Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том III
Когда это великое дело было завершено в таком роде, Король, выехавший из Парижа в эту сторону, усмирил по окончании пути какой-то мятеж, вспыхнувший в Провансе. Между тем, он отправил Маршала де Граммона в Мадрид просить руки Инфанты. Это была необходимая церемония для осуществления одного из условий Договора, по какому эта Принцесса была обещана ему в жены. Маршал получил все почести, какие когда-либо умели воздавать послу великого Короля повсюду, где бы он ни проезжал, перед тем, как прибыть в эту столицу; но его ожидало еще и нечто иное, — когда он туда прибыл. Он имел честь после аудиенции у Его Католического Величества появиться и перед Инфантой, кому он вручил письмо Короля.
Береника не столь возвышенна, как Тит
Кардинал, всегда питавший какую-то надежду, что Его Величество будет иметь слабость жениться на той из его племянниц, к кому он проявил столько привязанности, едва увидел, что обстоятельства оборачиваются другим боком, как сам заговорил о ее замужестве. Она не испытывала недостатка в партиях, как легко можно себе вообразить — огромные богатства и расположение ее дяди устроили дело так, что она получила тысячу предложений вместо одного. Его Величество, обладавший всеми наклонностями великого Короля, нисколько не встревожился от этой новости, вопреки надеждам Его Преосвященства; если он ее и любил, то вовсе не до того, чтобы потерять голову, и его чувства были слишком величественны и слишком благородны, они не сделали его способным к подобной слабости. Его любовница, придя в отчаяние от его молчания, какого она, по ее мнению, не должна была от него ожидать после бесконечной пылкости его к ней, поняв, что он так его и не нарушит, сочла себя вправе обратиться к нему с упреками. Король, кто был чрезвычайно честен со всеми на свете, и особенно по отношению к дамам, ответил ей, что, далеко не имея никакого повода к жалобам, она просто обязана быть необычайно довольной его поведением; существуют [154] определенные вещи, о каких гораздо лучше молчать, чем говорить, а так как и эта, без сомнения, принадлежала к их числу, он решил избавить ее от горя, так же, как и себя самого, изнуряться в бесполезных стенаниях; они не были созданы друг для друга, таким образом, все их сожаления по этому поводу далеко их не облегчат, но лишь сделают их боль еще более жгучей. Эта девица спросила у Короля, откуда он взял, будто бы они не созданы друг для друга, когда в его руках Высшее Могущество, и все зависит только от его воли. Король ей ответил, что, по правде, он смог бы все, чего бы ни захотел, главное, в деле вроде этого; но так как ему надлежит отвечать за свое поведение не только перед своим народом, но еще и перед всей Европой, наблюдающей за ним широко открытыми глазами, он должен предпочесть славу собственным удовольствиям. Она ему ответила, так как подготовилась к этому ответу, что она не видела, как бы он мог потерять свою репутацию, женившись на ней; если бы какой-нибудь Принц оказался обесчещенным из-за женитьбы на какой-нибудь Демуазели, то история была бы переполнена такими, кто не были поставлены в столь выгодное положение, как они сами; даже Король Генрих IV, кто был, однако, одним из самых великих Принцев, когда-либо правивших Францией, не поколебался жениться на Марии Медичи; правда, она была племянницей Государя, когда он сделал ее своей женой, но Государя столь нового, что Дом Манчини не стоил бы многого, если бы он не стоил большего, чем их Дом; Короли устраивали законы такими, какими они им были угодны, и разрушали их точно так же; в Московии Великие Герцоги, кто командовали в этом Государстве, никогда не женились ни на ком другом, кроме их подданных, и не находилось ни одного, кто бы посмел им возражать; Генрих III, Король Англии, поступил совершенно таким же образом; а потому и он сам мог бы сделать точно то же, что и они, когда бы ему пришла в голову такая фантазия, без всякого ущерба для своей репутации. [155]
Дороже честь, чем наслажденье
Король, кто был мудр, пожелал ее урезонить, дабы утешить ее и успокоиться самому. Поскольку, наконец, это была странная битва, где он нуждался в большой помощи, чтобы выйти из нее с честью, иметь перед собой предмет, какой нежно любишь и какой еще побуждает тебя к ласкам, совсем не та победа, какую можно легко одержать; потому Король, не доверяя собственным силам, захотел в то же время отступить назад, но так как она предвидела, что проиграет партию, если он ее покинет, она удержала его за перевязь и спросила, что же означали столькие клятвы, какие он приносил ей до сих пор; Король ответил, что он никогда не обещал на ней жениться, но только любить ее всю его жизнь; он не говорил ей и в настоящий момент, будто бы этого не исполнит, итак, она была неправа, обвинив его в клятвопреступлении, поскольку до тех пор, пока она не получит доказательств его дурной воли, она всегда должна милостиво судить о его намерениях. Она была от природы столь вспыльчива, а кроме того еще и возбуждена гневом, что спросила Его Величество, за кого же он ее принимал, осмелившись предлагать ей свою дружбу без святого обряда. Она держала, наконец, такие речи, как если бы была весталкой; но, увидев, что все это ни к чему ей не послужит, она подумала было отомстить Королю, или, может быть, внушить ему доброе мнение о своей персоне, сказав, что если он предполагает видеться с ней, как обычно, когда она будет замужем, он может здорово ошибаться; ее руки искали многие иностранцы, точно так же, как и сеньоры его Двора; она сейчас же попросит своего дядю предпочесть первых всем остальным, не потому, что к ним была у нее какая-то склонность, но дабы убрать с глаз долой тот предмет, один вид которого будет ей более невыносим, чем сама смерть. Король заметил, что она сделает все, как сама пожелает, и единственный совет, какой он может ей дать — подумать об этом хотя бы дважды. Она была столь раздражена, что едва ли расслышала эти слова; итак, отправившись [156] оттуда к дяде в тот же час, она попросила его выдать ее замуж за Коннетабля де Колонна, кто был одним из ее претендентов. Кардинал, приняв во внимание его состояние, не менее значительное, чем его происхождение, был только счастлив, что она сама приняла это решение при том положении, в каком находились дела по бракосочетанию Короля. Он нашел, что она не могла бы выбрать более славного и для нее, и для него, теперь, когда у нее не было больше никакой надежды; итак, уладив это дело с представителем Коннетабля в Париже, он сказал ей двумя днями позже быть наготове для отъезда в Италию.
Это слово прозвучало для нее громовым раскатом; когда она обратилась к нему с этой просьбой, досада владела ею гораздо больше, чем разум; итак, имея время теперь оценить, что переехать в Италию, как ее дядя ей приказывал, или же погрести себя живьем на весь остаток ее дней было бы почти одним и тем же, она кинулась к его ногам, умоляя разорвать все, что он сделал. Он ей ответил, что в настоящий момент было слишком поздно, да и после подписи статей брачного контракта не следовало и думать об отказе; она прекрасно знала, что он ничего бы не сделал без ее просьбы; итак, он удивлен, как быстро она изменилась в чувствах. Этот ответ, казалось, лишал эту девицу всякой надежды. Однако, так как Его Преосвященство питал необычайную слабость ко всему своему семейству, она не сочла себя пока еще побитой и вскоре вновь перешла в наступление. Она сказала Кардиналу, что если он не внемлет ее мольбам, он может считать, что она станет самой несчастной особой в мире; истинная правда — она сама молила его заключить эту сделку; она была в отчаянии от той манеры, в какой обошелся с ней Король, и ослеплена в каком-то роде блеском Дома Колонна; но она узнала с тех пор, что Коннетабль был странным человеком с дурным характером и настолько склонным к древности, что он уже совершил тысячу сумасбродств; итак, ей не [157] стоило даже ему и говорить, какое ее ожидает будущее вместе с ним, если он по-прежнему будет желать их соединить, поскольку это легко угадывалось само собой.
Кардинал был тронут тем состоянием, в каком он ее увидел; но, хорошенько все обдумав, он ей ответил, что такие рассуждения были бы кстати три дня назад, но совершенно не годятся в настоящий момент, когда договариваются письменно в такого сорта материях, а главное, с таким значительным человеком, как Коннетабль, нет больше средства отрекаться от сказанного; итак, он не видел здесь никакого иного способа, кроме как заставить действовать Короля, потому как стоит ему замолвить малейшее словечко, и Коннетабль не поколеблется полностью его удовлетворить; это послужило бы ему, по меньшей мере, предлогом отделаться от него и извинением в то же самое время по отношению ко всем тем, кто был бы не в настроении стерпеть такую измену своему слову.
Король держится прекрасно
Племянница нашла такой способ почти хуже самого зла, тем более, что он хотел ее обязать самой говорить об этом с Его Величеством. Он полагал, что ей это больше подобало бы, чем ему, и что даже она преуспеет здесь легче, чем кто-либо другой, потому как она выставит это, как последствие дружбы, существовавшей между ними. Однако, какое бы отвращение она к этому ни испытывала, ей надо было пройти через это или уж решиться отправиться в Италию. В самом деле, ее дядя был несгибаем в своем нежелании самому идти на этот демарш. Она поговорила об этом с Королем, как он и желал, но ей от этого было мало толку; Король, кто начинал осознавать, каким она обладала беспокойным и вспыльчивым характером, счел, что сохранение такой персоны не сулит ему ничего хорошего; кроме того, он рассудил, что не может совершить поступок вроде этого, не породив разговоров в свете, якобы здесь замешана любовь. Итак, он ей ответил, поскольку она сама допустила ошибку, [158] непростительно поторопившись, нимало не поразмыслив над тем, что она может вскоре в ней раскаяться, будет вполне справедливо, когда она же сама и понесет за нее кару; он совершенно не в настроении принимать на свой счет то, что должно быть на ее собственном, он не желал никаких пересудов, будто бы он хотел сохранить любовницу, тогда как вводил в дом жену; она должна была бы желать этого еще меньше, чем кто бы то ни было, поскольку это касалось ее куда ближе, чем всех остальных, а ведь она выражала ему когда-то чувства гораздо более доброжелательные, чем те, что засвидетельствовала в настоящее время.
