Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии
Оказалось, что в кадке всё же имеется растение, вернее — корень. Тайерс сообщил, что получил его в подарок во время последнего своего американского путешествия. Судя по рассказам Тайерса, в Мексике культивацией растений занимаются тамошние полуграмотные знахари, ботаника как наука и искусство в этой стране отсутствует совершенно, и таких любителей, как мы с Вами, днём с огнём не сыщешь. Поэтому когда продавец, хозяин грязной деревенской лавчонки, не только сообщил ему латинские названия, но и вполне пристойно описал все купленные растения, мой добрый друг был приятно удивлён.
Об Astrophytum знахарь сообщил следующее: корень даст побег лишь тогда, когда его удобрят особым образом, при этом невозможно сказать заранее, что именно вырастет. Ещё он сообщил Тайерсу, что Astrophytum — единственное из всех растений, имеющее человеческую душу, поэтому его не продают, а дарят «достойным людям». Разумеется, всё это — безграмотный бред и чепуха, рассчитанные на наивность бледнолицых, но моему другу индеец понравился и он, не желая его обижать, принял растение, тем более, что платить за него было не нужно.
И вот он привёз его в Танбридж, усердно поливая и выполняя все хитрые инструкции по перевозке и хранению, и оказалось, что ни за месяц, ни за два индейский корень не соизволил породить ничего такого, что могло бы сойти за ствол, побег или цветок. Тогда он вырыл и осмотрел его: оказалось, что корешок пребывает в добром здравии: не увял и не погиб. К моменту нашего разговора Тайерс решил ничего не предпринимать и пустить всё на самотёк: авось что-нибудь да получится. Однако, увидав, что я заинтересовался, с облегчением передарил Astrophytum мне (верно, он счёл меня «достойным»).
Честно говоря, я собирался было выбросить негодную индейскую дрянь и всё же пересадить в эту кадку Graptopetalum. Вернувшись домой, отправился в оранжерею, чтобы произвести операцию пересадки, но тут же оставил эту затею: оказалось, что по пути — то ли вследствие дорожной тряски, то ли по каким-то другим, неведомым пока причинам Astrophytum наконец пустил крошечный побег, и первый скромный результат мне показался восхитительным. Незадачливый Graptopetalum так и не переехал на новую квартиру (и, кстати говоря, недавно совершенно зачах, дело, как выяснилось, было не в объёме кадки, а в том, что хранить его нужно было в сухом помещении. Увы, мой бедный цветок!..). А Astrophytum принялся тянуться, да так, что неделю или две — покуда он был у меня — я просто глаз отвести не мог.
Вот и вся история. Разумеется, коль скоро появился повод угодить Вам, я и подумать не мог оставить у себя это чудо. Надеюсь, Вам мой подарок пришёлся по вкусу. При случае сообщите, как развивается дело, и если не покажется слишком обременительным, попросите кузину Марту нарисовать для меня цветок. Когда я отправлял его, он был ещё крошечным, и мне хотелось бы увидеть, каков он теперь.
Ваш неизменный почитатель и друг, Георг Фридрих Гендель.
Телеман — Генделю, 12 апреля 1735 г.
Дорогой Гендель!
Какие удивительные сюрпризы порой преподносит нам судьба! Сегодня весь Гамбург хохотал над Вашей шуткой.
Вы пошутили два месяца назад, а немцы смеются только теперь. Видите, как долго до нас доходит! Впрочем, я подозреваю, что над Верачини станут смеяться и многие столетия спустя. Чего стоит только одна история о том, как этот напыщенный болван бросился из окна.
Возможно, на берегах Темзы эта история неизвестна, но у нас до сих пор об этом помнят и говорят. А произошло это в Дрездене: король Август хотел послушать игру Верачини и попросил его выступить с придворным оркестром.
Управитель концертов (а им был Писендель, которого, я надеюсь, Вы хорошо знаете), пригласил Верачини лично, но как только итальянец узнал, что будет играть Ор.4 № 6 с немцами, тут же возмутился и сказал, что в Дрездене нет музыкантов, способных ему должным образом аккомпанировать. Впрочем, он всё же сыграл, но по окончании выступления принялся извиняться: мол, сыграно было скверно, и всё по причине плохих оркестрантов. Тогда Писендель просил короля повторить концерт, и на этот раз дал первый голос одному из самых молодых своих скрипачей. И этот скрипач, один из последних рипинистов, сыграл так, что все бывшие при этом в присутствии самого Верачини и прочих итальянских музыкантов хвалили скрипача-немца больше, чем автора-итальянца. От этого пришёл высокоумный Верачини в такое смущение, что несколько дней никуда не выходил из своих покоев, а напоследок от стыда и отчаяния выбросился из окна на улицу.
Однако, по его счастью, всего только ногу сломал, а не голову. Так и выехал хромым из Дрездена — в Прагу, а оттуда — к вам в Лондон.
Вижу, что и в Лондоне ему покоя не даёт немецкая музыка, раз он удумал с Вами тягаться.
Впрочем, итальянцы — хоть порознь, хоть вместе взятые, — не стоят мизинца любого нашего виртуоза. Возьмите хоть лейпцигского Баха — не далее как этим летом получил от него ноты превосходного концерта в итальянском стиле, каковой я сам проиграл раз двадцать с огромным удовольствием. Высылаю вам копию, чтобы вы сами могли оценить ту иронию, с какой он разыгрывает диалог одного искусства с другим. Воистину, этот концерт мог написать только немец, который слишком хорошо знает, что такое итальянская музыка.
Также высылаю несколько эскизов, сделанных моей кузиной — верно, это Astrophytum, тот самый, полученный от вас зимой. Я знаю, он совершенно переменился с тех пор как вы его видели последний раз — настолько, что мой высокоучёный друг Авеллони (не говорите больше, что я презираю всё итальянское) до сих пор не пришёл в себя от изумления и водит в мою оранжерею делегации коллег (всякий раз новых), которые измеряют, рисуют, прикармливают и исследуют различными методами Ваш бесценный подарок.
Сей Авеллони без тени улыбки сообщил мне недавно, что если представить себе существование Бога Растений, то его прямое земное воплощение мы можем сегодня наблюдать в моей оранжерее — на самом, как Вы догадались, почётном месте.
Я не склонен к преувеличениям, но всё же не могу не отметить, что ведёт себя этот цветок (цветок?) и в самом деле странновато. Мы до сих пор не можем понять, к какому виду его отнести, а изменения, происходящие в нём от недели к неделе, объяснить совершенно невозможно.
Недавно у меня гостил Дилецкий — превосходный музыкант. По моей просьбе он записывает для меня польские танцы (Вы же знаете, как я люблю поляков) и привозит мне ноты. На сей раз одна его тема так заинтересовала меня, что я тут же, буквально в тот же вечер набросал концерт для шалмеев, где использовал великолепную танцевальную мелодию. А два дня спустя Дилецкий решил посетить мою оранжерею, и когда мы туда вошли, я сперва не понял, что произошло и принялся кричать: «Воры! Воры!». Мне показалось, что Ваш подарок похитили и вместо него в кадке оказалось совершенно другое растение, такое, какого я прежде не видел. Дилецкий был обескуражен: он признал в нём какую-то экзотическую разновидность лука, который растёт только в Силезии. Но — стоило присмотреться, и он признал, что ЭТО выглядит как лук, но на деле остаётся тем, чем и должно быть — кактусом.
Я немедленно вызвал Авеллони, и тот заявил, что подозревал с самого начала: мы имеем дело с удивительным случаем растительной мимикрии. Этот цветок всё время пытается приспособиться к новым условиям. И тут Авеллони сказал удивительную вещь: «… вот только непонятно, что именно служит поводом для таких невероятных изменений. Я долго думал об этом, и пришёл к выводу, что это — музыка».
Я так и не понял окончательно, что он имеет в виду. Ведь не может быть, в самом деле, что Astrophytum стал похожим на поляка только потому, что в доме жил поляк, и мы играли польскую музыку? Всё это звучит как псевдонаучный бред, о чём я (с удовольствием, чего греха таить) и объявил нашему доктору.
В любом случае, он просил, чтобы Вы написали подробнее, над чем работали в тот день, когда купили его, и все последующие дни, когда он был у Вас — вплоть до отправки.
Если этот итальяшка (я не называл его так, Вам послышалось) прав, мы можем узнать много нового — как о природе музыки, так и о свойствах растений. В частности, станет понятно, почему мы с Вами так любим ботанику — ведь если растения слышат нас…
Я не осмеливаюсь продолжить. Всё это выглядит слишком странно, чтобы относиться к этому всерьёз. Тем не менее, я прошу Вас припомнить обстоятельства, связанные с этой покупкой. Если можно, не тяните с ответом, жду с нетерпением.
Искренне Ваш, Георг Филипп Телеман
Гендель — Телеманну, 14 мая 1736 г.
Милостивый государь!
Многие полагают, что эта зима принесёт мне одни убытки, но это не пугает меня. Куда хуже, просто чертовски неприятно, когда вместо того, чтобы стараться помочь друг другу, нам, музыкантам, приходится воевать, используя недостойные средства — на потребу самой невзыскательной части публики. Вместе мы могли бы спокойно работать, порознь мы и в самом деле создаём друг другу проблемы. Я имею в виду театр «Наутагке!» — у них Фаринелли (к которому, увы, публика уже не столь благосклонна, как ранее), Мериги — голос её не имеет силы, но она — отличная актриса. Единственная ценность, которой они могут похвастаться — Кименти с хорошим голосом.
