Сьюзан Хинтон - Изгои
Далли тихонько постоял рядом со мной, пока до него доходило, что мы и впрямь вобов сделали. Потом ухватил меня за футболку, рывком поставил на ноги.
– Пошли, – он потащил меня за собой по улице, – пошли к Джонни.
Бежать я не мог, ноги заплетались, и Далли нетерпеливо меня подталкивал.
– Да быстрее ты! Когда я уходил, ему хуже стало. Он с тобой хочет повидаться.
Не понимаю я, как Даллас мог нестись со всех ног после того, как его повозили по земле, да еще и больную руку задели, но бежал за ним что было сил. Никогда я так не бегал, как тогда ночью, куда там школьным забегам. Голова у меня до сих пор кружилась, и я очень слабо соображал, куда я вообще бегу и зачем.
Далли припарковал «Ти-Бёрд» Бака Меррита прямо возле нашего дома, мы прыгнули в машину. Пока Далли с ревом летел по городу, я сидел как на иголках. На Десятой за нами пристроилась сирена, в лобовом стекле замелькала красная вспышка.
– Притворись больным, – скомандовал Далли. – Совру, что везу тебя в больницу, что, кстати, правда.
Я привалился к прохладному оконному стеклу и притворился, что мне плохо – я себя так чувствовал тогда, что это было совсем не трудно.
Полицейский брезгливо глянул на нас.
– Так-так, приятель, на пожар опаздываем?
– Малыш, – Далли ткнул пальцем в мою сторону, – с мотоцикла навернулся, вот, в больницу везу.
Я застонал, даже особо не притворяясь. Похоже, вид у меня был не очень, еще бы – столько синяков и порезов.
Коп быстро сменил тон:
– Плохи дела? Эскорт нужен?
– Мне-то откуда знать, плохи у него дела или нет? Я ж не врач. Конечно, нам нужен эскорт! – Когда полицейский садился в машину, Далли прошипел: – Кретин!
Теперь, когда перед нами ехала машина с мигалкой, мы до больницы добрались за считанные секунды. Всю дорогу Далли о чем-то говорил, говорил, но меня так мутило, что я почти ничего не разбирал.
– Мне так хотелось, понимаешь, парень? Так хотелось, чтоб у Джонни все хорошо было, чтобы он не обозлился. Но будь он как я, не влип бы в такую передрягу. Просекай он все, как я, не полез бы в эту церковь. Вот она, награда за помощь людям. Статейка в газете да куча проблем… Будь поумнее, Пони… будь пожестче, как я, тогда цел останешься. Когда сам себя бережешь, здоровее будешь…
Он еще много чего говорил, но я не все расслышал. Мне все мерещилась какая-то чушь, будто Далли сошел с ума, потому что он все нес и нес какой-то несвязный бред, а Далли никогда так не разговаривал, теперь-то я бы все понял, наверное, а тогда меня всю дорогу мутило.
Коп довез нас до больницы и уехал, пока Далли делал вид, что вытаскивает меня из машины. Но едва тот скрылся из виду, Далли меня выпустил – я чуть не упал.
– Быстрее!
Мы промчались по коридору, растолкали всех и вскочили в лифт. Кто-то кричал нам вслед, потому что вид у нас был, похоже, очень потрепанный, но у Далли на уме был один Джонни, а я так плохо соображал, что только и мог, что за ним бежать. Когда мы наконец добрались до палаты Джонни, нас остановил врач.
– Простите, парни, но он умирает.
– Нам нужно с ним повидаться, – сказал Далли и щелкнул Смешинкиным ножом. Голос у него дрожал. – Нам нужно с ним повидаться, уйди с дороги, не то тебя потом будут оперировать.
Врач и глазом не моргнул.
– Я вас пущу, но не из-за ножа, а потому что вы его друзья.
Далли поглядел на него и спрятал нож в карман. Мы зашли в палату к Джонни, минутку постояли, пытаясь отдышаться, хватая ртами воздух. Тихо было – ужас. Очень страшная это была тишина.
Я посмотрел на Джонни. Он лежал совсем неподвижно, и я, запаниковав, подумал – он уже умер. Опоздали.
Далли сглотнул, утер пот с верхней губы.
– Джонни-кекс, – хрипло позвал он его, – Джонни?
Джонни еле заметно шевельнулся, открыл глаза.
– Эй, – тихонько сказал он.
– Наша взяла, – пропыхтел Далли. – Мы уделали вобов. Наваляли им, погнали с нашей территории.
Джонни даже не попытался улыбнуться.
– Бесполезно… от драк никакого толку…
Далли нервно облизал губы.
– В газетах про тебя до сих пор статьи пишут. Про то, какой ты герой, и всякое такое. – Говорил он чересчур быстро и чересчур спокойно. – Да-да, называют тебя героем, и всех грязеров в герои записали уже. Мы так тобой гордимся, дружище.
У Джонни глаза засияли. Далли им гордился. Джонни только об этом и мечтал.
– Понибой.
Я едва расслышал. Подошел поближе, склонился, чтобы узнать, что он хочет мне сказать.
– Будь всегда золотым, Понибой. Будь всегда золотым…
Подушка под ним как будто немного просела, и Джонни умер.
Про мертвых пишут обычно, что лица у них делаются такие, будто они мирно спят. И вовсе это неправда. У Джонни лицо стало просто мертвое. Как свечу задули. Я хотел было что-то сказать, но и звука из себя не смог выдавить.
Далли сглотнул, протянул руку, убрал Джонни челку со лба.
– Вечно ему эти волосы на глаза падали… вот что бывает, дурилка, когда людям помогаешь, вот что бывает…
Он вдруг резко вскинулся, со всей силы приложился об стену. Лицо у него исказилось от боли, по лицу заструился пот.
– Черт, Джонни… – завыл он, молотя кулаком по стене, пытаясь вколотить в нее свою волю. – Ох, Джонни, черт, не умирай, не умирай, пожалуйста…
Он сорвался с места, выскочил за дверь и помчался по коридору.
Глава десятая
По коридору я шел как в тумане. Далли уехал на машине, а я в ступоре потащился домой. Джонни умер. И не умер. Оставшееся в больнице неподвижное тело – это был не Джонни. Джонни куда-то делся – может, спит на поле или играет в пинбол в кегельбане, или сидит на ступеньках той церкви в Виндриксвилле. Вот пойду сейчас домой, пройду мимо поля, а Джонни сидит там себе на бордюре и курит, и, как знать, может, мы с ним вместе полежим там и поглядим на звезды. Он не умер, сказал я себе. Не умер. И в этот раз мне удалось выдать сон за явь. Я убедил себя, что он не умер.
Я, похоже, несколько часов пробродил по городу, иногда даже на дорогу выходил, и тогда мне в спину сигналили и ругались. Как знать, может, я всю ночь так и ходил бы по улицам, если бы какой-то дядька не спросил, не нужно ли меня куда подбросить.
– А? Ой. Ну да, наверное, нужно, – ответил я.
Я сел в машину. Дядька, которому было уже лет двадцать пять, посмотрел на меня.
– Ты сам как, парень? Вид у тебя такой, будто ты с кем-то подрался.
– А я и подрался. На драке был. Я в порядке.
Джонни не умер, говорил я себе, и верил в это.
– Ты уж прости, что говорю тебе об этом, – сухо сказал дядька, – но ты мне всю машину кровью закапал.
Я заморгал.
– Да?
– Из головы.
Я потрогал висок, который уже давно побаливал, потом посмотрел на руку – она была вся в крови.
– Ой, блин, мистер, простите, – растерялся я.
– Не переживай. Эта развалина и не такое видала. Говори адрес. Я побитого ребенка посреди ночи на улице не высажу.
Я сказал ему адрес. Он довез меня до дома, я вылез.
– Спасибо вам большое.
Наша банда – все, что от нее осталось, – собралась в гостиной. Стив лежал на диване, рубашка расстегнута, бок перебинтован. Глаза у него были закрыты, но когда я хлопнул дверью, он их открыл, и я подумал, а вдруг у меня глаза такие же воспаленные и растерянные, как у него. Газу раскроили губу и поставили синяк на щеку. У Дэрри лоб был залеплен пластырем, под глазом – фингал. У Смешинки пол-лица было перебинтовано, я потом узнал, что ему на щеку четыре шва наложили и семь – на руку, потому что он так врезал вобу по роже, что костяшки расшиб. Все переводили дух у нас в гостиной, читали газеты, курили.
А как же вечеринка, тупо подумал я. Разве Газ со Стивом не собирались закатить вечеринку после схлеста? Когда я вошел, все подняли головы. Дэрри вскочил.
– Ты где был?
Ой, ну только не начинай вот этого, подумал я. Вдруг Дэрри осекся.
– Понибой, что случилось?
Я взглянул на них немного испуганно.
– Джонни… он умер. – Мой голос мне самому казался странным. Но ведь он же не умер, твердил голос у меня в голове. – Мы ему рассказали, что уделали вобов, и… не знаю, он просто умер.
Он велел мне всегда быть золотым, вспомнил я. Что же он хотел сказать?
Все потрясенно умолкли. Похоже, никто не понимал, что у Джонни дела и впрямь были плохи. Газ издал какой-то странный звук, и лицо у него стало такое, будто он вот-вот расплачется. Смешинка закрыл глаза и стиснул зубы, и тут я вспомнил про Далли… Как Далли молотил кулаком по стене.
– Даллас уехал, – сказал я. – Выбежал из больницы, будто за ним черти гнались. Он что-нибудь натворит. Он этого не вынесет.
А как я это вынесу, думал я. Далли куда крепче меня. Почему же я могу это выносить, а у Далли не получается? И тут я все понял. Джонни был единственным, кого Далли любил. И Джонни больше нет.
– Сорвался все-таки, – Смешинка высказал то, что у всех остальных было на уме. – Значит, и Далли сломить можно.
Меня затрясло. Дэрри что-то тихонько сказал Газу.
– Понибой, – мягко начал Газ, будто говорил с раненым животным, – выглядишь ты неважно. Присядь.
