Алёна Половнева - Хюльдра
«Палеокортекс. Он знает, что со мной делать. Что говорить. Куда целовать. Он меня не боится. Информация о таких, как я, записана в его древней подкорке. Память поколений».
В тот момент Алиса верила в сочиненные ею же сказки.
Гамаку не хватало длины, и Бьорн, оставив бесплодные попытки закрепить его, растянул его на земле, прикидывая возможности. Он хватал то один край, то другой, разглядывал его то с одной стороны, то с другой. Алиса смеялась над ним и над его суетливостью, свесившись из окна, а он лишь смущенно улыбался в ответ.
- Натяни рыболовную сеть, - посоветовала Алиса с улыбкой. Бьорн показал ей поднятый большой палец.
Солнце снова припекало. Алиса подняла лицо ему навстречу и зажмурилась. Она не помнила, сколько она так простояла, но из нежных дум ее грубо вырвал сигнал клаксона. Ей даже показалось, будто кто-то тихо позвал ее по имени. Открыв глаза, она бросила взгляд вниз, на Бьорна. Тот стоял, оставив свой неподатливый гамак, и любовался ею.
«Показалось».
Но снова клаксон и снова «Алиска». Она взглянул на дорогу и похолодела. Реальность врезалась в ее тихую счастливую жизнь, как ножницы в ситцевый лоскут.
- Какого черта ты здесь делаешь? – взвилась она по-русски.
Бьорн, вздрогнув, недоуменно смотрел на Алису. Проследив направление ее взгляда, он встревожился: он не хотел, чтобы у него забрали его хюльдру.
- Спустись, есть разговор.
- Как ты меня нашел? – разозлилась Алиса.
- Ты «зачекинилась» на «Форсквер»!
- Черт! – ругнулась Алиса, - что тебе надо?
Фигура, которая до сих пор стояла оперевшись задом на капот прокатной машины и скрестив руки на груди, выпрямилась, сложила руки рупором и проорала:
- Я знаю, что с нами случилось той ночью!
Глава шестая. 2010 год. Не курица, но птица.
- Как твой шринк?
- Психотерапевт, мама! – раздраженно крикнула Нина в трубку.
Нинина психотерапия забуксовала: пережив еще один приступ удушья, она отменила три сеанса у врача и перестала отвечать на ее звонки с напоминаниями. Нина и сама знала, как справиться со своей затяжной истерикой – нужно ликвидировать ее причину. Нужно рассказать о том, что произошло той ночью. И приступы, и бессонница исчезнут сами собой.
Нина не хотела рассказывать эту историю врачу. Зачем? Какой от нее толк? Кому станет легче от пустой болтовни? Не Нине, это уж точно!
Но хитрая врачиха нашла способ ее достать – позвонила ее матери. Город Б – маленький тихий омут, где все черти знакомы между собой. А уж Нине Ивановне Смоленской, заместителю начальника департамента здравоохранения администрации города, каждая врачебная собака почла бы за честь подать лапу. Ее телефон висел на сайте администрации в открытом доступе.
- Приходи к нам, покушаешь… - зашла Нина Ивановна с тыла.
- Мама! Пьеса!
Нина Ивановна вздохнула и нехотя распрощалась, давая понять дочери, что хоть этот бой она проиграла, но битва обязательно будет за ней.
В прошлое воскресенье, Нина приехала к родителям и, стянув с противня только что испеченный пирожок с мясом, объявила, что начинает репетиции новой пьесы, что означало «переход на военное положение»: пока разрабатывался новый материал, и делалась выгородка, Нина сводила к нулю все «бесполезное общение». Она бросала терапию, не давала интервью и не звонила родителям. Нина говорила, что все это ее отвлекает и вгоняет в депрессию и череду фрустраций.
Как большинство родителей, Нинина мама не была довольно жизненным выбором дочери.
- Почему у всех дети здоровые, а моя от врача не вылезает? – вздыхала она, сокрушенно качая перманентом, - зачем ты ставишь эти никому не нужные спектакли? Давай мы тебе работу новую найдем, хорошую…
Хорошая работа, в понимании Нининой матери, прежде всего, не должна была вызывать стрессов. Нина не оставалась в долгу, ввязывалась в спор, отстаивая совершенно противоположную точку зрения. Она была уверена, что если ты не отдаешь своей работе все свое время и силы, эмоциональные и физические, то значит, что работу ты свою делаешь плохо.
- По-твоему, я плохо делаю свою работу? – заводилась Нина Ивановна.
- Причем здесь ты? – искренне недоумевала Нина, - речь обо мне! Я - человек искусства! Я – не курица, но птица!
Нина Ивановна принимала «курицу» на свой счет и принималась сыпать ехидными ремарками в адрес творчества дочери, которые та, в свою очередь, бойко парировала. Конфликт уходил вглубь, вскрывая все новые и новые пласты обид. Спор был бесконечен и изматывал обеих участниц.
Теперь Нининым основным занятием стало бесконечное перечитывание монологов, из которых складывался текст ее новой пьесы.
Алиска ее довольно сильно переработала. Казалось, она перелопатила каждую строчку, переделала каждое предложение и, видимо, совершенно обнаглев, поставила свое имя на титульный лист.
Сперва Нина разозлилась за такое неуважение к своей работе: в конце концов, даже если это ее дебютная работа в качестве драматурга, но она же все-таки Нина Смоленская – основоположник новойд рамы в городе Б и один из тех людей, на котором все держится!
Но прочитав второй и третий раз, она вдруг открыла для себя сначала двойной смысл в каждой реплике, и лишь тогда увидела и оценила всю глубину и символизм. В тексте Алисы Заваркиной каждое слово было на своем месте.
- Каждый должен заниматься своим делом, - сказала тогда Нина.
Она – известный режиссер Нина Смоленская. Она должна заниматься постановкой, но вот из Алисы, похоже, может выйти хороший писатель. Со временем.
Когда Нина отогнала от себя покалывающую ее зависть, она заметила, что теперь текст больше отпечаток Алискиной личности, чем ее. Она вчитывалась в гладкие предложения, и вдруг с удивлением понимала, что Алиска не так уж проста, какой кажется на первый взгляд. Похоже, нутро симпатичной девчушки и приветливой мисс В-Меня-Нельзя-Не-Влюбиться втихаря раздирали такие свирепые огнедышащие драконы, что куда там Нине с ее дурацкими паническими атаками до нее.
Нина имела кое-какой опыт в анализе текстов. И этот вопил каждой своей страницей о ледяном одиночестве, в котором тонет автор. Кто бы мог подумать!
Перед кастингом Нина укрылась в репетиционной каморке, прихватив с собой только листы с текстом пьесы. Она хотела в тишине и спокойствии перечитать последний монолог, который выбрала для кастинга.
Изначально, в Нининой редакции пьеса называла «Невеста» и сюжет ее был довольно избит: жили-были мальчик и девочка, девочка любила мальчика, а он ее – не очень. Je t'aime… moi non plus. Классика. Девочке очень хотелось замуж за любимого мальчика, а мальчику хотелось фана и легких наркотиков, поэтому он однажды «сделал ручкой» своей нежной подружке, которая, как назло, в тот день присматривала себе миленькое свадебное платьице.
Нина специально выбрала эту тему: ей показалось, что она найдет отклик у женской аудитории, к тому же ей, Нине, нужно было выразить себя и отголосок своей прошлой боли.
В общем-то, Алиса внесла всего две крупные корректировки: убрала все упоминания о свадьбе и лишила главного героя всех реплик, превратив его в набор пошлых символов, знакомых каждой девушке. Такой набор остается им после расставания: открытка, высохшая роза и плюшевый медведь. Но и этот бесплотный призрак, кусок, оставшийся от полноценного мужского персонажа, похоже, показался Алиске слишком выпуклым. Она обточила все упоминания о нем в монологах, и теперь он представал не весельчаком и бонвиваном, а холодным, прагматичным и равнодушным. В нем перестал угадываться Павел Проценко, но проклюнулся Лаврович.
- Какие же мы с тобой дуры, Алиска, - прошептала Нина, смаргивая слезы. Капельки сорвались с ее накрашенных ресниц и упали на финальный монолог.
Нина видела знак свыше в сходстве их судеб. В те моменты, когда она читала пьесу или думала о ней, Нина чувствовала себя как никогда близкой Алисе Заваркиной. Она уже не злилась, что та рассказала своей сестре о письмах с предложениями поработать проституткой, зато снова провалилась в смердящее болото из чувства вины. Отсюда и приступы. Ее работа теперь проходила по выматывающей схеме: чтение – размышления – воспоминания – борьба с удушьем. Нина пряталась ото всех, даже от своего верного партнера по сцене, который, похоже, успел крепко на нее обидеться. Но с ним она разберется позже…
Сначала – Алиса. Нина приняла решение: она расскажет все ей. Лично. Глядя в глаза. Она, Нина Смоленская, набралась храбрости и сделает то, что должна была сделать четыре года назад. В то же утро, когда они очнулись в том вонючем сарае…
Приступы стали отступать: паника сменилась злостью. Нина больше не искала на кого бы свалить вину. Теперь она знала главных виновников наперечет.
Первым в ее списке стал тот тип с глазами, как у ленивца. Его насмешливый взгляд Нина не забудет никогда! То, как он, стоя в стороне, наслаждался происходящим. То, как он организовал для них «коридор позора»!
