Неизвестно - Черняев 1981
Но на этом «дело Пайетты» не кончилось. Опять же я определял, каким по очереди будет Пайетта выступать в Колонном зале. По прежнему списку туда уже были намечены: австриец (председатель Мури), ирландец (генсек О’Риордан) и другие. Они бы «не поняли», почему вдруг итальянца (не первое лицо в партии) ставят впереди них. Взвесив это и все прочее, я поставил Пайетту на шестое место. Однако, видимо, Б.Н. через Загладина, а может быть, через Гришина, который должен был председательствовать в Колонном зале, переставил итальянца на третье место, чтоб сгладить недовольство. Мне об этом не сообщили и для печати - для «Правды» продолжал действовать тот список, та очередность, которую я подписал еще накануне.
И вот выходит «Правда» (воскресенье 1 марта), опубликованы речи Мури, О’Риордана и еще двоих, которые выступали фактически после Пайетты, а его речи нет (кстати, речь должны были давать без малейшей правки, сам Пайеета завизировал русский текст). Когда я утром открыл газету, какое-то смутное беспокойство мелькнуло у меня в голове, но я подумал: черт знает что, возможно опять кто-то сверху вмешался, не поставив меня в известность. А может быть, решили «там!» не давать Пайетту даже «на страницах», а не только на трибуне съезда!..
Не прошло и часа, звонит Б.Н. День на съезде был выходной и я был еще дома, собирался ехать к делегациям «на беседу». В бешенстве, - почему не опубликован Пайетта.
- Не знаю. Сам удивился, открыв газету. Наверно, очередь не дошла, места не хватило. Ведь он был шестым.
- Какого черта - шестым. Он выступал третьим. Вы должны знать. Вы отвечаете за это. Он уже заявил протест. Уже звонил в Рим: дискриминация, оскорбление! Рим разрешил ему покинуть съезд в знак протеста. Уже вся мировая печать устроила канкан по поводу разрыва итальянской компартии с КПСС. А вы сидите дома и даже не позаботились выяснить, почему в отчете ТАСС, опубликованном в той же «Правде», выступление Пайетты упомянуто третьим, а самой речи нет, в то время как речи тех, кто выступал после него - даны! Вот он, Пайетта рвется сейчас ко мне. Что я ему буду говорить?! Выясните и доложите.
Я стал звонить в РИО и в «Правду». Все произошло, как легко было догадаться, так: никакого ни у кого умысла не было, просто не дошла очередь, а «Правду» решено было в воскресенье дать не на 12 полосах, а на 8, да и не хотели перегружать иностранцами. Итак уж получалось, что советских в 3-4 раза меньше на страницах «Правды», чем иностранных речей. Это же съезд, а не международное совещание.
Звоню Б. Н. Он, конечно, уже все выяснил без меня. (Потом Зимянин мне сказал, что он и не него кричал, а «Правду» обвинял в провокации).
Меня на этот раз и слушать не захотел. И разговаривал так, как никогда за 20 лет, много всяких слов, худшее, которое запомнилось: «Что вы трепитесь»... Я тихо положил трубку, вызвал машину и уехал к англичанам. Долго овладевал собой, но внутренне решил, что если он и при встречи продолжит в том же духе, я пойду на разрыв, скажу ему, что я командиру полка, будучи мальчишкой и когда речь шла о жизни десятков людей, не позволял с собой так разговаривать. И, если он за 20 лет совместной работы не понял этого про меня, то мне тут больше нечего делать. Много я таких грозных и гордых речей заготовил в уме. И воображал себе картину, как я, произнеся их в лицо Пономареву (желательно в присутствии других замов), встаю со своего места и выхожу из кабинета. Навсегда!.. Боже, какой я еще мальчишка! Но что-то здесь есть и настоящего. Ведь, если бы и в самом деле он стал бы меня «полоскать», да еще в присутствии других, мои оскорбленные фантазии превратились бы в действительность. Достоинство, пожалуй, осталось для меня высшей ценностью интеллигента-индивидуалиста.
10 марта 81 г.
Болею. Так вот, «дело Пайетты» более или менее уладили. Б.Н. на встрече сообщил ему, что его речь уже стоит в номере «Правды» на завтра (хотя итальянская печать и прочие изобразили, что, мол, Москва напечатала речь только после протеста). В Италии пошумели. Почти все группировки слева направо одобряли действия Пайетты, некоторые не без иронии. «Темпо», например, предложила воздвигнуть в Риме еще одну триумфальную арку по случаю возвращения Пайетты.
Он тем не менее остался на съезде и на заключительном заседании усиленно хлопал Брежневу и другим ораторам, и даже, кажется, пел вместе со всеми «Интернационал».
[Не хлопал и не пел только Каштан (Канада), демонстрируя свое возмущение по поводу того, что ему не досталось слова в КДС].
Однако, для меня «дело Пайетты» было сигналом в отношении Гордона Макленнана. Он оставался единственным, кому дадут трибуну в КДС и кто скажет «не то» по Афганистану. (Еще был японец, но того сразу настроили на Минск лишь после протеста из Токио уступили и дали слово в Колонном зале).
Так вот - что делать с Макленнаном? Подослал к нему сначала Джавада. Тот вернулся с обещанием Гордона «подумать». На утро я решил сам вмешаться и в первый перерыв зашел в буфет, где иностранные делегации «перекусывали» (всегда очень охотно и дружно). Гордон, когда я подошел, поздоровавшись, продолжал есть боком ко мне (стоя). Хотя он, конечно, все понял. А с Пайеттой они не раз общались, причем, - не зная общего языка и не желая воспользоваться нашим переводчиком, говорили друг другу примерно так: «АГ§ашз1;ап - уез ?» -«Уез», - отвечал другой. Итальянец очень ревностно добивался, чтоб англичанин не отступил, чтоб не одна ИКП фигурировала с трибуны в роли фрондера.
Наконец, он дожевал и, достаточно выдержав паузу, демонстрируя, что он не бросается навстречу человеку, который появляется лишь в экстренных случаях, - повернулся. Я сразу быка за рога: перерыв краток.
- Гордон! Я насчет Афганистана. Ты видел, что Пайетте отказали в слове здесь. И не потому, что мы боимся его мнения. В «Правде» оно будет опубликовано на весь мир. Но ты пойми: наш съезд - не международное совещание. Здесь не место демонстрировать разногласия. Гости на съезд приезжают для выражения солидарности с тем, с чем они согласны и в отношении чего они считают полезным солидарность коммунистов. Когда мы едем на съезд к итальянцам, испанцам, к вам, мы делаем только это - мы говорим о солидарности с вашей борьбой, о нашей симпатии и поддержке. Хотя у нас есть, что сказать по поводу того, что мы просто считаем ошибочным и вредным. Пойми и другое: для 5000 наших делегатов это не только политический форум - партийное собрание высочайшего уровня. Это и праздник. Они, эти простые люди, которые работают действительно самоотверженно, бывают в столице раз в несколько лет. Зачем ты хочешь их разочаровать? И разочаровать не в их убеждениях, не в правоте позиции ЦК КПСС, а в своей собственной партии. Ты ведь знаешь, что представления о ней с самых школьных лет, у наших людей самое благожелательное. И потом - никаких аргументов в пользу своей позиции по Афганистану у тебя просто не будет времени привести. Значит, это будет «выкрик», который как таковой прозвучит оскорбительно. Ты испортишь и все впечатление от своего выступления, ты испортишь и отношения между нашими двумя партиями. И т.п. в этом духе.
Он слушал, порозовев. Потом взял меня за плечи. «Иначе я не могу. Меня не поймет Исполком. Меня обвинят, что я исключил это под нажимом. Но я подумаю». Прозвенел звонок, я пошел за сцену, он - на сцену.
После обеда Лагутин (референт) сообщил мне, что Макленнан решил оставить в речи фразу об Афганистане.
Вечером замов собрал Пономарев. Передал «возмущение президиума» съезда по поводу того, что некоторые иностранные гости выступают по 20 минут. Тогда как договаривались по 7-10 минут. (Это относилось к представителям Анголы, Сирии, Мозамбика, которые помимо своей пустопорожней болтовни еще зачитывали послания своих президентов и презрительно отвергали любые попытки их «сократить», любые резоны - мол, подумайте о других, вы же вышибаете их пачками из КДС!) Сам Б.Н. был раздражен, всех оговаривал и впервые окрысился на меня («что вы глупость говорите, прямо кровь бросается в глаза!» Правда, это было до истории с Пайеттой, но как раз в тот день, когда было решено отказать ему в КДС. Замы пытались огрызаться, но он, видимо, сам получив оплеуху сверху, рычал и ничего не слушал. В конце я со злости сказал: «Между прочим, теперь Макленнан остается единственным в КДС, у кого будет Афганистан, завтра он выступает».
Б.Н. мне категорично и яростно:
- Не давать слова!
- Так и сообщить ему?
- Да. Так и сообщить!
Вернувшись к себе, я вызвал Джавада и велел исполнить. Он, дождавшись, когда англичане возвратятся из театра, сообщил Макленнану «решение президиума». Тот не бушевал. Огорчился. Примирился с тем, что ему, как и Пайетте, придется выступать на каком- нибудь из митингов.
На утро Джавад сообщил мне вышеизложенное. «Что будем делать?»
- Слушай, - говорит, - давай напишем Б.Н.’у записочку, процитируем это место (про Афганистан), ведь там легкое касание. Б.Н. ведь не видел самого текста. Допиши чего- нибудь от себя.
