Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия
Парни снова переглянулись, на этот раз – радостно.
– Есть, есть! – закричали они хором. – Наш господин, почтеннейший синьор Гвидо Сильвестри будет рад видеть вас, уважаемые господа музыканты!
Немного подождав внизу, в довольно‑таки узком зале, приятели, а следом за ними – и Кызгырлы, поднялись по крутой лестнице на второй этаж, где их уже с нетерпением дожидался хозяин дома, пресловутый Гвидо Сильвестри – сухонький старичок с белой реденькой бородкой и обширной лысиной, на которую он тут же надел тюрбан. На шее старичка, поверх длинной бархатной куртки, сияла толстенная золотая цепь, кривые подагрические ноги смешно обтягивали модные штаны – чулки – левая штанина (или чулочина) была в желто‑синюю полоску, правая – в красно‑белую клетку. Острые носы башмаков загибались вверх так круто, что их приходилось привязывать к щиколотке тонкими серебряными цепочками.
– Однако, – удивленно покачал головой Лешка. – Ну и лыжи! Интересно, как он в них ходит?
– Приветствуем тебя, о почтеннейший! – с поклоном произнес Владос.
Лешка тоже вежливо кивнул, а Кызгырлы – дурачина – так и стоял со своей домрой, как пень.
– Ты странно говоришь, – вместо ответа проскрипел старик. – Слуги сказали, что вы – итальянские музыканты. Но вы никакие не итальянцы, – он зло прищурился. – Обманщики!
– Мы никого не обманывали! – гордо заверил грек. – Разве ж мы говорили твоим слугам, что итальянцы? Нет! Мы только сказали, что мы из Италии, но ведь не каждый, кто там живет, итальянец.
– Мудро ты рассуждаешь, парень, – Гвидо Сильвестри покачал головой. – В каком же городе вы жили?
– В Неаполе!
– В Неаполе? Так вот откуда твой странный говор! – губы старика презрительно скривились. – Неаполь – никакая не Италия! Так, деревня… Ну и что вы будете петь?
– Песни, почтеннейший синьор!
– Я понимаю, что не молитвы. Ну, что стоите? Пойте, раз уж пришли, а я послушаю.
Лешка вышел вперед и, обернувшись к Кызгырлы, махнул рукой:
– Играй!
– Не могу, одна струна сорвана! – через Владоса предупредил надсмотрщик, надо сказать – довольно запоздало.
– Ну и что? – усмехнулся юноша. – Играй на оставшихся двух!
– На двух? Хмм… А что играть‑то?
– Да все, что хочешь. Бренчи себе на одной ноте – трям‑брям, трям‑брям – ну, как на «Фабрике звезд».
– Йэх, – совсем как бригадир Михалыч вздохнул Кызгырлы и, сев по‑турецки на пол, ударил по струнам.
– Жанна из тех королев, – громко запел Лешка, – что любит роскошь и ночь!
Хотя слушателей было мало – старик и несколько слуг – юноша даже несколько волновался, все ж таки он пел со сцены второй раз в жизни. Первый раз было лет пять назад, в оздоровительном лагере, и тогда вышло неплохо, а значит – и сейчас получится.
– Слышишь, Жанна‑а‑а!
– В этой грустной песне поется о девушке, которая искала себе жениха, – усевшись рядом с хозяином дома, бесстрастно «переводил» Владос (над «переводом» друзья думали почти всю ночь). – Ей не нужны были молодые дурачки – слишком уж они глупы…
– О, да‑да, очень верно подмечено, – закивал старик.
– И не нужны были бедняки – ибо они тоже не отличаются особым умом.
– То так!
– А вот люди опытные, уже пожившие – совсем другое дело!
– Вот‑вот! И что, что эта девушка, нашла она своего жениха?
– А вот об этом – следующая песня!
Я свободе‑е‑ен,
Словно птица в небесах!
– О, как прекрасны белые пальцы Гюльнуз!
Я свободен,
Я забыл, что значит страх…
– Как строен ее стан! Как черны брови! Уши ее – словно морские раковины, а глаза – словно звезды. Лицо – как молодая луна. И лицо это печально. Скучает Гюльнуз у себя в далекой горной деревне. Хоть отец ее и богач, но… Несчастная девушка так мечтает жить в красивом доме, в большом и шумном городе!
– Гюльнуз… постой‑постой! Я, кажется, о ней слышал!
– Мы тоже бывали у нее в гостях, и эти все песни – о ней.
Холодное тело к воде я поднес…
– Однажды к Гюльнуз прислал сватов молодой джигит Джульбарсы…
И в лодку ее положил…
– Молод и глуп этот Джульбарсы, – решила Гюльнуз. – Вот, если б он был опытным и богатым. И бархатный костюм его украшала бы золотая цепь…
– О‑о‑о! какие хорошие песни!
– И ночью он бы не лез со всякими глупостями, а спокойно б себе спал…
– У‑у‑у! Как верно замечено!
– У молодых ведь одна похоть на уме. Как им верить?
– Вот именно!
– Иное дело – пожилые, солидные люди – истинная надежда и опора для молодой неопытной девушки.
Лешка уже заколебался петь, уж и слова позабыл, начал все песни по новой… А хитрый грек все болтал, болтал, болтал…
Хозяин до того расчувствовался, что даже оставил гостей на обед. И, надо сказать, обед был более чем приличный – Гвидо Сильвестри не поскупился.
– О, Гюльнуз, Гюльнуз, – потягивая из серебряного кубка вино, качал головою старик. – Как бы я хотел помочь этой чудесной девушке!
– Она сейчас здесь, синьор.
– Как здесь? – Гвидо Сильвестри расплескал вино.
– Ее пригласил в гости Каллос Каридис, купец.
– Каллос Каридис? Этот поганый работорговец?! Гюльнуз что, сошла с ума?
– Она просто ищет приличного жениха. Опытного, пожилого, небедного… ну и чтоб без всяких ночных глупостей. Ей сказали, что Каллос Каридис как раз такой.
– Да он же известный скупец! – не на шутку разволновался престарелый хозяин дома. – Нет, он не пара для умной молодой девушки, совсем не пара… Вот что! А нельзя ли устроить так, чтобы Гюльнуз пришла в гости ко мне?!
– О нет, нет. Это совсем невозможно!
– А все‑таки?
– Гм… ну… Знаете, нужны средства… Ну, там, подкупить слуг и все такое…
– Я готов платить!
– Ну что ж, – Владос подмигнул Лешке. – Пожалуй, попробуем… Но пока ничего не обещаем.
Все уже почти сладилось! А вот на фелюке приятелей ждал неприятный сюрприз.
Гюльнуз неожиданно пошла на попятную.
– Стать женой плешивого старика… Фи! Пожалуй, я лучше вернусь.
Лешка усмехнулся:
– Владос, скажи ей, что ее никто и не держит. Только не думаю, что ее папаша сыщет лучшего жениха. Нет, кабы она сама выбирала… Но здесь, у вас, такое невозможно даже представить. Так что – хрен редьки не слаще. Короче, мы свое дело сделали. Пускай возвращается, если хочет коровам хвосты крутить на колхозной ферме! А ведь могла бы жить, как в сказке! Молодая вдова! Особняк! Пароходы! Тьфу‑ты… Корабли. Рядом – верный Кызгырлы в белых шальварах. Счет в крутом банке. Не жизнь – песня!
– Да я понимаю, – посмотрев на Лешку, девчонка вздохнула. – Я ведь не дура, не думайте. Просто вот взгрустнулось чего‑то. Подумалось, может, хоть когда‑нибудь будет так, что девушки сами будут выбирать себе женихов…
– Так ты сама и выбираешь… Ну, из предложенного списка.
– Да я не о том… – Вздохнув, Гюльнуз украдкой вытерла слезы и уже другим, обычным тоном, произнесла: – Ну что ж. Пожалуй, я согласна. И в самом‑то деле, иначе зачем сюда ехала? К тому ж этот Гвидо Сильвестри, кажется, не самый плохой вариант.
– Вот именно, что не самый!
Дальше тему развивал Владос. А Лешка… Лешка молча сидел, уставившись в расшитый полог шатра, и слушал, как снаружи кричали чайки. На душе сделалось вдруг так погано, словно бы он только что предал лучшего друга… Нравилась ли ему Гюльнуз? Да! Желал ли он ей счастья? Конечно, от всего сердца! Значит – он все сделал правильно! Замуж за престарелого богача – пожалуй, лучший выход для умной и красивой девушки, измученной тоскливым существованием в опостылевших предгорьях. Папаша, конечно, богат – но и наследников у него много, так что Гюльнуз почти ничего там не светит. Единственный выход. Единственный. И очень даже неплохой. Вот только чувства… Их‑то никуда не денешь, не спрячешь, не засунешь в чулок. С годами, конечно, притупятся… Нет, правильно они поступают, правильно! И все же – почему тогда так погано на сердце?
– А как ты думаешь, Али? – вернула парня на землю Гюльнуз.
– Что? – Лешка хлопнул глазами.
– Мы с Владосом сейчас обсуждали, как можно будет украсить дом.
– А… Герб себе придумай, Гюльнуз, – неожиданно посоветовал Лешка. – Герб – это такой знак…
– Я знаю, что такое герб, Али, – девушка мягко улыбнулась. – Учитель Галлор мне рассказывал. Герб… – Глаза ее затуманились. – У нас это пока не принято…
– Так ты будешь первой!
– Вот и я о том… Герб… Овальный итальянский щит, а на нем… на нем – по лазоревому полю – серебряные звезды… Нет, звезда, кажется, не геральдический знак… а, пусть будет…
Через день – последний из отпущенных трех – красавица Гюльнуз торжественно вошла в дом синьора Гвидо Сильвестри. Девушка произвела весьма благоприятное впечатление на престарелого богача, даже можно сказать – он был ею очарован. А Ичибей Калы с удовлетворением осматривал внутреннее убранство дома – шелковые шпалеры, портьеры синего фламандского бархата, мраморные лестницы, резная солидная мебель. Что и говорить – жених был далеко не беден.
