Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн
Другой случай с Аэрофлотом произошел в Нью-Йорке 30 июня 1984 года. Мы прибыли в аэропорт имени Джона Кеннеди из Бостона. Причем за несколько дней до этого из Бостона позвонили в нью-йоркский офис Аэрофлота и подтвердили наш вылет в Москву. Там это подтверждение приняли.
На регистрацию мы прибыли заранее, и то, что увидели у стойки, описать невозможно. Такие картины я видел только во время войны на вокзалах, когда происходила эвакуация населения. Огромная очередь с неимоверным количеством багажа. Крик, плач, истерики. У кого-то не принимают багаж, кто-то смело проходил мимо стойки с огромными сумками, и никто его не останавливал. Дошла очередь и до нас. Мы (т.е. часть делегации Академии наук) подошли к стойке, и вдруг выяснилось, что нас в списке пассажиров нет. Нет, и все! Говорят, обращайтесь в представительство Аэрофлота, а дело происходит в воскресенье, офис закрыт, и звонить некуда. Никто не хотел с нами разговаривать. Пришлось поднять скандал. Мы все же улетели, но в результате неимоверных усилий, потратив кучу нервов. Я лишний раз убедился, что ни одна авиакомпания не работает так безответственно, как Аэрофлот. Правда, трудно встретить и более странных пассажиров, чем наших соотечественников, возвращающихся из США в Советский Союз. Они похожи не на пассажиров, а на тех, кто меняет квартиру и переезжает на новое местожительство со всем мыслимым и немыслимым скарбом. Недаром «переселенцев» прозвали «пылесосами»... Удивительно точное определение!..
Во многих странах мне по тем или иным причинам приходилось бывать в наших посольствах или других официальных учреждениях (вроде миссий при ООН, как, например, в Нью-Йорке и Женеве). И если в этих организациях не было знакомых, то от посещения, как правило, оставался странный и весьма неприятный осадок.
Почти никогда не встречал я здесь доброжелательного и приветливого отношения. С первого же шага тебя окружают подозрительность, настороженность и недружелюбие, тебя рассматривают как надоедливого посетителя, пришедшего что-то выпрашивать. Во всяком случае ни в одном нашем посольстве я не чувствовал себя желанным гостем. Поэтому по возможности старался всячески избегать визитов в наши представительства, чтобы не портить себе настроение.
Такая атмосфера в посольствах царила и при Громыко, и при Шеварднадзе. Все заключалось, на мой взгляд, в культуре и в воспитании, а это не приобретается в результате смены министров иностранных дел. Может быть, сейчас что-нибудь изменилось в лучшую сторону.
... 28 февраля 1986 года в 23.30 было совершено покушение на Улофа Пальме, когда он и его супруга возвращались домой из кинотеатра. Пальме получил два смертельных ранения, и спасти его не удалось.
Он был необыкновенным, удивительным человеком. Я его глубоко уважал. Гибель шведского премьер-министра оказалась поистине невосполнимой утратой для всех, кто был заинтересован в укреплении международного сотрудничества.
Вместе с другими участниками Комиссии Пальме я был приглашен на траурную церемонию. Она состоялась в городской ратуше. Огромный зал, рассчитанный на несколько сот человек, был заполнен именитыми людьми из всех стран мира. Все было необыкновенно строго и скромно. На балконе второго этажа выстроились представители всех партий страны с красными знаменами, окаймленными черными лентами. На ступеньках лестницы разместился детский хор. Гроб с телом Улофа Пальме, покрытый живыми розами, был установлен на небольшом возвышении перед трибуной.
Траурная церемония собрала таких разных по политическим взглядам людей, которые никогда раньше не собирались вместе: главы государств, руководители партий, видные общественные и политические деятели, ученые...
Приглашенные были размещены строго по алфавиту: никакого преклонения перед именами, положением, страной...
Обращало на себя внимание полное отсутствие военных, не было почетного караула, только знаменитости.
Сама траурная церемония носила весьма своеобразный характер. Короткие выступления перемежались с музыкой, исполняемой небольшим оркестром. В зале звучали любимые песни Улофа Пальме.
С короткими речами выступили новый премьер Швеции Карлссон, король Швеции, генеральный секретарь ООН Перес де Ку-эльяр, Раджив Ганди, Калеви Сорса, Вилли Брандт... Каждый после своего выступления возлагал на гроб Улофа Пальме живую розу.
Затем все остались в зале, а гроб с телом в сопровождении родственников и близких понесли по улицам города к церкви (недалеко от места его гибели), во дворе которой он и был похоронен.
Все было скромно, торжественно и чрезвычайно печально. С тех пор Стокгольм стал для меня особым городом. Как только я оказываюсь здесь, меня захлестывает волна печальных воспоминаний об Улофе Пальме. И что бы ни происходило, по какому бы поводу я сюда ни приезжал, с кем бы ни встречался, мысль о Пальме, его образе, обаянии, приветливости, мудрости меня не покидает. И всегда я иду на место злодейского убийства, а потом и на могилу, чтобы возложить цветы.
Прошло много лет со дня его смерти, но до сих пор никто не может назвать имени убийцы. Каковы же мотивы этого преступления века?.. Оно все еще окружено странными и противоречивыми обстоятельствами.
В апреле 1989 года в Стокгольме, в гостинице Райзен, состоялось заключительное заседание Комиссии Пальме. Обстановка была сдержанная. Все понимали, что это наша последняя встреча. В прошлом оставались девять лет работы. В воздухе витала тревожная атмосфера расставания. Был принят заключительный документ. Все с грустью говорили о том, как жалко расставаться, вспоминали Улофа Пальме...
Так закончился еще один интереснейший период в моей жизни. Пребывание в Комиссии Пальме дало мне очень многое. Непосредственное участие в обсуждении самых острых проблем современности, общение со многими интересными и необычными людьми, политиками и учеными из разных стран расширило мой кругозор, позволило взглянуть на мир другими, более открытыми и более зрелыми глазами. Работа в комиссии предоставила счастливую возможность близко узнать и выслушать точки зрения руководителей и глав правительств многих государств, принимавших участие в работе комиссии. Наконец, благодаря участию в ее работе, я побывал во многих странах, которые при других обстоятельствах я, может быть, никогда не увидел.
Одним словом, мне вновь очень повезло — я опять вытащил счастливый лотерейный билет.
1992 год
Приложение
АТОМНЫЙ ПРОЕКТ
Юрий Александрович Иванов, кандидат исторических наук
Шел 1944 год - четвертый и предпоследний перед Великой Победой год кровавой и изнурительной войны с фашистской Германией. Войны не на жизнь, а на смерть, войны на выживание. Уже произошел такой важный и долгожданный для нас перелом. Уже состоялись Сталинград и Курск. Фашистские войска откатывались все дальше и дальше на Запад. Красная Армия приближалась к нашим довоенным границам, но каждый километр этого победного пути давался нелегко. Каждая пядь Отчизны была обильно полита кровью и потом наших солдат, за каждый освобожденный участок родной земли было заплачено многими жизнями.
Немалый вклад в Победу внесли наши разведчики: как те, кто на поле боя добывал бесценные сведения о находящихся по другую сторону фронта войсках противника, так и те, кого принято называть «бойцами невидимого фронта». Они в глубоком тылу врага, вдали от Родины, от дома честно и мужественно выполняли свою ответственную и нелегкую работу. Скорое окончание войны, увы, не давало поводов для того, чтобы расслабиться и перевести дух. Более того, перед разведкой вставали новые, не менее сложные задачи, нацеленные уже в послевоенное будущее.
Еще в апреле 1943 года состоялось решение Государственного комитета обороны о начале работ по атомному проекту. Стоял вопрос о создании нового, невиданного по мощности, способного уничтожить все живое на земле оружия - атомной бомбы. Информация, которую получала в то время Москва от наших разведчиков, и которая, как мы знаем сегодня, была подлинной и достоверной, свидетельствовала об интенсивных ядерных исследованиях, ведущихся в Германии, Англии, Канаде, США. Задержка с началом работ над советским проектом грозила увеличить разрыв между нашими атомными наработками довоенного периода и американским ядерным «проектом Манхэттен», могла стать причиной нашего многолетнего отставания в этой сфере. Американцы, кстати, прогнозировали, что при самых благоприятных обстоятельствах Советский Союз сможет создать атомную бомбу не раньше 1952 года.
Возглавивший группу ученых-ядерщиков (всего около 100 человек), знаменитую сегодня «Лабораторию-2», Игорь Курчатов утверждал в этой связи: «Нельзя упускать время. Победа будет за нами, но мы должны заботиться и о будущей безопасности нашей страны». О том, что Кремль придавал вопросу создания атомной бомбы приоритетное и первостепенное значение, свидетельствует, например, тот факт, что руководитель проекта И. Курчатов был осенью 1943 года избран действительным членом Академии наук СССР. Однако было известно, что до этого его дважды «прокатывали», а «Лаборатория-2», хотя формально и осталась в составе Академии наук, на деле стала подчиняться непосредственно Совету Народных Комиссаров.
