Том Уикер - На арене со львами
— Вот как,— равнодушно отозвался Морган.
— Я беру быка за рога,— говорил Мэтт.— Вам, наверно, покажется, что это бессердечно с моей стороны, но я уже разговаривал с губернатором.
— Вы, я вижу, времени даром не теряете.
— Но ведь и другие не будут терять! Губернатор, возможно, и сам бы не прочь попасть в Вашингтон, но я привел несколько веских доводов, и он, мне кажется, прислушался.
— Конечно. Никто лучше вас не знает этой кухни и людей. Вы даже чуть не всех сотрудников Андерсона сами панимали.
— Это был мой первый довод.— В свете от приборного щитка Морган видел, как оживилось обычно такое невозмутимое лицо Гранта, и говорил он тоже чуть громче обычного.— А второй довод — это что я лично был вне политики, и он об этом помнит. А следовательно, он не сделает никакого политического хода, если просто назначит человека, который лучше других знает эту работу, знает Вашингтон. Ну, а если к выборам в будущем году я не сумею обеспечить себе преимущества, тогда уж буду пенять на себя.
— Но может быть, он как раз хочет сделать политический ход. Должность-то это политическая.
— Во всяком случае, вот я что вам скажу.— Голос Мэтта зазвучал резче.— Я заслужил это назначение, Рич, вы не можете отрицать. Я столько лет работал на Ханта Андерсона, практически заправлял всеми делами. И никогда ничего не просил для себя, вы это знаете. Наверно, кто-нибудь посчитает это наглостью с моей стороны, сразу вот так вот лезть, и, наверно, есть люди, которые думают, что я у Андерсона просто мальчик на побегушках, но я…
— Никто так не считает, Мэтт.
— Не знаю, мне иногда давали это почувствовать, но я не обращаю внимания. Я заслужил это назначение и сделаю все, чтобы его получить.— Мэтт разогнал машину. Морган никогда раньше не слышал, чтобы он говорил с такой страстью.— Кэти, по-моему, не одобряет меня. Ну что ж… Ради нее я тоже многим жертвовал, как и ради Ханта, и теперь моя очередь.
— Желаю вам успеха.
— Я как раз и об этом хотел с вами поговорить.— Несколько минут он правил машиной в молчании, потом его словно прорвало.— Вы могли бы помочь, мне трудно просить вас об этом, но вы здесь такой известный человек, гордость города даже в глазах тех, кто с вами не согласен, и если бы вы замолвили слово перед губернатором…
— Мне очень жаль, но…— Морган ужасно не любил отказывать, когда его о чем-нибудь просили; даже если просьба была невыполнима. Боялся, что его сочтут жестоким и равнодушным, не оценят его истинного благородства.— Я буду очень рад, если вы попадете в сенат, Мэтт, но не могу вмешиваться в местную политику, даже если бы хотел. Уж за это-то меня бы тут же дисквалифицировали. И были бы правы.
— Я так и думал, но на всякий случай решил все-таки спросить. Ведь спрос — не беда.
Морган убедился — уже в который раз и все не впрок,— что ему совсем не нужно было просить прощения. Грант почувствовал себя гораздо более виноватым за свою, как он сам же считал, бесцеремонность.
— Поэтому я и начал наш разговор с вопроса о Кэти,— продолжал Грант.— Не хотел, чтобы вы считали меня лицемером.
— У меня и в мыслях такого нет,— сказал Морган, с удовольствием даруя ему отпущение грехов. Собственное великодушие всегда приводило его в хорошее настроение.
— Я понимаю, Рич, я все понимаю. У вас, газетчиков, своя мораль; иногда, правда, честно признаюсь, она мне не вполне доступна. Но одно я хочу, чтобы вы знали непременно, попаду я в сенат или нет, все равно, хотя я буду добиваться, я уже звонил всем, кого знаю, но имейте в виду, что все эти годы я работал ради Ханта, а не ради Кэти. Может быть, когда-то давно я его и предал, может быть, между мной и ею и было что-то, чего не должно быть, совсем недолго, но все равно, в конечном итоге то, что я делал, я делал для Ханта, в него я верил, его старался поддержать.
— Я лично считаю,— сказал Морган,— что в жизни все предают всех, ведь каждый, в конце концов, поступает так, как считает правильным для себя.
— Прекрасная мысль. Если так думать, сразу на душе полегчает. Но я не могу давать себе поблажки, Рич.— Грант говорил уже гораздо спокойнее, словно, напрягшись и выполнив неприятную обязанность, он спешил снова стать самим собой.— Не могу так легко себя простить.
— А Хант, даже если бы что и знал, конечно бы, простил,— сказал Морган.
Отель «Зеленый лист» был расположен на пересечении шоссе, идущего от аэродрома, с Большой Южной автострадой, которая, как огромная бетонная река, разрезала город наискось, отделяя одну треть его площади от основного массива, раздваивая его характер, изменяя индивидуальный облик. И при каждом подземном переходе или мосте поперек этой дороги-реки, выросли, подобно сорнякам, различные торговые точки, все так или иначе связанные с движением, с быстротой: сверкающие станции обслуживания, бензоколонки, однотипные рестораны со стандартными среднеамериканскими блюдами, пункты проката автомобилей, сборные стекло-пластиковые мотели.
У Гранта тоже был снят номер в «Зеленом листе», и оба они вошли в вестибюль, едва Френч с Глассом скрылись в коридоре, который вел к номерам. Морган зарегистрировался у дежурной — это была пожилая дама с крашеными голубыми волосами, наверняка почтенная вдова, как сразу определил Морган, одновременно на ролях радушной хозяйки и зоркого соглядатая. Он спросил у нее, открыт ли еще ресторан, и она ответила утвердительно, хотя тон ее подразумевал, что порядочные люди в это время все давно спят.
— А я пойду лягу,— сказал Грант.— Рад был бы проговорить с вами ночь напролет, Рич, но уж слишком сегодня трудный был день.
— А я вот рад, что хлопоты выпали вам, не мне.— И тут он сообразил, что они ни разу не подумали о состоянии Кэти, словно смерть Ханта Андерсона ее не касалась. — А как она, Мэтт?
Грант пожал плечами.
— Для нее это, ясное дело, облегчение. Но, конечно, и удар тоже. А что у нее на сердце…— Он осекся.— Кэти всегда была настойчивой. Она сама все организовала, обо всем позаботилась, как самая квалифицированная секретарша.
— «Жена у него — настоящий мужчина, не то, что он»,— процитировал Морган, и оба засмеялись. Это была старая шутка времен предвыборной кампании, когда Кэти была особенно деятельна, а Ханта противники старались изобразить человеком, питающим слабость к коммунизму и к звонкой монете.— Я всегда считал, что это Данн пустил. Он, кстати, звонил мне сегодня. Собирается быть здесь утром, если сумеет. — Сволочь лицемерная. — Не скажите, Данн всегда относился к Ханту как-то по-особенному.
— Всадить человеку нож в спину, вы это называете особенным отношением? Прибудет еще и делегация от конгресса.
— Вот эти так действительно лицемеры. Знали ведь, что такое Хант, а поворачивались спиной, пока не оказалось поздно.
Грант кивнул.
— Тут многих можно винить. А Зеб Ванс приедет, вы не знаете?
— Странный вопрос. Я его много лет не видел.
Гранту все, конечно, известно, подумал Морган. Но даже в лучших из нас иногда вдруг проявляется жилка необъяснимой жестокости, или, может быть, это просто желание всех поставить на одну доску с собой. Морган понимал, что и сам не составляет исключения, и потому не обиделся.
— Кэти просит, чтобы вы приехали, как только сможете,— равнодушно сказал Грант.— Она просила вам непременно передать.
— Хорошо.
Морган отправился в ресторан, и в это время в вестибюль гостиницы вошла бригада с их самолета в полном составе: рыжая стюардесса, ее напарница и следом оба пилота. При виде Моргана рыжая стюардесса заулыбалась, взволнованно, чуть искательно, и он сразу принял решение. Он зашагал обратно через широкий вестибюль, и она, все еще улыбаясь, с довольным видом следила за его приближением. Пилоты и вторая девушка, как ни странно, даже не посмотрели в их сторону.
— Не угодно ли чашку кофе, я угощаю,— сказал он, как обычно поначалу немного робея.
— И яичницы с ветчиной?
Он кивнул.
— Кэрол, зарегистрируй меня,— крикнула она подруге и словно для сведения голубоволосой дежурной добавила:— Я скоро вернусь.
— Как бы не так, — негромко возразил Морган, чтобы сразу не возникло никаких недоразумений. Он не притворялся перед собой нелюбимым мужем, который ищет утешения, просто он любил женщин, их общество, их внимание, любил их смех, их одежду, их гладкую кожу, красоту их рук и мягкое тепло их тел, и настойчиво искал близости,— но только без обмана, говорил он себе. Женская уклончивость, намеки и экивоки были ему не по нутру: слишком важно ему было увериться, что он чего-то стоит, и от женщины он должен был получить или не получить подтверждение, в зависимости от того, как она его оценит, но долго оставлять это под вопросом было свыше его сил. По-этому и сам он тоже не прибегал к обычным мужским уловкам — так он, во всяком случае, о себе думал.
— Это я для Кэрол говорю,— объяснила рыжая.— А то ей неловко перед той старой стервой, понимаете? Вот я и сказала, чтоб ей совесть облегчить.
