Бейтсон Грегори - Разум и природа
И хотя она находится в центре,
Но когда другая удаляется,
Она склоняется, и прислушивается к ней
И выпрямляется, когда та возвращается обратно.
Так и мне с тобой – я должен,
Как другая ножка, двигаться косо.
Твоя твердость делает мой круг правильным,
И заставляет меня кончать, где я начал.
Джон Данн, «Прощание:Напрасная скорбь»В Главе 3 я рассматривал совместную работу двух глаз, составляющую бинокулярное зрение. Сочетание зрения обоими глазами доставляет нам информацию такого рода, которую мы могли бы получить от одного глаза лишь с помощью особых видов добавочного знания (например, знания о наложении предметов в поле зрения); в действительности, мы получаем восприятие глубины. Это информация о другом измерении (как сказал бы физик), или информация о другом логическом типе (как сказал бы я).
В этой главе, вдобавок к обсуждению двойного описания, я хочу исследовать вопрос о границах. Что ограничивает единичные предметы, что ограничивает «вещи», и прежде всего – что ограничивает человеческое Я – если у него есть какая-нибудь граница?
Существует ли нечто вроде линии или поверхности, о которых можно сказать, что «Я» нахожусь «внутри» этой границы раздела, а «снаружи» – окружающая среда или некоторое другое лицо? На каком основании мы делаем такие различия?
Ясно (хотя это обычно игнорируют), что язык, на котором можно ответить на этот вопрос, это, в конечном счете, не пространственно-временной язык. «Внутри» и «снаружи» – неподходящие метафоры для включения и исключения, если речь идет о человеческом Я.
Психика не содержит ни вещей, ни свиней, ни людей, ни жаб-повитух [Alytans obstetricans, разновидность жаб, размножающихся на суше, о которых будет речь дальше (см. стр. 122). – Прим. перев], ничего подобного, а только идеи (т.е. сообщения о различиях), информацию о «вещах» в кавычках, всегда в кавычках. Точно так же, психика не содержит ни времени, ни пространства, а только идеи о «времени» и «пространстве». Отсюда следует, что границы индивида, если они вообще реальны, это не пространственные границы, а нечто более напоминающее поверхности, окружающие множества в теоретико-множественных диаграммах, или пузыри, исходящие в комиксах изо рта персонажей.
На прошлой неделе моей дочери исполнилось десять лет. Десятый день рождения важен, потому что он он составляет переход к двузначным числам. Она заметила, полушутя и полусерьезно, что не чувствует себя «нисколько другой».
Граница между девятым и десятым годом жизни не была реальной в том смысле, что не составляла разницы в ощущении. Но, вероятно, можно нарисовать диаграммы Венна [Условные рисунки в теории множеств, изображающие отношения между множествами. – Прим. перев.] или пузыри для классификации утверждений о различных возрастах.
Кроме того, я хочу привлечь внимание к тому роду получения информации (или обучения), касающегося человеческого «Я», и притом способного произвести некоторое «изменение» в собственном «Я». В частности, я рассмотрю изменения в границах Я, например, открытие, что нет этих границ, или нет центра. И так далее.
Каким образом мы усваиваем эти уроки мудрости (а может быть безумия), по-видимому, меняющие «нас самих» – то есть наши представления о человеческом Я?
Я начал размышлять о таких вещах очень давно, и вот два вывода, к которым я пришел перед Второй мировой войной, когда я разрабатывал то, что называл «динамикой» или «механикой» культуры Иатмул на реке Сепик, в Новой Гвинее.
Один из этих выводов состоял в том, что понятия взаимодействия и характерологического обучения (не просто приобретения так называемой «реакции» на звонок, а готовности обучаться таким автоматизмам) совпадают между собой.
Обучение контекстам жизни – это предмет, который должен обсуждаться не как внутреннее переживание, а как вопрос внешних отношений между двумя существами. При этом отношение есть всегда результат двойного описания.
Правильный подход (и притом большое улучшение) состоит в том, что надо вначале представлять себе две взаимодействующих стороны наподобие двух глаз, каждый из которых дает монокулярное восприятие происходящего, а оба вместе дают бинокулярное восприятие глубины. Этот двойной взгляд и есть отношение.
Отношение не присуще внутренне одному лицу. Бессмысленно говорить о «зависимости», «агрессивности», «гордости», и так далее. Все такие слова коренятся в происходящем между лицами, а не в чем-то внутри лица.
Несомненно, есть обучение в более специальном смысле. Есть изменения в А и изменения в Б, соответствующие зависимости-выручке в отношении. Но прежде имеется отношение; оно предшествует.
Лишь тесно придерживаясь первичности и приоритета отношений, можно избежать снотворных объяснений. Опиум не содержит снотворного принципа, как человек не содержит инстинкта агрессии.
Материал Новой Гвинеи, как и многое после него, научили меня, что если я хочу, например, объяснить гордое поведение, то я ничего не достигну, ссылаясь на «гордость» индивида. Точно так же, нельзя объяснить агрессию, ссылаясь на инстинктивную (или даже выученную) «агрессивность» [Заметим, кстати, как легко опуститься от социобиологии к паранойе и, пожалуй, от яростного отрицания социобиологии, увы, тоже к паранойе!]. Я полагаю, что такое объяснение, смещающее внимание с межличностного поля отношений к фиктивной внутренней тенденции, принципу, инстинкту или чему-то в этом роде, представляет собой большую нелепость, которая лишь скрывает подлинные вопросы.
Если вы хотите говорить, например, о «гордости», то вы должны говорить о двух лицах или двух группах и о том, что происходит между ними. Б восхищается А; но восхищение Б условно, и может превратиться в презрение; и так далее. Можно определить частный случай гордости, как частный паттерн взаимодействия.
То же касается «зависимости», «храбрости», «пассивно-агрессивного поведения», «фатализма», и так далее. Все характерологические прилагательные следует сузить или расширить, чтобы придти к их определениям из паттернов взаимного обмена, то есть из комбинаций двойного описания.
Так же, как бинокулярное зрение доставляет возможность информации нового рода (о глубине), понимание поведения (сознательное или бессознательное) в терминах отношения доставляет новый логический тип обучения. (В моей книге «Steps to an Ecology of Mind» я назвал это Обучением II, или дейтерообучением)
Весь этот предмет несколько трудно охватить взглядом, потому что нас учили представлять себе обучение как нечто, состоящее из двух частей: Учитель «обучает», а учащийся (или экспериментальное животное) «обучается». Но эта линейная модель устарела, когда мы осознали кибернетические циклы взаимодействия. Минимальная единица взаимодействия состоит из трех компонент. (В этом старые экспериментаторы были правы, вопреки их слепоте к различию логических типов).
Назовем эти три компоненты стимулом, реакцией и подкреплением. Из них вторая компонента является подкреплением первой, а третья – подкреплением второй. Реакция учащегося подкрепляет стимул, доставляемыйучителем, и так далее.
Гордость – это условное восхищение, доставляемое зрителем, плюс реакция исполнителя, плюс бOльшее восхищение, плюс принятие восхищения . . . . (Оборвите эту последовательность, где хотите!). Конечно, компоненты контекста обучения могут переплетаться сотнями способов, и, соответственно, составлять сотни характерологических «черт», но из этих сотен экспериментаторы, как это ни странно, усматривали лишь полдесятка.
Я утверждаю, что существует обучение контексту, обучение, отличное от того, что видят экспериментаторы. Далее, я утверждаю, что это обучение контексту происходит от некоторого вида двойного описания, сопровождающего отношение и взаимодействие. Более того, как и все темы контекстного обучения, эти темы отношений подтверждают сами себя. Гордость питается восхищением. Но поскольку восхищение условно – и гордый человек боится презрения другого – отсюда следует, что другой ничем не может уменьшить эту гордость. Если он выражает презрение, он в то же время подкрепляет гордость.
Точно так же, можно ожидать встретить самоподтверждение в других примерах того же логического типа. Исследование, игра, преступление и поведение типа А, выделяемое при психосоматическом изучении повышенного давления, – все эти вещи одинаково трудно устранить. Конечно, все это – не категории поведения; это категории контекстной организации поведения.
Резюмируя, можно сказать, что эта глава содержит важные добавочные обобщения. Мы понимаем теперь механику отношения как частный случай двойного описания, и видим, что в единице последовательности поведения содержится по крайней мере три компоненты, а может быть гораздо больше.
