Пелам Вудхаус - Левша на обе ноги (сборник)
Поехал, значит, Энди в колледж, а я ему и говорю:
– Ну что, чертенок, смотри не опозорь нас, а не то получишь по ушам, как вернешься.
А Кэти сказала:
– Ах, Энди, я буду очень скучать!
А Энди ничего не сказал мне и ничего не сказал Кэти, только посмотрел на нее, а под вечер я смотрю – она плачет. Сказала, зубы болят, и я сходил в аптеку на углу, купил ей что-то такое, болеутоляющее.
Когда Энди учился на втором курсе, старика хватил удар, и пришлось ему отойти от дел. Его как обухом по голове шарахнуло, и доктор сказал, что больше он уже не встанет.
Вызвали Энди. Он бросил свой колледж и вернулся в Лондон, приглядывать за рестораном.
Мне было жаль мальчишку. Я ему об этом сказал, этак по-отечески, а он только посмотрел на меня и говорит:
– Спасибо тебе большое, Генри.
Я ему говорю:
– Чему быть, тому не миновать. Может, все и к лучшему. А то в этом вашем Оксфорде разные молодые бездельники с пути собьют, оглянуться не успеешь.
А он мне:
– Если бы вы, Генри, чуть меньше думали обо мне и больше о работе, то, возможно, вон тому джентльмену не пришлось бы в шестнадцатый раз звать официанта.
Я смотрю – точно. И чаевых не получил из-за этого. Видите, чем в нашем жестоком мире оборачивается сочувствие.
Надо вам сказать, Энди быстро показал, что вернулся не стену подпирать. В нашем ресторане был ровно один босс – Энди. Трудновато с непривычки слушаться сопляка, которому в прошлом не раз давал по ушам ради его же пользы; ну да он мне скоро доказал, что, если я постараюсь, у меня получится, вот я и старался. Что касается Жюля и двух парнишек, которых наняли мне в помощь, когда дела пошли в гору, так они готовы были по первому его взгляду кататься по полу и прыгать через обруч. Любил он поставить на своем, наш Энди, и можете мне поверить, в ресторане «У Макфарланда» все делалось, как он скажет.
Только-только все наладилось, вошло в какую-никакую колею, так тут Кэти закусила удила.
Она это сделала очень тихо и неожиданно однажды днем, когда в ресторане были только я, она и Энди. Да они с ним скорее всего меня и не заметили – я присел в уголке отдохнуть и почитать вечернюю газету.
Она сказала, негромко так:
– Ах, Энди.
А он ей:
– Да, дорогая.
Тут я впервые узнал, что между ними что-то намечается.
– Энди, я должна тебе кое-что сказать.
– Что?
Она вроде как замялась.
– Энди, милый, я больше не смогу помогать в ресторане.
Он на нее посмотрел с удивлением.
– Что это значит?
– Я… поступаю в театр.
Тут я отложил газету. Что вы говорите? Я подслушивал? Конечно, я подслушивал! А вы как думаете?
Оттуда, где я сидел, было видно, какое у Энди лицо, и я без всяких объяснений понял, что сейчас начнутся неприятности. Подбородок у него так и выдвинулся вперед. А я забыл вам сказать: старик, бедняга, скончался, может, за полгода до этого, так что Энди стал теперь настоящим хозяином ресторана, а не просто исполняющим обязанности. А значит, он получился вроде как опекун Кэти и мог решать, что ей позволено, а что нет. Я как чувствовал, что не будет у Кэти легкого плавания насчет этого самого театра. Энди театры не жаловал – во всяком случае, не потерпел бы, чтобы его девушка выступала на сцене. А уж если Энди что думал, он так прямо и говорил.
Так прямо и сказал:
– Не бывать этому!
– Не надо вредничать, Энди, милый. Такая редкая возможность! Ну зачем ты так?
– Нет и все. Ты не будешь работать в театре.
– Такой шанс раз в жизни бывает! Я два года этого добивалась!
– Как это – два года добивалась?
Тут все и вышло наружу насчет школы танцев.
Когда Кэти закончила свой рассказ, Энди только выпятил подбородок еще на дюйм.
– Ты не будешь выступать на сцене.
– Такая возможность! Я вчера встретила мистера Мандельбаума, он видел, как я танцую, ему очень понравилось, и он обещал мне сольный номер в своем новом спектакле.
– Ты не будешь выступать на сцене.
Что я всегда повторяю: лучше всего на людей действует такт. Будешь вежливым и тактичным – все будут делать то, что тебе надо, а если ты просто выпячиваешь подбородок и начинаешь командовать, людям становится обидно и они огрызаются в ответ. Я-то отлично знал Кэти. Она бы для Энди все сделала, попроси он по-хорошему, но такого отношения стерпеть никак не могла. Да разве ему объяснишь? Такому, как наш Энди, этого кувалдой в голову не вобьешь.
Кэти прямо так и вспыхнула:
– Нет, буду!
– Ты понимаешь, что это значит?
– Что?
– Конец… всему.
Она заморгала, как будто он ее ударил, а потом вскинула голову.
– Ну и прекрасно, – говорит. – Всего хорошего!
– Всего хорошего! – отвечает Энди, упрямый молодой осел.
Так и разошлись в разные стороны.Я вообще-то за театральной жизнью особо не слежу, но теперь это уже было, можно сказать, дело семейное, так что я стал проглядывать в газетах заметки о «Цветочнице» – так назывался спектакль, в котором мистер Мандельбаум дал Кэти сольный номер. Пьесу временами ругали, но про Кэти все говорили хорошо. Один даже сказал, что она как глоток холодной воды наутро после попойки – для газетчика это высокая похвала.
Сомневаться не приходилось – она имела успех. Понимаете, Кэти была нечто новенькое, а в Лондоне такое ни за что не оставят без внимания.
В газетах печатали ее фотографии, а одна вечерняя газета поместила статью «Что помогает мне сохранить молодость» за ее подписью. Я эту статейку вырезал и показал Энди.
Он просмотрел статью. Потом посмотрел на меня, и взгляд его мне не понравился.
Он сказал:
– Ну?
Я сказал:
– Пардон.
Он сказал:
– И к чему это?
Я сказал:
– Не знаю.
Он сказал:
– Идите работайте.
Я и пошел.
В тот же вечер случилось нечто странное.
Мы в те времена ужинов особо не готовили, но по вечерам не закрывались, конечно, на случай, если жителям Сохо взбредет в голову перед сном побаловать себя гренками по-валлийски. И в тот вечер, как обычно, все были на посту, только свистни; хотя на посетителей, как говорится, не рассчитывали.
И тут ровно в половине двенадцатого подъезжает такси, и в ресторан входит компания – четыре человека. Один красавчик, другой, девушка и еще одна девушка. Вот эта вторая девушка была Кэти.
– Привет, дядя Билл! – говорит.
– Добрый вечер, мэм, – отвечаю с достоинством – я же как-никак на службе.
А она говорит:
– Ой, дядя Билл, перестаньте! Лучше улыбнитесь и скажите старому другу «Привет!», а не то я всем расскажу про тот случай в Уайт-Сити.
Ну, вы знаете, есть вещи, о которых лучше помалкивать, и та ночь в Уайт-Сити, на которую намекала Кэти, как раз из такого. Я до сих пор считаю и всегда буду считать, что констебль не имел никакого права… Ладно, это вам неинтересно. Да я и сам был рад повидать Кэти, так что я ей улыбнулся.
– Полегче, – говорю, – полегче! Я рад тебя видеть, Кэти.
– Ура! Эй, Джимми, позволь тебе представить моего друга – дядю Билла. Тед, познакомься, это дядя Билл. Вайолет, это дядя Билл.
Не по чину мне было отвесить ей подзатыльник, а очень хотелось. Никогда она себя так не вела – нахально и беззастенчиво. А потом я сообразил, что она волнуется. И неудивительно – Энди мог войти в любую минуту.
И точно, тут он как раз и выходит из задней комнаты. Посмотрела Кэти на него, и он посмотрел на Кэти, и вижу, лицо у него будто застыло, а ни слова не сказал. И скоро опять ушел.
Кэти вздохнула, глубоко так.
Говорит тихонько:
– Он хорошо выглядит, да, дядя Билл?
Я говорю:
– Да, неплохо. Ну что, малышка, читал я о тебе в газетах. Ты их сразила.
А она говорит:
– Не надо, дядя Билл.
Как будто я ее чем обидел. А я хотел приятное сказать. Поди пойми этих девчонок.
Когда их компания расплачивалась, дали такие чаевые – мне просто померещилось, что я опять у «Гвельфа», только над душой не стоит разбойник-метрдотель. Отвалили они, а Кэти задержалась – перемолвиться со мной словечком.
– Он хорошо выглядит, правда, дядя Билл?
– А то!
– Он… он говорит когда-нибудь обо мне?
– Не слыхал.
– Наверное, он все еще сердится на меня, да, дядя Билл? Он точно ни разу обо мне не вспоминал?
Я, чтобы ее подбодрить, рассказал, как показывал ему ту статью в газете, но Кэти это, по-моему, не подбодрило. Так она и ушла.
А на следующий вечер опять приходит ужинать, уже с другой компанией. На этот раз их было шестеро, считая Кэти. Не успели сесть за столик, являются те красавцы, Джимми и Тед, и с двумя девушками. Сидят, ужинают, перекликаются от одного стола к другому – в общем, веселятся вовсю.
Слышу, один говорит:
– Эй, Кэти, ты была права! На него стоит посмотреть! Никаких денег не жалко!
Я не понял, о ком это он, а они все засмеялись. И все нахваливают кормежку – ну, это как раз неудивительно. Жюль в тот день не ударил в грязь лицом. У этих французов артистический темперамент. Услышал, что у нас, так сказать, хорошее общество собралось – расцвел, что твой букет, как его в воду поставишь.
