Александр Замалеев - Лекции по истории русской философии
3. Разработанные Ломоносовым принципы естественнонаучного материализма оказали глубокое влияние на философские искания А.Н. Радищева. Написанный им в ссылке трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии» (1792) произвел поистине «сократический переворот» в русской философии: как Ломоносов обособил, отделил от теологии натурфилософию, а просветители екатерининской эпохи развили социологическое направление, так Радищев отпочковал от общества, поставил рядом с ним человека, создал уникальнейшую традицию русской философской антропологии.
Свою задачу мыслитель формулировал так: «Обратим взор наш на человека; рассмотрим самих себя; проникнем оком любопытным во внутренность нашу и потщимся из того, что мы есть, определить или, по крайней мере, угадать, что мы будем или быть можем…». Мысль Радищева устремлена на постижение будущности человека, однако он не связывал себя ни с какой односторонней тенденцией — ни религиозной, ни атеистической. Он отвергал «все предрассудки, все предубеждения» и основывался только на «познании естественности», т. е. природы и человека.
Ключом к антропологии Радищева служило «правило сходственности», согласно которому все, что можно сказать о животных, можно сказать и о человеке. Мы видим, как в природе все вещи образуются из стихий, как семя дает начало произрастанию растений и животных; так и «человек преджил до зачатия своего», существовал в «предрождественном состоянии». Это было «бытие без жизни», «полуничтожество», однако не смерть, не ничто.«…Смерть не существует в природе, но существует разрушение, а следствие — одно токмо преобразование».
Проводя различие между бытием и жизнью, Радищев опирался на ломоносовское учение о сохранении наличного бытия: раз бытие неуничтожимо, не может исчезнуть и человек. Во всяком случае, относительно тела тут все было ясно: после смерти человека «все члены распадаются, каждое начало отходит к свой стихии». Но как быть с душой? Ведь именно в ней человек обретает свою сущность. Коль скоро бытие вечно и нерушимо, то и душа должна обладать вечностью.
Так ставил вопрос Радищев. Он применял к душе тот же критерий «предрождественного» и «нынешнего» состояний, которым руководствовался при рассмотрении тела. Логика его была предельно проста: душа также имеет предрождественное существование, как и тело. Она изначально сопряжена с семенем и живет в нем, доколе семя не переходит в зародыш. Семя обладает душой как некой внутренней силой, тождественной силе любого другого природного объекта — металла, камня, земли; и только в зародыше душа обретает «свойства жизни» — чувствительность, нервы. Таково же предрождественное состояние других тварей, из чего явствует, что человек «в существенности своей следует одинаковым с ними законам». Лишь с рождением человека душа постепенно претерпевает коренное обновление: она проникается способностью познания, постигает Бога, создает художества, науки. Это уже не та душа, которая пребывала в семени и зародыше. Живая душа окрыляется стремлением к самосовершенствованию, расширению своих качеств; в ней есть разум, составляющий «мету мысленного существа». Элементы души — речь, слово; без них «онемелая наша чувствительность, мысленность остановившаяся пребыли бы недействующими, полумертвы, как семя, как зерно». Поэтому душа не может разрушиться вместе с телом; для нее это было бы равносильно уничтожению, гибели. Стихии тела и в «сложении человека», и по смерти его сохраняют все свои свойства; но если разрушится связь элементов души, тогда не станет и мысленности, не станет самой души. А это противоречит истине: бытие есть, небытия нет. Бытие способно расширяться, расти за счет совершенствования «стихии чувствующей и мыслящей», но оно не может ни исчезать, ни становиться меньше. Возвратного пути у бытия нет. «Верь, вечность не есть мечта». Душа бессмертна.
Такова в обобщенном виде антропология Радищева. Едва ли здесь можно усмотреть колебание между материализмом и идеализмом, «между Гельвецием и Кантом». Позиция русского мыслителя отмечена осознанным и последовательным применением материалистической методологии к анализу явлений психики, человеческой духовности. Другое дело, что на этом пути его ждало интеллектуальное разочарование: обосновав материалистически бессмертие души[10], он в то же время не нашел способа материалистически решить вопрос о форме ее существования. Ему не удалось перевести проблему души в плоскость проблемы сознания. Оттого душа у него, обреченная на вечное существование, совсем по платоновской схеме метампсихоза, переходит от одной телесной «организации» к другой. Однако Радищев слишком умен, чтобы удовлетвориться таким выводом: «О, возлюбленные мои, я чувствую, я несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность». Все свои сомнения, все запросы он передал русской философии XIX в.
4. Ближайшим воспреемником идей Радищева по праву может быть назван А.И. Галич (1783–1848). Он обучался в Германии, где приобщился к шеллингианству. Однако адептом немецкого мыслителя не стал, отдавая предпочтение философии «светской и житейской, приводящей истинный опыт в связь с разумным ведением». Некоторое время занимал кафедру философии в Петербургском университете, откуда был уволен за пропаганду собственной системы. Из всех трудов Галича наиболее фундаментальный — «Картина человека» (1834), которая завершает просветительский этап развития русской философской антропологии.
Галич стоял у истоков антропологического космизма. В его философии человек — «сборное место» мироздания, гармонизирующее «средоточие» мира. Он исследует человека «в разуме общей природы», возводя проблему материи и духа до вселенских масштабов.«…В организме человеческом жизнь на земле, — писал он, — дает себе решительные порывы к свободе и тем достигает цели, к которой стремится через все степени исторического своего развития… Так-то человек является представителем всей планеты!»
Первое, что характеризует человека, — это деятельность. Побуждение к деятельности дает душа, которая не «предсуществует в умственном, неведомом мире», не творится Богом, а возникает через «рождение» и связана с природой, проникнутой «животворящими силами». Это похоже на пантеизм, но только по форме; в действительности Галич, подобно Радищеву, придерживался эволюционного взгляда на происхождение души и проводил качественное различие между силами природы и «идеальным началом» человека.
Сущность души находит свое выражение в познании. Галич создает собственную гносеологию — «духовную дидактику». Основу познания образует чувствование, или ощущение. «Чувствование есть непосредственное откровение существеннейшего, несомненного бытия, — семя и начало духовной нашей жизни». Теоретической стороной духовной жизни выступает «производство познания». Вершиной познания Галич считал «свободное познание», позволяющее «сознать и обозначить отношение между содержанием идеальных созданий», т. е. понятий и категорий. В понятиях закрепляются «мыслящие силы» ума, а категории представляют собой «понятия высшего, энциклопедического единства». Они либо выражают возможность быть чему-либо явлением, либо обозначают способ существования явлений. К первой группе относятся категории пространства, времени, движения, ко второй — количества, качества, отношения. Свободное познание позволяет постичь единство «основания и сущности», приблизиться «к последнему, безусловному началу всякого условного бытия и устройства», познать «гармонию между идеальным и естественным царством». Таким образом, познание объективного мира тесно смыкается с самопознанием человека. Познавая действительность, человек определяет свое место в природном бытии, а познавая самого себя, он овладевает «идеей доброго» — законами и принципами нравственности. Без знания природы не бывает истинной антропологии, без учения о человеке, «человекознания» — науки о мире, философии.
Оценивая роль Галича в истории отечественной мысли, справедливо признать, что именно он развил главные предпосылки философии «русского космизма».
Русское Просвещение создало самобытную национальную философию, которая по сущности своих идей, по своей духовности стояла на уровне общемировой философии. Она не только обеспечила быстрый взлет русской философии в XIX в., но и сохранила свое самостоятельное значение в качестве неисчерпаемого источника новых пророчеств и прозрений.
5. С новой силой расцвет русского материализма обозначился в середине XIX в. Это вызвано быстрым развитием отечественного естествознания, опытных наук. Передовая молодежь буквально раздваивается между Рахметовым и Базаровым — двумя литературными кумирами, выразившими ее политические и духовные идеалы. К.А. Тимирязев, характеризуя умственные движения в России второй половины XIX в. — «этой нашей русской эпохи Возрождения», писал: «…русская мысль движется наиболее естественно и успешно не в направлении метафизического умозрения, а в направлении, указанном Ньютоном, в направлении точного знания и его приложения к жизни».