Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2
Мы читаем и чтим автора «Идиота», а не «Заметок». Проблема Достоевского (да только проблема ли?), что без «Заметок» не было бы «Идиота». Или он был бы совсем другим. Как написала спустя почти целый век одна санкт-петербургская дама, «когда б вы знали, из какого сора»… Вот из такого.
Как хорошо, когда этот сор включает не только сибирскую каторгу, но и заграничные путешествия.
2012
Яна Кане – родилась и выросла в Ленинграде. Несколько лет училась в ЛИТО под руководством Вячеслава Абрамовича Лейкина. Эмигрировала в США в 1979 году. Окончила школу в Нью-Йорке, получила степень бакалавра по информатике в Принстонском университете, затем степень доктора философии в области статистики в Корнелльском университете. Работает старшим аналитиком в фирме «Alcatel-Lucent». Стихи, написанные на русском языке, вошли в несколько антологий, включая сборники «Общая Тетрадь», «Неразведенные Мосты» (выпуски 2007 и 2011 гг.) и «Двадцать три». Стихи на английском несколько раз печатались в журнале «Chronogram».
Треух и деревянная флейта
Посвящается моим родителям
и памяти моих бабушек и дедушек
1. Деревянная Флейта
Давным-давно, в самой дальней дали, в Серых Горах, за еловыми лесами, за осиновыми чащами, была деревушка, которая называлась Медвежье Логово.
Если бы вам довелось добраться до Медвежьего Логова и спросить у сельчан, как их деревня получила свое название, то ответили бы они просто: «Когда-то вот там, где теперь стоят наши пчелиные ульи, была заброшенная медвежья берлога». Жители Медвежьего Логова относились к чужестранцам дружелюбно, но внимание к своей деревне старались не привлекать. А вот если бы вы остановились в ближайшем торговом городе, который назывался Каменный Мост, и задали бы тот же вопрос кому-нибудь из горожан, ну, скажем, булочнику, или белошвейке, или трактирщику, то ответ был бы занимательней: «Что ж, народ там и на вид – совсем как бурые медведи, и пропитание они себе добывают медвежье: лесные ягоды, да рыбу из ручьев. Они и говорить умеют на медвежьем языке, и колдовство переняли от своих соседей – медведей. Но при этом люди они честные, да и сыр их козий хорош. Вот вспомнилась мне про них одна забавная история ...»
И честность, и хороший козий сыр – это все было чистой правдой. Правдой было и то, что жители Медвежьего Логова жили лесным сбором и охотой, ведь в горах было мало плодородной земли, подходившей для пастбищ, полей и фруктовых садов. Сельчане большую часть года ходили босыми, одевались в серую и коричневую одежду из грубой домотканой шерсти и овечьих шкур. В глазах щеголеватых горожан они действительно походили на медведей.
Что же касается знания медвежьего языка и колдовства, то здесь необходимо пояснение. Много бурых медведей водилось в Серых Горах по соседству с лесной деревушкой. Жители Медвежьего Логова на медвежьем языке говорить – не говорили, но как-то эти люди и медведи в их округе научились понимать друг друга и жить в согласии. Они ловили рыбу в одних и тех же ручьях, охотились в одних и тех же лесах, собирали ягоды в одних и тех же зарослях без всяких раздоров. Медведи не трогали овечьи отары, стада коз и гусей, и даже обходили стороной пчелиные ульи. А деревенские жители не охотились на медведей. Наблюдая за медведями, люди узнали о многих целебных травах и съедобных растениях. Случалось, что медведь приходил в деревню за помощью: вытащить шип из лапы или рыбью кость из пасти.
Повелось, что два раза в году – в полнолуние, когда лед сходил на пруду, и полнолуние после первого заморозка – сельчане и медведи собирались вместе. Приходили они на поляну между двумя большими скалами. Люди несли с собой мед, сыр, овсяные лепешки и свежую баранину. Весной, после длинной зимней спячки, медведи были тощие, и шкура на них висела клочьями. Они приносили на пиршество форелей, полных икры. Осенью медведи лоснились от жира. Они тащили с собой пучки корневищ, увешанных сладкими клубнями.
Люди и медведи пировали вместе, они угощали друг друга и радовались своему согласию. Люди разжигали большой костер между двумя скалами. Они сидели тесным кругом вокруг огня и жарили на длинных прутьях мясо, рыбу и сладкие клубни. А вокруг них, подальше от жара и света, рассаживались медведи и ели угощение сырьем, как и полагается медведям.
Люди били в бубны, играли на свирелях, пели и рассказывали свои старинные истории. А медведи сидели тихо и внимательно слушали. Вот так празднество и продолжалось до самого рассвета, и тогда люди возвращались в свои дома, а медведи уходили в лесные чащи.
Жители Медвежьего Логова старались не посвящать чужих в тайну своего доброго соседства с медведями, но все же горожане как-то прослышали об этой дружбе. В их глазах такое добрососедство казалось колдовством. В те стародавние времена по обвинению в колдовстве человек мог угодить в тюрьму и оказаться в смертельной опасности. К счастью, Медвежье Логово было местом удаленным и малозаметным, a жители Каменного Моста были людьми незлобными, и убивать своих соседей не казалось им привлекательным занятием. К тому же, Медвежье Логово вдохновляло горожан на небылицы – и страшные, и смешные, а иногда и грубоватые, которые весело было и рассказывать, и слушать длинными зимними вечерами в тавернах Каменного Моста. В числе прочих, ходили истории о женитьбе сельчан с медведями и о детях, отданных в лес на воспитание. Ну конечно же свадьбы людей с медвежьими женихами и невестами были чистой фантазией шутников из Каменного Моста. А вот что касается детей, получивших медвежье воспитание, так это однажды случилось.
Жил в Медвежьем Логове мальчик, которого все звали «Тростничок». Вообще-то, «Тростничок» не было его настоящим именем, а просто прозвищем, данным ему жителями деревни за его искусную игру на тростниковой свирели. С самого младенчества Тростничок радовался любой музыке: пению своих родителей, игре своей тетушки на свирели, пересвисту лесных птиц. Он начал играть на свирели, когда еще и говорить не умел. Ко времени, когда начинается наша история, Тростничку было лет двенадцать, и в искусстве игры на свирели не было ему равных во всей деревне. На любом празднестве в Медвежьем Логове люди просили Тростничка поиграть на свирели.
Время от времени родители Тростничка, Сандар и Кана, ходили на ярмарку в Каменный Мост продавать козий сыр, пчелиный воск и мед, дикие ягоды и грибы, которые они собирали в лесу. Когда Тростничок подрос и окреп, он тоже стал ходить с ними на ярмарку. Каждый такой поход в город доставлял ему огромное удовольствие. Он так любил бродить по булыжным мостовым, задирать голову и смотреть на взлетавшие в небо шпили, рассматривать фантастических каменных монстров, зверюшек и человечков, украшавших храмы, любоваться сверкавшими золотым шитьем флагами на богатых домах и пестрыми вывесками – вот алый петух над лавкой мясника, а там – сияющий медный крендель над угловой булочной, а еще подальше – золотая корона над ювелирной мастерской. Очень нравилось ему слушать и наблюдать суматоху рыночной площади, где ярко разодетые горожане приветствовали друг друга, обменивались свежими городскими сплетнями, толпились вокруг уличных представлений и, конечно же, без устали торговались.
А потом переполненный впечатлениями Тростничок садился рядышком с родителями и наигрывал на своей свирели. И музыка его рассказывала обо всем, что он успел увидеть и услышать за весь этот долгий день. Сандар и Кана были довольны. Они говорили, что музыка их сына привлекала покупателей и делала их мед слаще на вкус. Горожанам игра Тростничка так нравилась, что они часто одаривали его: кто пирожком, кто яблоком, а кто и медной монеткой.
Однажды, когда Тростничок, как обычно, сидел на рыночной площади рядом с родителями и играл на свирели, неподалеку остановился худой седоволосый мужчина. Поначалу Тростничок, поглощенный игрой, не заметил его. Незнакомец же продолжал стоять и очень внимательно слушал. Когда мальчик кончил игру, незнакомец подошел поближе, не говоря ни слова, снял с плеча кожаный футляр и достал из него бархатный сверточек. Он осторожно развернул синий бархат, и в руках у него оказалась деревянная флейта. Эта флейта была намного больше свирели, на которой играл Тростничок. Она была вырезана из темного дерева, искусно отполированного до темно-красного глубокого сияния. Мундштук инструмента был сделан из гладкого материала цвета свежих сливок. Незнакомец поднес флейту к губам и заиграл. Что за теплые и нежные звуки полились из темной флейты! И как ловко побежали длинные, бледные пальцы незнакомца по ее отверстиям, словно плетя тонкие кружева из звуков.
Тростничок слушал, как завороженный, и даже не заметил, что от удивления рот его открылся, а рука невольно потянулась к этому прекрасному музыкальному инструменту. Наконец флейта замолкла, и незнакомец улыбнулся мальчику. «Мое имя Сиан, – сказал он. – Играешь ты, мальчик, хорошо, очень хорошо. Но позволь мне показать тебе кое-что». Тростничок и старый музыкант вопросительно посмотрели на Кану, наблюдавшую за ними. Она улыбнулась, кивнув одобрительно. Ей очень польстило, что такой искусный городской музыкант одобрил игру ее сына. Сиан сел, скрестив ноги, на циновку рядом с Тростничком, вложил тяжелую деревянную флейту в его руки и стал показывать ему, как играть на ней. Поначалу Тростничку было весьма трудно с дыханием – все-таки этот инструмент был ему великоват, но постепенно флейта запела своим низким, сладостным голосом совсем так же, как она пела у учителя. По крайней мере, так показалось родителям Тростничка, Сандару и Кане. По дороге домой Тростничок был задумчив и не развлекал родителей своими обычными рассказами о том, что он видел в городе.
