Питер Сингер - Освобождение животных
человеческом обществе забрать у матери ребенка — трагедия для обоих. Но ни фермер,
ни владелец питомника по выращиванию комнатных и подопытных животных не
проявляет ни малейшего сочувствия ни к матери, ни к детям ее (если они не люди),
когда запросто разделяют их в соответствии с потребностями своего бизнеса.
Странно наблюдать, как люди часто и охотно объясняют сложные формы поведения
животных как «просто следствие инстинкта», и тем не менее в незаслуживающей
сравнения подобной ситуации в человеческой среде те же самые люди будут всегда
игнорировать или не замечать простых инстиктивных действий в поведении человека,
совершавшего те или иные поступки. Это, в частности, часто говорят о несущихся
курах, забойных телятах и собаках, содержащихся в клетках для научных целей,
мотивируя тем, что они не испытывают страданий, т.к. никогда не знали иных условий.
Животные, однако, ощущают настоятельную потребность в движении, чтобы
распрямить их конечности или крылья, обслужить себя, повернуться вокруг, жили или
нет они ранее в таких условиях. Стадные или стайные животные ощущают
мучительное беспокойство, оказываясь в изоляции от особей своего вида, хотя они,
возможно, «никогда раньше не жили в таких условиях», и стадные или стайные
животные могут ощущать то же самое из-за невозможности осознать свою
индивидуальность через контакт с другими индивидуумами. Подобные стрессы могут
приводить к разным формам расстройств в том числе и к такому пороку, как
каннибализм.
Широко распространенное игнорирование природы поведения животных
поддерживается теми, кто готовит себе лазейку ускользнуть от критических упреков,
говоря после содеянного ими: «Ну что вы хотите, ведь это же не люди». Да, это не
люди, но это и не машины для превращения кормов в мясо и не аппараты для научных
экспериментов. Удивительно, как далеко наше собственное сознание отстало от
современных данных зоологов и экологов, которые месяцами, а иногда и годами
наблюдают животных с блокнотами и кинокамерами. Такое отставание порождает две
опасности: первая, это благодушный сентиментальный антропоморфизм, и она менее
опасна, чем опасность вторая — воспользоваться подручной, самообслуживающей
идеей, что животные — это просто массы органического вещества большего или
меньшего размера, которые мы можем согласно круговороту веществ в природе
направлять далее для превращения в гумус любым способом, удобным для нас.
Разумеется, делается немало других попыток поиска теоретического базиса для
оправдания нашего обращения с животными. Одна и небезуспешная из них — это
взывать к биологическим особенностям животных. Так, говоря о вегетарианстве, часто
можно услышать в ответ, что сами животные убивают других с целью питания, почему
же мы не можем делать это также? Такие аналогии далеко не новы, еще в 1785 году
Вильям Пэли опровергал ложность демагогических заявлений, что пока, мол, человек
будет воздерживаться от убийства, другие животные не будут делать выбора, убивать
или нет. Подобные нападки на вегетарианцев неадекватны уже в своей логической
основе: надо лишь осознать, что если даже существуют животные, которые потребляя
преимущественно растительную пищу, иногда прибегают к убийству тоже с целью
питания, это не должно служить основанием и моральным оправданием для нас, чтобы
делать то же самое. Ведь только что защитники данной концепции били себя в грудь,
доказывая неизмеримое верховенство человека над животными как существа высшего
разума и божьего помысла, и вдруг они опускаются до уровня копирования пищевых
цепочек в биоценозах диких животных, забывая о возвышенных, духовных, моральных
ценностях человечества. Скажем далее, что животные не в состоянии найти разумные
альтернативы в части питания в сложившихся ценозах, в том числе отражающие
нравственную сферу несправедливости всякого убийства даже ради питания. К
сожалению, такие формы убийства существуют, но это не дает оснований возлагать
моральную ответственность за это на животных, или объявлять их поведение
преступным. В конце концов каждый читатель этой книги способен самостоятельно
сделать нравственный выбор по данному вопросу. Не можем и мы избегать
ответственности и за наш выбор, прикрываясь тем, что ожидаем ответных шагов от
существ, неспособных пока высказать свои соображения.
В свою очередь я хочу искренне сказать, что не хотел бы в азарте полемических
схваток прийти к огульному отверганию всего, что не вписывается в мою концепцию.
Я всегда признавал, что имеется значительная разница и отличия между человеком и
другими животными, мне также доводилось обнаруживать трещины в моих логических
выкладках о равенстве всех животных. Каждый, кто заинтересуется такой критикой,
должен особенно внимательно прочитать первую главу этой книги. Тогда и он
убедится, что недопонимал, о каком именно равенстве в природе я говорю. Я никогда
не выступал с абсурдными заявлениями, что не существует серьезных различий между
взрослым человеком и другими животными. И я не считаю также, что животные
способны к демонстрации примеров высокой нравственности, но существуют
нравственные принципы, сущность которых не меняется в зависимости отношения их к
человеку или к животному. Однако мы нередко вполне правомерно включаем в сферу
одинакового системного подхода живые существа, лишенные возможности сделать
самостоятельный нравственный выбор; таково, например, наше отношение к детям
раннего возраста или к людям, которые по тем или иным причинам не обладают
умственными возможностями, чтобы понять природу нравственного выбора. Однако
еще Бентам ответил на этот вопрос, заявив, что дело заключается не в том, способны ли
они (животные) выбирать, а в том, способны ли они страдать.
Следует отметить, что существует определенная проблема в разрезе этики
освобождения животных — это существование плотоядных животных, и можем ли мы
что либо сделать в связи с этим? Предположим, что человечество сумело изъять виды
плотоядных животных из природного цикла, сократив тем самым страдания всех
животных; стоит ли делать это? Короткий и простой ответ в этой связи будет гласить,
что провозглашение нами некоего «господства» человека над другими видами еще не
дает нам права какого-либо вмешательства в их жизнь. Мы должны оставить их в
покое, одних самих настолько, насколько сможем это сделать. Избравши для себя роль
тирана животных, мы не должны пытаться играть еще и роль старшего брата для них.
Приведенный ответ действительно и прост и короток, но он содержит только часть
правды. Нравится нам это или нет, но человечеству известно больше о том, что может
случиться в будущем, и может быть такая ситуация, где не помочь нельзя. Если,
например, каньон вдруг будет затоплен и животные окажутся в плену поднимающейся
воды, человек может и должен приложить свои знания и свою работу, чтобы избавить
животных от гибели. Поэтому вполне возможна такая ситуация, когда вмешательство
человека пойдет во благо и для спасения животных и такое вмешательство следует
считать оправданным. Но когда мы рассматриваем схему относительно
гипотетического удаления плотоядных животных, то она должна рассматриваться
совершенно в ином смысле. Судя по нашим предыдущим сведениям, любая попытка
изменить что-либо в экологической системе может принести гораздо больше вреда, чем
пользы. По этой причине нам не остается ничего другого, как признать, что за
исключением нескольких очень ограниченных случаев, мы не можем и не должны
пытаться наводить порядок в природе. Было бы вполне достаточно для нас, если бы мы
устранили наши собственные убийства и жестокости по отношению к животным.
Имеются также и другие оправдания нашего отношения к фактам, что в состоянии
своего природного обитания некоторые животные убивают других животных. Нередко
в ответ на упреки о плохом содержании животных на современных животноводческих
фермах приходится слышать, что это все-таки не хуже, чем условия обитания в дикой
природе, где приходится терпеть холод, голод и постоянную угрозу хищников и что
возражения в адрес ферм несостоятельны.
Примечательно, что сторонники продолжения рабства чернокожих часто приводили
