячая работа последних лет все же сказывались – и редкая пока седина в голове стала проглядывать, и лицо малость пополнело, хотя фигура оставалась подтянутой.
— Нет, Иосиф. Хотя я с ними действительно не сработаюсь, тут есть другое решение. Чтобы прекратить друг об друга ушибаться по любому политическому и организационному вопросу, давай-ка я подам в отставку с поста Предреввоенсовета. — Было видно, что последние слова дались Троцкому с немалым трудом.
— Говорили уже об этом на Политбюро, и не раз! — в раздражении бросил Сталин. "Надоел уже этот… Лев с вечными угрозами уйти, все бросить, и оставить нас, сирот, одних разгребать за ним все его дела по Реввоенсовету!" — в сердцах подумал он. Взгляд его стал злым и цепким, как перед схваткой. — Все пугаешь нас своими отставками!
— Погоди горячиться, Иосиф! — остановил его Троцкий, и продолжил каким-то севшим голосом. — Я серьезно. Мне оставаться на этом посту становится все тяжелее. Постоянно у нас стычки идут, ты мне не доверяешь, окружаешь постепенно своими людьми… Давай решим этот вопрос раз и навсегда. Понятно, что в конце концов большинство не потерпит во главе военного ведомства человека, который не пользуется полным политическим доверием. Так чего тянуть?
Мрачный взгляд Троцкого, и проникнутый безнадежностью тон, которым были произнесены последние слова, заставил Сталина задуматься и внимательно посмотреть председателю РВС в глаза. Тот взгляда не отвел. На лице его опять появилось легкое подобие улыбки:
— И объяснение у нас есть, так что и придумывать ничего не надо. В силу тяжелой затяжной болезни не могу в необходимом объеме заниматься сложными вопросами военной реформы, назревшей в связи с переводом армии на условия мирного времени, — иронично добавил Троцкий.
— Ну, что же, Лев Давидович, если ты серьезно решил… — начал Сталин, лихорадочно обдумывая ситуацию. "Если он и в самом деле уйдет… А что мы теряем? Свой человек на посту нарковоенмора совсем не помешает. А ему… дадим какой-нибудь пост по хозяйственной части – пусть покрутится! Решено. Только на себя я это брать не буду…".
— Серьезнее некуда!
— …Тогда, я думаю, Политбюро сможет пойти тебе навстречу. Но лучше будет, если мы это решим на партконференции, чтобы не чесали языками, что мы тут тебя в угол зажимаем, — продолжил генсек. — Кого думаешь предложить себе на замену?
— Это уж вы сами решайте, — отмахнулся Троцкий. — Ставьте того, кому вы сможете доверять, и кто с делом справится.
— Добро, — хмуро бросил Сталин.
— Значит, договорились? — уточнил Лев Давидович.
— Договорились. Ладно, ты давай, выздоравливай, а работу какую-нибудь полегче мы тебе найдем. Без дела не оставим. — С этими словами Сталин встал, и, кивком попрощавшись, повернулся к двери.
— До свидания, — тихо произнес, почти прошептал Троцкий. "Как там Ленин говорил по поводу НЭПа? Не удалось взять крепость штурмом – отойдем, перегруппируемся, перейдем к осаде? А мы, раз открытого боя нам не выиграть, перейдем к партизанским действиям…". Но на душе было паршиво – дальше некуда.
Глава 11. Визит в Коммунистический университет и знакомство с Рязановым
Новый, 1924 год начинался в Москве морозами. Задули холодные, пронизывающие ветры, замели метели, наваливая сугробы снега. Но не похоже было, чтобы они были способны серьезно остудить накал политических страстей.
XI Московская губернская партийная конференция открылась, как и в моем времени, 10–12 января. Однако политические предпочтения делегатов на ней распределились уже по-иному. Впрочем, на районных партконференциях в Москве, состоявшихся вскоре после демарша Троцкого, и потому еще не испытавших сколько-нибудь серьезного влияния растерянности в рядах оппозиции, за оппозиционные резолюции проголосовало почти столько же делегатов, что и в моей истории – 28 % (а в моем времени их было 36 %). Более того, оппозиционно настроенные делегаты сумели-таки составить большинство в Хамовническом районе, хотя и буквально двумя голосами. Но вот на губпартконференции ситуация высвечивалась уже совсем другими красками.
Резолюции, предлагавшиеся делегатами, сохранившими верность платформе 46-ти (и тем немногим "подписантам", кто от нее не отрекся), далеко не собирали даже те 16–18 %, что были в моей реальности. А компромиссный проект, предложенный Г.Л. Пятаковым, пытавшимся выступить в роли примирителя оппозиции и большинства, собрал всего 11 % голосов. Правда, при всем осуждении оппозиции, тон нападок на нее был несколько ниже (впрочем, о "мелкобуржуазном уклоне" говорили вовсю), а сам Л.Д. Троцкий подвергался лишь очень мягкому порицанию за колебания и непоследовательность. И если в моей реальности Л.Б.Каменев в своей речи давил на Троцкого, предлагая тому отречься от оппозиции, то тут предреввоенсовета сработал на опережение, и Каменеву поневоле приходилось искать более сдержанные формулировки – хотя и тут он нашел, за что несколько раз уколоть своего оппонента.
