Неизвестно - Сергеев Виктор. Луна за облаком
— Цемент?— продолжал кричать Шайдарон. — Будет цемент!— Вскинул глаза на секретаршу: — Зачем на квартирный? Жена и так ругается — квартиру превратил в телефонную будку. Скосил глаза на Трубина: — Сиди. — И снова в трубку: — Ну, чего там считать? Железобетонные кольца для очистных сооружений? Ну, я тебе верю, верю! Сиди. Григорий Алексеич! А? Это я не тебе. Ну так вот, учти.
Бросил трубку, пригладил волосы, разглядывая Трубина, словно вспоминал, зачем тот ему понадобился.
— Много помощников — некогда работать,— проговорил Шайдарон, продолжая, видимо, неоконченный телефонный разговор. Трубин деликатно промолчал.— Догадываешься, зачем позвал?
— Да нет.
— Ну, как живешь?
— Ничего.
— Ничего — это у цыган слепая лошадь. Знаешь Павла Патра- хина?
— Этого дядьку я знаю.
— Ты чего им там насоветовал?—В голосе Шайдарона зазвучали суровые оттенки. Он то снимал очки, то снова надевал их. На чисто выбритом лице вздрагивала клиновидная бородка.— Ты что же. велел им брать камень под городом?
— Под городом удобнее.
— Удобнее, говоришь?— Шайдарон скинул очки. Подумал. Бородка уперлась в галстук. — Ну, знаешь ли... Тебе-то до них какое дело?
Бородка отскочила от галстука, по бумаге заскрипел синий карандаш.
— Постой, братец! Ты что-то не договариваешь. А бензин?
— Какой бензин?
— Патрахин насливал бочку бензина и припрятал ее. Он гоео- рит, что вместе с тобой...
— Я его с тех пор и не видел!
— За такую экономию его к следователю...
— Да не видел я его, Озен Очирович! Не верите, что ли9
— Верю. Почему не верить? Я так и следователю сказал: «Разберемся сами».
Бородка заподрагивала, по выбритой до синевы щеке пробежал солнечный лучик. Шайдарон схватился за очки, стал посмеиваться:
— Придумали, черти! А ведь лоеко! Но бензин вернуть. Да, да.
— Да не брал я никакого бензина,— сказал Григорий.
— Знал я одного такого.— усмехнулся управляющий.—На складе пользовался спецодеждой. Как-то ее списывал. Ну и попался. Давай всех оговаривать, как вот и этот Патрахин. Потом сознался во всем, и в том, что воровал один, тоже сознался. Его спрашивают: на что. мол, надеялся? А он так ответил: «Сколько лет я ка авторитет работал, пусть теперь авторитет поработает на меня».
Трубин промолчал, ждал, что еще скажет управляющий.
— Ну, как у тебя с бригадой? Не пожалел, что полез туда7
— Да нет
— С кладкой, как у вас? Отстаешь? Ну вот. Это уж никуда не годится. Хуже всякого... С чем бы другим, а то — с кладкой.
— Людей мало.
— Ну, что людей? Все требуют людей! Ты бригадир, ты и решай.
— Я и решаю.
— А что?
— На рекорд пойдем, Озен Очирович. Девятьсот кирпичей на каменщика.
— Ого! А ну давай... Как это так? Девятьсот9 Это легко сказать.
— У меня есть такой Михаил Гончиков...
— Ну и что?
— У него руки созданы как бы специально для кирпича. Мы с ним вот подработаем и покажем. Если выйдет, вас позовем, посмотрите. Если одобрите, мы быстро остальных обучим.
— Всех что ли?— управляющий хмыкнул. — А ты знаешь, как солдаты по мосту ходят?
— Не знаю, не приходилось.
— Так знай: не в ногу! А то мост не выдержит. Так и у меня. У меня фонды на кирпич не выдержат. Видал как?
Трубин пожал плечами: не поймешь управляющего — то ли шутит, то ли всерьез.
— Ну, ладно. Фонды фондами, а старик тебе подбросит кирпича Старик все может!
Шутит или не шутит Шайдарон?
— Что бы вы делали без старика? А?— Шайдарон засмеялся.— А, между прочим, были времена... Существовал обычай — умерщвлять стариков.
— Как это так?
Сегодня какой-то странный этот Шайдарон.
— А вот так и умерщвляли. Заставляли глотать длинную ленту жира. Старик глотал, задыхался и погибал. А потом этому обычаю пришел конец.— Озен Очирович начал набивать трубку табаком, покосился хитрым глазом на Григория.— Дело было так. Поспорили ханы между собой. Один говорит: «Выстрою чугунный мост через океан». Другой говорит: «Выстрою невиданный дворец». Ну, стали строить. Тот, который мостом хвастался, что успеет за день сделать, то ночью волной у него смоет. А тот, который за дворец взялся, быстро все соорудил, осталось покрыть крышу. Бился-бился. Покрыл крышу, позвал слугу, спрашивает: «Готово?» Тот отвечает: «Плохо». Слугу казнили, крышу сломали. Снова хан за работу. Снова тащат кого-то из слуг. Хан спрашивает и опять ответ: «Плохо». Кого ни позовут, всякий говорит: «Не готово», а кто говорит: «Не так покрыто». Многих слуг хан казнил, а дворец достроить не может. Дошла очередь до юноши, у которого престарелый отец. И давно пора было того старика задушить жиром, но сын прятал его в сундуке. Вот сын и признается отцу: «Моя очередь предстать перед ханом, и сегодня я буду казнен. Хан не умеет крыть крышу, и я погибну. Мне не жалко своей жизни, я все думаю о том, что будет с тобой попе моей смерти». Отец тогда и советует сыну: «А ты скажи х:*ну, чтобы он встал спиной к солнцу, когда будет крыть кровлю дворца. От солнечных лучей у хана двоится в глазах». Сын послушался отца и сказал хану, как надо поступить. Удивленный хан требует от юноши- кто, мол, тебя надоумил так отвечать мне? Ну тот во всем сознался.
С тех пор стариков уже не умерщвляли. Вот так вот, Григорий Алексеич.
Шайдарон закурил трубку, улыбнулся:
— Ты вот слушал меня и думал: «Чего это он мне сказкой голову морочит?» Думал так?
— Да нет, не думал,— Григорий рассмеялся.—А в общем-то, интересно. Забавно.
— У меня к тебе еще одно дело. Решено послать часть твоей бригады на бетонирование плиты ростверка в главный корпус. Как смотришь?
— Ну, что же. Решено, так решено...
— Людей тебе подбросим и технику дадим.
— Сколько кранов дадите?
— Пять. Может, шесть. Позванивай начальнику цеха бетона Елизовой. У шоферов за главного один из Патрахиных. Младший. Изобретатель. Павел, сам видишь, какой изобретатель... Если все уразумел, то иди. А то у меня одной телефонной ругани на целый час.
Григорий шел от Шайдарона и в коридоре столкнулся с Догдомэ. Та отвернулась, будто его не видела.
— А мне вас нужно,— остановил ее Трубин.
Они поздоровались. Догдомэ все время пыталась смотреть куда- то мимо. В полутемном коридоре глаза ее казались влажными. «Она всегда со мной какая-то непонятная,— подумал он и посмотрел на нее пристальнее. — А лицо у нее приятное, как у симпатичного мальчишки. Приятное...» Григорий хотел было так и сказать ей, но смолчал: не настолько они близки, чтобы говорить подобное.
— Я как-то звонил вам, но не застал.
— Мне говорили.
— Я уезжал в командировку.
— И об этом мне говорили. — Она взглянула на него влажными глазами, в которых мерцали спокойные отражения чего-то светлого: не то окон, не то ламп.
— С вас не сняли эту нагрузку? Ну, эту самую... рационализацию?
— Нет, не сняли
— У меня кое-что есть по этой части.
— У вас оформлено или пока в голове? Пройдемте ко мне.
— Знаете что?— нерешительно сказал Трубин. — А может быть, мы так сделаем? Я зайду как-нибудь попозже к вам и потолкуем тогда обстоятельно.
— Это меня устраивает.
«Кажется, я с достоинством выдерживаю все встречи с ним,— думала Чимита, глядя вслед Трубину.— Ха, с достоинством! Ведь при всем этом я ничего не предпринимаю. А возможно, что только поэтому он проявляет какой-то интерес ко мне и совсем уже не спрашивает о Флоре. Эта небольшая его заинтересованность мною всего- навсего любопытство».
Самосвал с бетоном, натужно урча мотором, подошел к главному корпусу. Бетонщик Быховский навесил на машину вибратор. Кузов медленно поднялся...
Вибраторов на площадке не хватало, и Трубин велел приспособить один из них как передвижной. Едва бетон вываливали в «калошу», как вибратор снимали для очередной машины.
Крановщица Груша зацепила «калошу», поднесла ее к месту укладки бетона. Быховский, широко шагая, длинный и нескладный, с черным, давно нечесанным кудрявым чубом, поспешил за тросом крана. «Калоша» замерла в воздухе. Быховский нажал на ручку затвора и теплая серая тестообразная лента поползла вниз.
С этим затвором, который так легко только что отжал Быховский. сначала было много мороки. Задвижку «калоши» под тяжестью бетона то и дело заклинивало и после этого трое рабочих не в силах были повернуть ручку затвора. Не работа, а одно мученье... И лишь когда догадались задвижку «калоши» из выгнутой сделать вогнутой во внутрь, заклинивания прекратились.
...На площадке укладывали бетон. Трое разравниЕ&ли серые глыбы, глухо шумели вибраторы. Быховский спрыснул водой из шланга бетонную поверхность, крикнул, чтобы тащили «утюг» — гладилу. Плита ростверка должна быть гладкой.
А кран тащит новую калошу». Быховский суетится тут же, командует крановщице:
— Вира! Майна!
Подъехал Валерий Патрахин. Высунулся из кабины:
— Григорий Алексеич, мы убедились, что по-групповому ставить шоферов нельзя... Это ошибка Надо по-другому.
