Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.
а те, которые выступают с предложениями.
Придавалось большое значение МКС «Буран» (слово «Энергия» добавилось
намного позже), ее разработка была поручена первой сборной РКТ: носитель и
возвращаемый аппарат (то, что в США называли «Шаттлом»), а также четыре
самых мощных в мире жидкостных двигателя – РКК «Энергия» во главе с
В.П.Глушко, система управления – НИИ-885 во главе с Н.А.Пилюгиным и
стартовый комплекс – ОКБ ОМ (общего машиностроения) во главе с
В.П.Барминым. Конечно, вся кооперация включала еще десятки НИИ и заводов
(к работам были привлечены сотни тысяч людей, но основных я назвал). Все же
нельзя не назвать НПО «Молния» из Минавиапрома во главе с Лозино-
Лозинским, которое должно было сделать мягкую посадку корабля, используя
аппаратуру НИИ-885, на нем размещенную.
Еще раз обращаю внимание, что для советской МКС, как и для американской,
вначале использовалась единая СУ, размещаемая на КА.
Спустя несколько лет (!!!) Н.А. Пилюгин понял, что с таким объемом работ его
институту не справиться, и вышел с предложением поручить СУ ракеты и КА
двум разным организациям. Тем самым в СССР появилась самостоятельная
ракета, которую назвали «Энергия» в честь РКК, и автономный КА.
С Пилюгиным в такой ситуации спорить никто не мог, и я поехал в Москву. Я
считал, что поскольку нас подключают в помощь, первой на ЛКИ должна выйти
ракета, сроки на создание СУ которой уже частично использованы НИИ-885,
Пилюгин нам предложит КА. Ракета мне не нравилась еще и потому, что для
отработки ее системы стабилизации нужны мощные рулевые приводы
82
поворачивать двигатели, а для создания им реальных нагрузок – гигантские
механические стенды, которые я никогда не любил.
Как часто уже случалось, я переоценил значимость нашей фирмы. Пилюгин и
не думал обсуждать со мной, что нам поручить, а просто сказал, что мы будем
делать СУ ракеты, а он – СУ орбитального корабля. Тем более что такое
решение давало ему дополнительные сроки, так как сразу стало ясно, что
первый пуск ракеты будет произведен без орбитального корабля.
Так мы снова (как в «Метеорите») оказались втянуты в разработку, хотя в
первоначальном постановлении ЦК нас не было. Нас вписали в очередное
постановление по РКТ, так как нужно основание для участия в этой работе, ну и
получение положенных разработчикам минимальных благ, ибо их только так,
через постановление, можно было получить.
Конечно, «Энергия» была грандиозным сооружением, я пишу об этом потому,
что чем больше объект управления, тем сложнее его стабилизировать с учетом
колебаний свободных поверхностей наполнителей в топливных баках,
поперечных упругих колебаний корпуса и под действием ветровых нагрузок. В
этом смысле «Энергия» - уникальна и трудно сказать, сколько сил и мозгов
специалистов теоротделения было потрачено на решение этой задачи. Но мы ее
решили, причем с первого раза, во что никто, включая РКК «Энергия», не
верил. После первого удачного пуска их теоретики сказали, что – случайно, нам
просто повезло. Но после второго также удачного пуска даже такие снобы, как
теоретики РКК «Энергии», поняли, что в лице НПО «Хартрон» они имеют дело
с организацией с самой высокой в СССР квалификацией, не только не
уступающей остальным, а даже во многом их превосходящей.
К сожалению, работа нашей организации по «Энергии» отнюдь не была
наполнена победами. При сравнительно хорошем начале, мы, как и всегда,
оказались «крайними», причем «крайними» настолько, что ракета ждала нас на
полигоне, а наша фирма «ухитрилась» не поставить наземных проверочных
программ. Это программы не для БЦВМ, а для обычных наземных ЭВМ,
которые широко использовались в СССР для автоматизации производственных
процессов, так что завод-изготовитель мог снабжать нас ими в любом
количестве. Нет сомнений, что программы для этих машин во много раз проще
и легче делать, чем программы БЦВМ.
Я вижу причину нашего провала в этой работе в том, что мы изменили
разработчика этих программ. Я уже писал, что первоначально (и это длилось
много лет) все программы делались в теоротделении, тем более что на всех
остальных ракетах мы использовали для программ проверок аппаратуры ту же
БЦВМ, которая стояла на борту ракеты и управляла затем полетом.
Для разработки СУ «Энергии» было создано, конечно, отделение главного
конструктора, весьма многочисленное, а потом специально для создания
наземных программ проверок из него выделили еще одно отделение во главе с
сыном В.Г.Сергеева. Его старший сын Толя совершил, наконец, сказочную
карьеру, уйдя с должности начальника группы или сектора (уже точно не
83
помню) теоротделения в отделение главного конструктора СУ «Энергии», и
став сначала начальником созданного для него отдела, а затем и специального
отделения. Я ничего плохого о нем сказать не могу, кроме того, что на такую
должность (не только отделения, но и отдела и сектора) он по своим
организационным и техническим способностям совершенно не подходил.
Под давлением В.Г. я помог Толе защитить кандидатскую диссертацию, но
никак не реагировал на его постоянные «советы» (он ведь – генеральный
директор) разделить 35-й отдел на два, назначив его сына начальником второго
отдела. Скажем прямо, меня бы не поняли в отделении, да и я сам считал
неправильным создавать отдел для сравнительно несложных проверочных
программ наземных управляющих ЭВМ.
Тогда было принято решение, что он должен административно расти не в
теоротделении. Отношение Сергеева ко мне это, безусловно, не улучшило, но
против совести я идти не мог, тем более, что «советы» давались все же не в
директивной форме.
Я так подробно пишу об этом, потому что это (конечно, главное не в Толе, а в
начальнике отделения – главном конструкторе этого заказа на нашей фирме)
послужило одной из причин катастрофического срыва сроков, что и привело к
печальным для самого Сергеева последствиям.
Но до этого должно было пройти еще достаточно времени.
Начальником отделения, а значит и главным конструктором заказа, был
назначен Андрей Саввич Гончар. Мы с ним проработали в одном
подразделении с 1956г.
Я уже писал, что после возвращения в Москву Д.Ф.Клима все были уверены,
что именно он, участник войны, член партии, станет начальником
теоротделения. Назначение меня Сергеевым после работ по системе
стабилизации 8К64, стало для Гончара, как и для всех остальных, полной
неожиданностью, тем более при категорических возражениях обкома партии.
Но это был первый период истории ОКБ-692, и Сергеева интересовало только
дело, а мой авторитет в нашей отрасли был уже высок. В дальнейшем ситуация
изменилась, но менять меня уже не стали.
Так и пробыл Гончар на посту начальника важнейшего и наиболее секретного
отдела систем управления дальностью (т.е. точностью стрельбы) № 33 в
теоротделении с момента создания ОКБ-692. Он считал, и, наверное, не без
оснований, что заслуживает большего. Но так уж я устроен, что, если я –
начальник, то не по форме, а по существу, так что все принципиальные вопросы
решались у меня.
Наши с Андреем Саввичем позиции часто не совпадали, но они всегда
оставались деловыми и принципиальными. Человек – А.С.Гончар (он недавно,
уже после моего отъезда, умер) - безусловно честный, порядочный, абсолютно
чуждый антисемитизму, что для теоретиков было, как я считал, в порядке
вещей, и толковый. У него был только один крупный недостаток, он невероятно
84
упрям, я ему об этом говорил, и он даже сам на себя мне жаловался, но себя не
переделаешь.
Именно ему поручили быть главным конструктором по СУ «Энергии» у нас на
фирме.
Конечно, как человек технически грамотный, тем более теоретик, он понимал
неправильность положения, когда все программы БЦВМ делались в
теоротделении, так что без его участия нельзя было решить ни одного, даже
мелкого вопроса.
Поэтому он решил начать с более простой и менее ответственной работы –
программирования наземных режимов на управляющих ЭВМ, чтобы хоть здесь
быть самостоятельным, а не бегать по каждой мелочи в 35-ый отдел. Именно на
пост начальника отдела этих программ его, как мне кажется, Сергеев убедил
