Чарльз Додд - Основатель христианства
На этой проверке и делают упор все евангелисты. Им, похоже, не очень хочется строить свою аргументацию на отрицательных свидетельствах ("не нашли тела Его", сказано в Евангелии от Луки), и они склонны свести их на нет. Согласно Марку, "женщины ничего никому не сказали" о виденном. По Евангелию от Луки, они сообщили ученикам Иисуса, "но их слова показались апостолам нелепой выдумкой, и женщинам не поверили"; причем ничего не говорится о том, дало ли какие-нибудь убедительные доказательства второе посещение гробницы. По Матфею, женщины шли рассказывать, но тут им повстречался сам Иисус, — а эта новость была уже куда более значительной. У Иоанна Магдалина, обнаружив гробницу открытой, с отодвинутым камнем, подумала, что тело кто-то унес, и тогда же рассказала об этом ученикам; но, как и в Евангелии от Матфея, встреча с самим Иисусом разрешает ее сомнения. Очевидно, евангелисты убедились (вероятно, на собственном опыте, когда пытались убедить других), что сама по себе пустая гробница, даже если в нее поверить, еще не доказательство. Тело могли унести враги или друзья2. Обе возможности принципиально допустимы (хотя, разумеется, их необходимо отвергнуть). Во всяком случае, евангелисты явно стремятся сосредоточить внимание не на том, что гробница пуста, а на том, что ученики видели Иисуса.
В других писаниях Нового Завета нигде нет упоминаний о пустой гробнице, хотя много сказано о воскресении Христа. Но, присмотревшись к языку этих текстов, можно прийти к выводу, что подразумевается больше, чем кажется на первый взгляд. Такие общие фразы, как "Христос... умер и ожил" или "быв умерщвлен во плоти, но оживлен в духе", действительно иногда встречаются. Но гораздо чаще мы читаем: "Христос воскрес из мертвых" или "Он погребен был и... воскрес в третий день". Отсюда напрашивается естественный вывод: воскресение как бы противостоит погребению. К такому же выводу можно прийти, внимательно читая другие отрывки, хотя там это не столь явно. Приведенные мною фразы, вероятно, восходят ко времени, предшествующему составлению Евангелий. Трудно отказаться от мысли, что именно так первые христиане представляли себе воскресение Господа. Для них, говоривших, что "Он восстал из мертвых", было само собой разумеющимся, что тело Его больше не лежало в гробнице; если бы гробницу пришли осмотреть, ее нашли бы пустой. Евангелия же дополняют это рассказом о том, что гробницу действительно осмотрели, и она оказалась пуста.
Те евреи, которые верили тогда в жизнь после смерти, представляли ее себе как жизнь тела, воскресшего после погребения. Тогда, может быть, ранние христиане, по другим причинам уверенные в том, что Иисус жив, пытались выразить эту уверенность в символах или образах, основанных на принятых представлениях? Может, именно отсюда взялись евангельские рассказы? Возможно — да, а может, и нет. Как мы видели, эпизод с женщинами, обстоятельно описанный в четырех Евангелиях, все-таки показывает, что одного свидетельства о пустой гробнице было недостаточно. По-видимому, евангелисты располагали целым рядом преданий, которыми нельзя было пренебрегать, так как они основывались на непосредственных свидетельствах. Однако эти предания не придавали связности их рассказу, да и скорее всего евангелисты плохо представляли себе, как ими воспользоваться.
Я бы сказал так: хотя общепринятая традиция говорила о воскресении Христа (нередко подразумевая, что Он вышел из гробницы, где погребли Его тело), в ней сохранилась и действительная память о том, что воскресным утром гробницу нашли открытой и, очевидно, пустой. Сначала увидевшие это смутились, не понимая, что произошло; потом они поняли, что Он каким-то образом покинул гробницу. Другой вопрос, правильно ли они поняли, и если да, то что это значило. Однако историк не вправе на это отвечать, и я воздерживаюсь от суждения.
Но как бы то ни было, главное значение придается свидетельству о том, что некоторые последователи Иисуса "видели" Его живым после смерти. Здесь мы уже вступаем на более твердую почву. Начать можно с самого раннего сообщения. Оно намного предшествует Евангелиям и приводится в одном из посланий апостола Павла, написанном примерно через четверть века после смерти Иисуса. Павел пишет, что до него дошли (очевидно, тогда, когда он принял христианство, то есть годами двадцатью ранее) сведения, хранимые и передаваемые преданием: "что Христос умер... и что Он был погребен, и что Он воздвигнут в третий день... и что Он явился Кифе, потом — Двенадцати; затем свыше чем пятистам братьям одновременно, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые почили; затем явился Иакову, потом всем апостолам". По словам Павла, все христианские учители, как бы ни спорили они о других вещах, это признают.
Очевидно, что сам апостол почитал такое единодушие очень важным доказательством фактов: если кто-нибудь усомнится, правда ли это, пусть сам спросит у помянутых людей. Среди них -" Петр (Кифа), глава ближайших к Иисусу учеников, и Иаков, брат Иисуса. Павел хорошо знал их. Он встречался с ними и даже провел две недели с Петром, когда приехал в Иерусалим через несколько лет после распятия — не более чем через семь, а то и через четыре. Таким образом, у нас солидный набор свидетельств, весьма близких по времени к основным событиям. С этими людьми случилось что-то, о чем они могли сказать только: мы "видели Господа". Речь идет не о каком-то общем для христиан "внутреннем опыте", а о вполне определенных событиях, уникальных, неповторимых и обозначенных во времени.
Это мы и должны иметь в виду, читая на последних страницах Евангелий о воскресении Христа. Внимательный читатель тут же заметит такую подробность: последовательное повествование, охватывающее события со входа в Иерусалим до пустой гробницы, вдруг прерывается. Далее перед нами скорее набор разрозненных эпизодов. Правда, Лука и Иоанн не без искусства пытаются выстроить их в связное повествование, но результат выглядит ненатурально. Во всяком случае, это явно не один и тот же рассказ. Ощущение такое, будто эти события не увязываются между собой в единое целое. Они какие-то спорадические, ускользающие, хотя и оставили в сознании участников неколебимую уверенность в том, что им явился живой Господь.
Переданы эти события по-разному: некоторые рассказы — короткие, почти бесцветные описания — приводят лишь необходимый минимум фактов; другие — пространны, подробны и нарочито искусны. Но схема одна и та же: ученики "осиротели" (слово это — из Евангелия от Иоанна*), потеряв своего Наставника. И вдруг Он появляется — в комнате, на дороге, в саду, на склоне холма, на берегу озера, если они там. Сначала все изумлены, некоторые сомневаются, колеблются (об этом не всегда сказано прямо, но это можно понять), а потом вдруг узнают Его. Сомнений уже нет. В Евангелии от Луки мы читаем, как два странника заговорили с незнакомцем; он сел поужинать с ними, и вдруг "глаза у них открылись — они узнали Его". У Матфея (где повествование гораздо суше) — о том, как в Галилее ученики Иисуса вдруг ощутили Его присутствие, но лишь немногие сразу Его узнали, "хотя некоторые и засомневались"; тогда Он заговорил, и тут Его узнают все... Согласно Евангелию от Иоанна, Мария Магдалина в неясном свете раннего утра заметила кого-то в саду. Она думала, что это садовник, но он обратился к ней: "Мария". "Учитель!" — ответила она... Рыбаки плывут в лодке по озеру, возвращаясь с неудачной ночной ловли, и видят на берегу незнакомца, окликающего их. Он говорит им, чтобы они еще раз закинули сети, они так и делают — на сей раз сети полны. "Это Господь!" — восклицает один из них. — И правда, это Он... Вот основной мотив всех рассказов. В деталях они различаются, и попытка согласовать их друг с другом довольно безнадежна. При описании явлении, лежащих, ех hуроthesi (Гипотетически), на границе нормального человеческого опыта, если не за нею, едва ли можно требовать от авторов непререкаемой точности. И действительно, все их сообщения, если принимать их буквально, кажутся сомнительными или безнадежно противоречивыми. Евангелисты стремятся во что бы то ни стало оправдать, даже логически объяснить то, что для очевидцев было мгновенно пережитой, интуитивно понятой истиной, не нуждающейся в обосновании. Ученики были абсолютно уверены в том, что видели самого Иисуса. Больше сюда добавить нечего. Они снова обрели столь дорогую им личную связь с Иисусом, казалось бы, навеки утерянную. Как мы уже видели, значило это, что Он простил их, хотя они предали Его в "час испытаний". Теперь они были новыми людьми в новом мире — смелыми, верными, предприимчивыми — и возглавили движение, которое тут же распространилось с невиданной быстротой.
Несомненно, что-то изменило этих людей. Сами они говорили, что то была встреча с Иисусом. Проверить их слова нам не под силу. Предлагать другие объяснения, основываясь на какой-либо предвзятой концепции, вряд ли стоит. Ведь мы действительно не знаем, каков был характер этой встречи, что было "на самом деле". Если под этим мы подразумеваем то, что мог увидеть любой случайный наблюдатель, — вопрос останется без ответа. Но история не состоит из "голых фактов". В нее входит и то, какой смысл придавали событиям их участники; а реальность событий познается через доступные наблюдению последствия. В нашем случае значение и последствия "фактов" яснее, нежели сами "факты". Впрочем, такое уже бывало и с другими значительными явлениями в истории. Так что мы имеем дело с действительно "историческим" событием. Оно было высшей точкой всего, что случилось в жизни первых христиан, и жило в их памяти об Иисусе. Оно же стало точкой отсчета для событий, открывшихся вскоре всему миру. Именно из-за него ученики Иисуса сделались новыми людьми и родилась новая община, или, как сказали бы сами ученики, заново родился Народ Божий. Израиль восстал из мертвых, и они были в нем. Свидетельство их столь ценно именно потому, что они говорят из самого сердца нового творения. Они сами прошли через смерть к новой жизни. Тьма и отчаяние Страстной пятницы и горечь субботы лишили их жизнь всякого смысла. На "третий день" они, как сказал Павел, "воздвигнуты со Христом"; и это — исповедание веры едва ли менее значительное, чем провозвестие: "Христос воскрес".
