Елизавета Салиас-де-Турнемир - Княжна Дубровина
— Однако, сказала Александра Петровна, понимая, что въ словахъ сестры заключается неоспоримая правда, — что теперь дѣлать? Я Анюту знаю, она ни за что не поѣдетъ къ Вышеградской, а силой нельзя везти ее туда, всю заплаканную. Боже мой, какъ она страшно схватила себя за голову.
— Не волнуйся, Анна еще дитя, ее исправить можно.
— Теперь восемь часовъ и пора бы ужь ѣхать.
— Очевидно ѣхать нельзя, сказала Варвара Петровна съ досадой; — Лидія, напиши записку къ Вѣрѣ Николаевнѣ и къ княгинѣ Бѣловодской и увѣдомь ихъ, что Анюта разнемоглась и не можетъ выѣхать.
— Вотъ ты и принуждена уступить ей. сказала очень недовольная всею этою исторіей Лидія. — Ужь лучше отпустила бы ее въ театръ.
— Ты ничего не понимаешь, и это не твое дѣло, сказала сухо Варвара Петровна своей меньшой сестрѣ; — завтра воскресенье, танцовальнаго вечера не будетъ; напишу ко всѣмъ приглашённым, что Анна больна. Это не пройдетъ ей даромъ. Я запру ее на цѣлую недѣлю на верху, пусть размыслитъ о своемъ прекрасномъ поведеніи. Это отучитъ ее отъ сценъ.
Варвара Петровна позвонила и приказала позвать миссъ Джемсъ; она отдала ей свои приказанія и знала, что она исполнитъ ихъ въ точности, безо всякой потачки.
Всякое утро Катерина Андреевна одѣвала Анюту, приговаривая: «Фуй, Фуй! какую сочинили исторію, а еще княжна. Дочери нашей прислуги ведутъ себя лучше, а о нихъ никто такъ не заботится какъ о васъ. Васъ ли не учатъ? Фуй! какъ дурно!»
Анюта молчала. Миссъ Джемсъ обращалась съ нею холодно и ни слова не говорила съ ней, когда классы оканчивались. Въ часъ обѣда она уходила внизъ, а Анюта оставалась въ классной одна, и ей приносили тарелку супу и кусокъ жаркаго. Всѣ въ домѣ знали, что она наказана; Анюта сгарала отъ стыда и горевала, что огорчила больную тетку. На третій день своего заключенія она чрезъ миссъ Джемсъ просила прощенія и обѣщала исправиться, но Варвара Петровна была неумолима. Цѣлую недѣлю, какъ было сказано, Анюта просидѣла въ классной, безъ книгъ, за уроками, а послѣ нихъ за вязаньемъ чулка и шитьемъ рубашки. Катерина Андреевна учила ее шить въ строчку. Эта злосчастная недѣля показалась ей годомъ. Арина Васильевна два раза навѣстила ее, но говорила строгія слова и, не внимая просьбамъ Анюты, не захотѣла остаться съ нею. Когда наконецъ она получила позволеніе сойти внизъ и увидѣла блѣдное, усталое лицо Александры Петровны, которая при ея появленіи расплакалась, Анюта совсѣмъ смутилась, цѣловала милую тетю Сашу и просила забыть эту бѣду: такъ назвала Анюта свою непростительную вспышку.
Глава III
Два мѣсяца протекли въ домѣ Богуславовыхъ въ совершенной тишинѣ и спокойствіи; Анюта сдѣлала большіе успѣхи, бѣгло говорила по-французски и начинала порядочно говорить по-нѣмецки и по-англійски. Учителя были ею довольны. Варвара Петровна не попрекала Анюту за прошлую вину и обращалась съ нею твердо, но не сурово. Анютѣ жилось сносно. Изъ дому, такъ называла она домъ папочки, приходили письма полныя любви. Маша писала, что Митя учится отлично, а Ваня похуже, но за то такой добрый сынъ и братъ, что вся семья любитъ его очень нѣжно и папочка невольно прощаетъ ему его разсѣянность, а иногда и лѣность. Она прибавляла, что они надѣются, что онъ благополучно перейдетъ въ слѣдующій классъ. Дѣвочки всѣ приписывали по нѣскольку строкъ. Анюта отвѣчала на письма, но зная, что ея письма проходятъ чрезъ руки Варвары Петровны, не хотѣла писать все что съ ней случалось и что она чувствовала, и оттого ея письма домой выходили очень безцвѣтны и отчасти сухи. Уроки танцованія были возобновлены, и Анюта все больше и больше веселилась: эти танцовальные вечера прерывали однообразіе ея жизни; ей очень рѣдко позволяли навѣщать Бѣлорѣцкихъ, да и то съ миссъ Джемсъ, не спускавшей съ нея глазъ своихъ. Къ другимъ знакомымъ ея не отпускали, да она и сама не желала ѣздить къ нимъ, такъ какъ не чувствовала къ нимъ особеннаго расположенія.
Наступила масляница. Александра Петровна сказала Анютѣ, что онѣ упросили Варвару Петровну отпустить ее въ театръ, что ей принесутъ афиши и онѣ вмѣстѣ выберутъ пьесу. Выборъ длился долго и подалъ поводъ ко многимъ разговорамъ и преніямъ, въ которыхъ Анюта не принимала никакого участія, такъ какъ мнѣнія ея не спрашивали.
— Лучше всего повезти ее въ балетъ, сказала Варвара Петровна.
— Какая скука, замѣтила Лидія. — Не правда ли, Анюта, ты не хочешь въ балетъ?
— Это такая пьеса гдѣ только танцуютъ? спросила Анюта, наслышавшаяся о балетахъ отъ Щегловыхъ.
— Да, конечно.
— Ни за что не хочу. Какое удовольствіе смотрѣть какъ другіе танцуютъ. Я лучше сама потанцую въ воскресенье.
— Дурочка, это не такіе танцы, сказала Александра Петровна, — притомъ декораціи, превращенія.
Анюта не знала что такое превращенія; ей объяснили.
— А!.. протянула Анюта презрительно. — Это, значитъ, фокусъ. Изъ розана выходитъ танцовщица… и что еще?
— Мало ли что? Ваня-дурачекъ ѣдитъ на конѣ по воздуху. Большіе корабли плаваютъ и много другаго. Такъ все это красиво и чудно, сказала Лидія. — Я видѣла нѣсколько разъ.
— Да, положимъ красиво, но я вѣдь знаю, что это машины. Это любопытно, пожалуй, но не интересно. Я хочу такое, гдѣ правда и трогательное.
— Анюта такая оригинальная, сказала Александра Петровна; — ну давайте искать правду.
И пустились онѣ въ погоню за этою правдой. Но не всякая правда годна была, по ихъ мнѣнію, для Анюты. Ревизоръ былъ забракованъ по рѣшительному отказу Варвары Петровны, Горе отъ ума — по отказу всѣхъ сестеръ вообще; наконецъ остановились на Скупомъ Мольера. Игралъ Щепкинъ, и какъ ни мало были знакомы тетки съ русскимъ театромъ и его артистами, онѣ видали Щепкина и, какъ всѣ, приходили въ восторгъ отъ его игры. Послали за ложей, и когда принесли билетъ бельэтажа, Александра Петровна торжественно вручила его Анютѣ.
Съ какою любовію, съ какимъ счастіемь и страхомъ, чтобы чего-нибудь опять не случилось, взяла этотъ билетъ Анюта и глядѣла на него не отрывая глазъ.
— Ну поди же, поблагодари тетушку Варвару Петровну. — Безъ ея позволенія я ничего не могу для тебя.
Анюта благодарила всѣхъ съ увлеченіемъ.
— Ну, теперь, Анюта, сказала Лидія, — намъ не надо опаздывать.
— Ужь конечно не надо, тетя.
— Сейчасъ послѣ обѣда одѣваться, сказала Лидія.
— Не лучше ли до обѣда? замѣтила Анюта.
— Лидія, ты сама какъ дитя, сказала Варвара Петровна смѣясь. — Мы обѣдаемъ въ пять, въ шесть отобѣдаемъ, а театръ начинается не раньше восьми.
— Въ афишѣ сказано — половина восьмаго, сестрица.
— Но развѣ ты не знаешь, что раньше восьми часовъ никогда не начинаютъ.
— Ну, а если начнутъ? Нѣтъ, ужь мы лучше загодя.
— Ахъ, пожалуста загодя, воскликнула Анюта.
— Оставь ихъ, сказала Александра Петровна сестрѣ: — ты видишь, онѣ обѣ какъ въ чаду, и она засмѣялась.
Ни единаго куска не проглотила Анюта во время обѣда и постоянно глядѣла на часы. Къ ея испугу, они пробили шесть, а Александра Петровна, медленно разговаривая съ сестрами, перебирала виноградъ и рѣзала грушу и точно забыла, что пора вставать изъ-за стола. Анюта взглядывала на нее съ безпокойствомъ. Наконецъ Александра Петровна замѣтила ея взгляды, опять разсмѣялась и сказала лакею: — Отодвинь кресло.
Всѣ встали и подошли къ ней, какъ къ старшей; она всѣхъ перецѣловала и когда чередъ дошелъ до Анюты, сказала ей:
— Твои глаза такъ и горятъ. Я свою грушу изъ-за тебя не доѣла, ну, такъ и быть.
— Позвольте мнѣ идти одѣваться.
— Ну иди, иди.
И Анюта, какъ дикая козочка, помчалась на верхъ. Еще изъ своей прихожей она кричала:
— Катерина Андреевна, скорѣй, скорѣй! Пожалуста, прошу васъ, скорѣй одѣваться!
— Да куда вы спѣшите — времени много. Смотрите на что вы похожи — красная какъ ракъ. Садитесь и сидите смирно, я васъ причешу.
Вившіеся густые волосы Анюты неохотно поддавались гребню и щеткѣ, а Катерина Андреевна хотѣла ихъ переупрямить; и чего только не вытерпѣла Анюта пока она ихъ приглаживала и всячески подбирала, чтобъ они не выбивались, но какъ она ни старалась, они все вились и эти тонкіе какъ паутина волосики стояли на лбу и вискахъ въ родѣ легкой золотой бахромки.
— Слава Богу, произнесла вздохнувъ, какъ послѣ тяжкаго мученія, Анюта и вскочила съ кресла. — Теперь скорѣе, скорѣе платье.
Наконецъ, послѣ долгаго ожиданія и платье и поясъ были надѣты. Нѣмка подала ей бѣлыя перчатки и хотѣла ихъ надѣть, но Анюта неожиданно выхватила ихъ изъ ея рукъ и была такова! Она бѣжала стремглавъ внизъ по лѣстницѣ и останавливать ее было некому. Миссъ Джемсъ не было дома, она отправилась къ знакомымъ.
— Какая дѣвочка, пробормотала Нѣмка; — какъ онѣ ни хлопочатъ, но не выдѣлаютъ изъ нея дѣвицу степенную и благоразумную. Огонь и вихорь! право такъ, а добрая.
