Игорь Ефимов - Новгородский толмач
Монастырь наш небогат, но мы приложим все усилия к тому, чтобы продолжать выплачивать Вам такое же вознаграждение за труды, какое выплачивал отец Бертольд.
А в будущем, когда возраст или обстоятельства жизни в Московии вынудят Вас оставить свою деятельность, в нашем монастыре Вы всегда найдете надежный приют. Никакие доносчики, никакая инквизиция не потревожит Вас в нашей обители.
Письма можно отправлять на имя протопопа Никодима, в православный храм Пречистой Девы в Смоленске — через него мы получаем все послания из Московии. Писать мне можно на латыни, немецком или литовском. Мои познания в других языках весьма ограничены. Правда, я рос под присмотром няньки из Ревеля и у нее научился эстонскому. Но ведь этот язык, к сожалению, еще не имеет письменного выражения.
Запечатав это письмо, я пойду молиться святому Николаю о том, чтобы оно достигло Ваших рук и глаз и чтобы душа Ваша откликнулась на него согласием.
Остаюсь Вашим благодарным читателем и призываю благословение Господне на Ваше сердце и разум и бессмертную душу.
Владислав Ольгирдис Из Москвы в Вильнюсское аббатство, Владиславу Ольгирдису от Стефана Златобрада, май 1478Досточтимый брат Владислав!
Чудо, о котором Вы молились, свершилось: Ваше письмо добралось до моего бывшего хозяина в Пскове, он переправил его отцу Денису в Новгород, а отец Денис отослал мне его в Москву.
Многое переменилось в моей жизни за полтора года и о многом я еще не готов говорить открыто. Вы спрашиваете, что заставило меня внезапно покинуть Псков. Скажу лишь, что я был поставлен перед ужасным выбором: приложить руку к кровавому злодеянию или погибнуть. Я предпочел бежать.
Ваше горячее одобрение моим отчетам, конечно, не могло не порадовать меня. Тем более, что я разделяю Вашу веру в святость исторической памяти, в святость правдивого слова. Именно поэтому я должен начать с главного признания: во время пребывания в Новгороде я перешел в православие, был крещен отцом Денисом и получил новое имя, которое пока не решусь доверить бумаге. В Москве никто не знает моего прошлого, я для них — новгородский толмач, получивший место подьячего в Посольском приказе. Для посольского дьяка Федора Курицына рекомендации его старого друга — отца Дениса — было вполне довольно. Мой немецкий акцент укрылся за новгородско-псковским выговором, так что по языку уже никто не опознает во мне иностранца.
Десять лет назад я приехал в эту страну страстно верующим юнцом, убежденным в священном долге каждого католика — расширить власть римского престола до Уральских гор и Ледовитого моря. Здесь не место описывать весь путь сомнений и колебаний, который привел меня к переходу в православие. Приведу лишь запавшее мне в душу сравнение отца Дениса: «Вера — вино. Религиозные обряды — кубок. Вера соединяет нас с Господом. Обряды — с отцами, дедами, соплеменниками, верующими так же, как мы».
Мой кубок распался. Отец оказался еретиком-гуситом, соплеменники грозят гибелью. Но вера моя жива. Вино ее сохранится в новом кубке. На это надеюсь, об этом молюсь, этим живу.
Очень хорошо представляю себе, что, дочитав до этого места, Вы правоверный католик — пожалеете о своем послании. Пожалеете и задвинете ящик с моими прежними отчетами в самый темный угол хранилища. Но, уповая на Провидение, в слабой надежде на то, что этого не произойдет, я позволю себе откликнуться на Ваш призыв и написать на пробу очередную хронику прошедшего года.
Самым важным событием в Московии был, без сомнения, новый поход князя Ивана на Новгород. Уверен, что Вы уже знаете, как началась подготовка к нему прошлым летом, как союзные города и князья один за другим присоединялись к великому князю, присылали свои ополчения, так что в октябре 1477 года из Москвы уже выступило большое войско, которое быстро увеличивалось в пути. Был послан приказ псковичам также идти войной на Новгород. Те было пытались отговориться, ссылаясь на страшный пожар, только что опустошивший их город. Однако присланный князем Иваном воевода заставил их выступить в поход, и вскоре их войско стало лагерем у впадения Шелони в озеро Ильмень, замкнув кольцо осады.
Примечательно, что сразу после присылки из Москвы разметных грамот, объявлявших о начале войны, Новгородская господа вынесла постановление, которое показалось мне проявлением настоящего благородства. Всем иностранным купцам было позволено покинуть город и увезти свои товары в Псков или в Ливонию. Конечно, уважение к чужой собственности — это священный завет любой купеческой республики, на этом вырастает ее могущество и богатство. Но сохранить это уважение и в условиях войны, когда каждый рубль на счету, когда на конфискованные у иностранцев деньги можно было бы снарядить новый полк, — такой поступок заслуживает быть сохраненным в памяти народов.
Из опыта прежних походов москвичи знали, что новгородцы, обороняясь, первым делом сжигают окрестные монастыри, чтобы подступившему врагу негде было укрыться от зимней стужи. Дабы помешать этому, князь Иван приказал татарской коннице под командой царевича Даньяра совершить бросок, занять монастыри и удерживать их до подхода главных сил. Операция удалась, и московская армия смогла разместиться в просторных помещениях окрестных монастырей и храмов. Половина ратников была разослана по окрестностным селам добывать провиант. Обозы с мукой, рыбой и мясом текли также и из Пскова. А в Новгороде скоро начался голод и мор еще хуже, чем в войну 1471 года.
Все свидетели отмечают, что успеху москвичей способствовал итальянский инженер Аристотель Фиораванти. Князь Иван снял его со строительства Успенского собора, чтобы воспользоваться его познаниями в военном деле. Подготовленная итальянцем артиллерия вела непрерывный обстрел Новгорода, причиняя сильные разрушения и пожары, нагоняя страх на жителей. Лед на Волхове был не очень надежен, поэтому под руководством Фиораванти корабельные мастера соорудили понтонный мост, позволявший осаждающим легко перебрасывать отряды с одного берега на другой.
Вы можете спросить: «А что послужило поводом к войне?»
Если бы во мне оставалась жива юношеская наивность, я повторил бы Вам тот перечень «обид и неправд», который московский князь всенародно перечислял в своих грамотах и посланиях. Что якобы пришли к нему новгородские послы летом и назвали его не «господином», как раньше водилось, а «государем». И он якобы отправил в Новгород своих послов с запросом: что, мол, сие значит? Не хотят ли они иметь его своим полным государем? А новгородцы-де на это возмутились и заявили, что никогда его государем не называли. То есть выставили лжецом. И в подтверждение растерзали на Вечевой площади тех послов, которые допустили такую оплошку. Разве может снести такую обиду помазанник Божий, поставленный самим Господом над всей Московией? Нет, не может. Так что — коней седлать, в трубы трубить, из пушек палить!
Так бы я объяснил еще лет десять назад. Но жизненный опыт неизбежно наполняет наш разум цикутой цинизма, и нам никуда не спрятаться от горькой уверенности: поводом, причиной этой войны, как и всех прошедших и будущих войн, явилась, являлась, будет являться все то же — соблазнительная слабость противника. Соблазн этот навеки останется неодолимым для любого владыки и его воинства, которое видит в войне единственное оправдание — а порой и единственный источник — своего существования.
Подавленные, голодные, обескровленные, усталые новгородцы слали одно посольство за другим к князю Ивану с просьбами о мире. Но на каких условиях? Требования московского повелителя возрастали с каждым разом. Наконец, убедившись в беспомощности осажденных, князь Иван потребовал полного подчинения вольного города своей власти. Никакого веча, никакой господы, никаких посадников — все должны подчиняться только наместникам, присланным из Москвы. Половина церковных и монастырских земель конфискуется в пользу княжеской казны. Обвиненных «изменников» судить и карать не в Новгороде, а в Москве.
Не имея сил сопротивляться, город принял эти условия и открыл ворота победителю. Был составлен специальный текст присяги. Воеводы, посланные князем, принимали присягу в палатах архиепископа у новгородской знати. Во всех пяти концах города население било челом и целовало крест на верность князю Ивану. В конце января к нам в Посольский приказ пришла из Новгорода княжеская грамота, в которой говорилось: «Вотчину свою, Великий Новгород, привел в свою полную волю и учинился на нем государем, как и на Москве».
Вскоре потянулись из Новгорода обозы с добычей и «подарками», с высылаемыми и арестованными. Среди арестованных была и Марфа Борецкая с внуком. Этой несчастной и гордой женщине довелось пережить гибель своих сыновей, крах всех надежд и упований, падение и разорение родного города. Страшная судьба.
![Алан Эйкборн - Дверь в смежную комнату [=Тайна двери отеля «Риган»]](/uploads/posts/books/228832/228832.jpg)
