Никола Седнев - Матрица
— Но что, я спросить не могу?
— Ну, можно я продолжу?
— А я что — мешаю?
— У нас конкурс девушек!.. — заорал Александр Григорьевич.
— Я не девушка, я знаю. Но зачем же волноваться? Если я не девушка, так надо волноваться?
— Предположим, что я — зритель, вызвавшийся выйти из публики на арену и проверить уникальные способности... а вот и Олег Сергеевич!
Девушки дружно захлопали.
— Я его раньше только по телевизору видела, — восторженно прошептала серая мышка рядом со мной. — В жизни он еще красивее.
Мужчины бывают разные: чуть привлекательнее обезьяны, средненькие — ни туда, ни сюда (таких большинство), видные из себя и красавчики. Загорелый человек лет сорока, появившийся на арене, не подходил ни под одну из этих четырех категорий. Это был Олег Званцев, единственный в своем роде. Сам себе категория.
С первого взгляда впечатывалось в память сразу и навсегда редкое сочетание ярких синих глаз и черных густых волос.
Походка Званцева, его манеры представляли собой смесь потрясающей естественности, раскованности и спокойной уверенности в себе. В каждом движении, жесте сквозило благородство. Человек, не знавший, что видит сына простого колхозного механизатора, запросто поверил бы, что перед ним потомок Ричарда Львиное Сердце или графа Висконти, Гаруна-алъ-Рашида или лорда Бекингэма. В любом обществе и в любой одежде, даже в рубище нищего, его горделивая осанка, ясный взгляд, открытое лицо не могли не обратить на себя внимания.
Сказать, что он был красив, — значит, ничего не сказать. Это само собой. Главное — моментально ощущалось труднообъяснимым образом, минуя разум, что он незаурядная личность. А еще — он был нездешним. Не отсюда. Таких не бывает. Разве только в кино. Или на обложках журналов. Или в рисованных иллюстрациях к дамским романам.
Улыбка — непритворная, теплая, сердечная, обезоруживающая.
Разве может такая улыбка принадлежать плохому человеку?
Смех — легкий, искренний, мелодичный, заразительный, от души идущий.
Разве может так смеяться человек мелкий, эгоистичный, пошлый, ничтожный, подленький?
А глаза... Глаза его были... как два стихотворения!..
Стоит ли осуждать девушек, женщин, которые, едва увидев Званцева, успев сказать лишь «Ах!», тотчас скоропостижно влюблялись в него. Я и сама чувствовала, что готова вот-вот втрескаться в него по уши.
В общем, Олег-Смерть-Барышням.
— Здравствуйте, — сказал он бархатным голосом.
Девушки опять захлопали. Я, подумав, тоже — чтобы не выделяться.
— Что ж, давайте начнем с вас, — Рабинович показал на девушку с противоположного от меня края скамейки. Та встала.
— Представься, как я учила! — скомандовала руководительница модельного агентства своим кисломолочным голосом.
— Мы же договорились, что вы будете молчать! — раздельно, как учитель во время диктанта, проговорил Рабинович.
— Я молчу, — сказала женщина.
— Меня зовут... — начала было девушка.
— Не надо представляться! — перебил ее Александр Григорьевич. — Вы из модельного агентства этой говорливой дамы? — Девушка кивнула. — Ваша руководительница по сути дела вредит вам своей навязчивостью. Она ужасно боится, что, не дай Бог, без нее обойдутся. Ой, что ж это будет? Без нее обойдутся! Какой ужас! Олег Сергеевич сам угадает, как вас зовут. А вы, женщина... можно обойтись без ваших реплик? Не то я сниму вашу пятерку девушек с конкурса!
— Но я не знала, — сказала дама «но».
— А не знаете, значит, надо помолчать.
— Но я молчу.
— Нет, вы не молчите!
— Нет, молчу.
— Нет, не молчите! Вы же говорите.
— Но я же молчу!
— Как же вы молчите, когда вы говорите!
— Я же не говорю, я молчу!
— Помолчите!
— Но я молчу...
Званцев жестом призвал всех к тишине, внимательно посмотрел на стоявшую девушку, зачем-то почесал ногтями правой руки ребро левой ладони и диагностировал:
— Вас зовут Наташа.
— Да... — восхищенно сказала она. — Ой, Олег Сергеевич, сколько раз видела по телевизору, как вы это делаете, но... все равно... у меня нет слов!.. Как у вас это получается?
— Не знаю, это у меня с детства.
— Ага, сейчас, — это девушка сказала уже Александру Григорьевичу, протянувшему ей листок с текстом. — «Уважаемые дамы и господа! Мы просили вас делегировать на арену из зала любого из зрителей, желательно того, кого многие из вас хорошо знают, кому доверяют. Этого зрителя вы сами выбрали. Пусть сейчас он задаст любые вопросы Олегу Званцеву, вопросы, которые придут ему в голову, — пожалуй, она слишком принужденно, фальшиво улыбалась, хорошенькую мордашку портило это механическое «чи-из», точнее было сказать, что она не столько улыбается, сколько скалится. — Но сначала, как зовут этого зрителя, Олег Сергеевич?»
— Александр Гершкович, — моментально ответил Званцев.
— «Угадал?» — прочитала по бумажке Наташа.
— О да! — сказал Рабинович. — Угадал... А теперь назовите первый ряд по вертикали! — это уже Званцеву.
— 3302898703, — без запинки ответил Олег Сергеевич, стоявший спиной к стенду.
— Ну, читайте дальше! — скомандовал Рабинович.
— А, теперь опять я?.. — спохватилась девушка. Она засмотрелась на Званцева. — Где это?.. Я потеряла... ага, вот, — она опять осклабилась во все свои тридцать два зуба. — «Теперь подумайте, о чем хотите — можете записать на бумажке и передать зрителям для проверки, — и Олег Званцев угадает вашу мысль. Итак, о чем думает сейчас этот зритель, Олег Сергеевич?»
В этот момент раздался рев боевого слона царя Ксеркса, идущего в атаку.
Рабинович инстинктивно повернул голову в ту сторону, откуда донесся трубный звук. Это сморкалась в платок директор модельного агентства. И Званцев тут же озвучил:
— Боже, как мне надоела эта лахудра.
Рабинович изумленно хохотнул, затем поперхнулся, закашлялся. Женщина в первом ряду, выпучив глаза, перестала сморкаться и, побагровев, тоже начала судорожно кашлять. Девушки прыснули со смеху. Александр Григорьевич с открытым ртом развел руками в стороны, изобразив немую фразу «Нет слов!», а вслух сказал:
— Который раз сталкиваюсь с этим чудом, казалось, мог бы и привыкнуть, уже ж ведь знаю, что от Званцева ничего не скроешь, а все равно каждый раз поражаюсь...
— Саша, не отвлекайся, — мягко поторопил его Званцев. — Поехали дальше.
— «Уважаемые дамы и господа!..» — это, заглядывая в бумажку, декламировала уже другая девушка. Она напропалую строила присутствующим глазки — так хотела всем понравиться, аж не могла. Очами, губами и прочими местами она обещала все, на что была способна, и все остальное тоже. Точно я не разглядела, но, по-моему, она даже подмигивала во все стороны — то одним глазом, то другим.
Следующая девица натужно читала по слогам, и Рабинович ее прогнал назад, на скамейку, заметив:
— Барышня еще не все буквы выучила.
По поводу этой модели, не овладевшей, несмотря на свои лет двадцать, навыками беглого чтения, встряла ее менеджер, принявшаяся защищать подопечную:
— Но девочка просто волнуется!
— А можно сложно волноваться? — поинтересовался Рабинович.
— Но она хорошая девочка!
— Хорошая девочка — это не профессия. Ей не директор цирка нужен, а специалист другого профиля.
— Какого?
— Волнительным нужно к невропатологу.
— Если девочка переволновалась, так что ж ее — расстрелять?! — не унималась руководительница.
— Кто говорит — расстрелять? — Видно было, что эту даму Александр Григорьевич расстрелял бы самолично и с удовольствием. — Здесь народу — раз, два и обчелся, и то она, вы говорите, волнуется! А что же будет при аншлаге? Она так разволнуется, что забудет, как ее зовут!
— Ей Олег Сергеевич подскажет, если что!
— Нет, она меня до инфаркта доведет!
— Но у этой девочки есть другие достоинства.
— Какие?
— Мне при всех говорить?..
— Вы замолчите когда-нибудь?
— Но девочка просто очки дома забыла!
— Так переволновалась или очки забыла?
— Но одно другому не противоречит. Сначала очки забыла! Потом из-за этого переволновалась. Или наоборот — сперва переволновалась и поэтому не взяла с собой в цирк очки!..
— Если она плохо видит, ей надо к окулисту! — по лицу и интонациям директора цирка ясно было, что тетка доживает свои последние минуты.
— Я разрешу ваш спор очень просто, — раздался велюровый голос Званцева. Сразу наступила тишина. — Марина (так ведь вас зовут?) не носит очков... Ей их никто никогда не выписывал. Они ей не нужны. У нее стопроцентное зрение.
— Откуда вы знаете? — кокетливо заулыбалась женщина.
— Я же мысли читаю. Вы забыли?..
Следующая девушка читала «с выражением», как это обычно принято на школьных утренниках, а попросту говоря, безвкусно играла своим голосом, избыточно четко произнося каждую букву и чрезмерно, как сурдопереводчик, артикулируя. Очевидно, она была жертвой длительных занятий в самодеятельном драмкружке.
