Марк Твен - Приключения Тома Сойера (пер. Ильина)
— Вот и со мной то же самое было, ведь так, Гек? Ты же слышал, как я говорил об этом точь-в-точь такими же словами, — слышал? Вот пусть Гек скажет.
— Ага — много раз, — подтвердил Гек.
— А я не говорил что ли? — сказал Том. — Сто раз говорил. Один раз около бойни сказал. Ты помнишь, Гек? Там еще Боб Таннер был, и Джонни Миллер, и Джефф Тэтчер, я при них и сказал. Помнишь, Гек, как я это говорил?
— А как же, помню, — ответил Гек. — Это было в аккурат через день после того, как я белый шарик потерял. Хотя нет, через два.
— Ну, я же говорил, — сказал Том. — Гек, он все помнит.
— Я бы, наверное, целый день мог трубку курить, — сказал Джо. — И не тошнит совсем.
— И меня тоже, — подхватил Том. — Я бы тоже курил целый день. А вот Джефф Тэтчер не смог бы, об заклад бьюсь.
— Джефф Тэтчер! Да он после двух затяжек скопытился бы. Ты бы ему дал разок пыхнуть. Чтобы знал, каково оно!
— Точно. И Джонни Миллер — посмотрел бы я, как он с этим справится.
— Да уж и я посмотрел бы! — согласился Джо. — Господи, да Джонни Миллер вообще ни на что не годен. Ему только нюхнуть табаку дай — и нет его.
— Что верно, то верно, Джо. Эх, жалко другие мальчишки нас сейчас не видят.
— Да, это жалко.
— Знаешь, — только вы, ребята, не проговоритесь никому, — когда мы с ними опять встретимся, я подойду к тебе и скажу: «У тебя трубочки не найдется, Джо? Мне что-то покурить охота». А ты ответишь, небрежно, как будто это самое обычное дело: «Да, я нынче при моей старой трубке и еще одна есть. Правда, табачок у меня так себе». А я скажу: «Ну и ладно, главное, чтоб крепкий был». А после ты вытащишь трубки и мы их раскурим, спокойненько так — представляешь, какой у них будет видок?
— Черт, отличная мысль, Том! Жаль, что мы сейчас этого сделать не можем.
— А то не жаль! А уж, когда мы им скажем, что научились курить, пока были пиратами, думаешь, они нам не позавидуют?
— Еще как! Головой ручаюсь!
Так этот разговор и тянулся. Впрочем, понемногу он начал прерываться, становиться отчасти бессвязным. Паузы удлинялись, мальчики сплевывали все чаще, чаще. Каждая пора их ртов обратилась в бесперебойно работающий фонтан; под языками образовалось что-то вроде затопляемых погребов, из которых они едва успевали откачивать влагу, влага эта переполняла горло, а старания протолкнуть ее вниз приводили лишь к позывам на рвоту. Оба неопытных курильщика побледнели и вид имели прежалкий. Трубка Джо выпала из его обессилевших пальцев. Вскоре то же проделала и трубка Тома. Фонтаны били теперь с яростной силой и работавшие изо всей мочи насосы с ними уже не справлялись. Джо тонким голосом сказал:
— Я тут где-то ножик посеял. Пойду, поищу.
На что Том дрожащими губами ответил, запинаясь:
— Я помогу. Ты иди вон туда, а я у ручья пошарю. Нет, Гек, ты не ходи… мы его сами найдем.
Гек снова уселся на землю и прождал целый час. Наконец, ему это наскучило, и он пошел искать своих товарищей. Он нашел их, очень бледных, крепко спавших в разных, далеко отстоявших один от другого уголках леса. Впрочем, приглядевшись к каждому, Гек понял: если с его друзьями и случилось что-то неладное, они с этим уже справились.
За ужином они все больше униженно помалкивали, когда же Гек набил свою трубку и взялся за их, оба сказали — не надо, им как-то не по себе, наверное, съели в обед что-то не то.
Около полуночи Джо проснулся и разбудил товарищей. Какое-то задумчивое, томительное ожидание висело в воздухе. Мальчики сбились в кучку, поискали дружеского утешения у костра, даром что воздух и без того был жарок и душен. Они сидели, настороженные, неподвижные, и ждали. Стояла торжественная тишь. Все, что лежало за кругом излучаемого костром света, поглощала непроглядная тьма. Но вот трепетный, тусклый всполох на миг вырвал из нее листву и тут же угас. Спустя недолгое время за ним явился другой, поярче. За ним еще один. А следом какой-то тихий стон прозвучал среди ветвей леса, и мальчики ощутили коснувшееся их лиц легкое дуновение и задрожали, решив, что это сам Дух Ночи пронесся мимо них. Снова безмолвие. И внезапно жутковатая вспышка обратила ночь в день, показав мальчикам каждую травинку, что росла у их ног, отдельно и явственно. Показала она и три белых испуганных лица. Глухой раскат грома прокатился по небесам, обратившись вдали в угрюмый гул и стихнув. За ним последовал порыв холодного ветра, взъерошивший листву и взметнувший над костром белые хлопья пепла. Еще одна яростная вспышка озарила лес, и сразу за нею последовал страшный треск, заставивший, как показалось мальчикам, деревья пригнуться. По листьям ударили редкие, крупные капли дождя.
— Живо, ребята, под навес! — воскликнул Том.
Они вскочили на ноги и побежали кто куда, спотыкаясь во мраке о корни, увязая в плетях дикого винограда. Бешенный порыв ветра пронесся по лесу, заставив его взвыть. Била одна слепящая молния за другой, и их сменяли оглушительные раскаты грома. И наконец, ударил ливень, и ураганный ветер понес над землей полотнища воды. Мальчики перекликались, но голоса их тонули в реве ветра и громовых раскатах. Впрочем, им все же удалось отыскать друг друга и забиться под навес — продрогшим, перепуганным и мокрым до нитки, — а обрести в такой беде компанию, это уже утешение, за которое следует быть благодарным. Они не разговаривали — старый парус колыхался и хлопал с таким неистовством, что заглушил бы их голоса даже в отсутствие прочего шума. Гроза все разгуливалась и, в конце концов, ветер сорвал парус и унес его с собой. Мальчики схватились за руки и побежали, спотыкаясь, падая и покрываясь ссадинами, под защиту огромного дуба, стоявшего на берегу реки. Небесная битва достигла теперь высшего ее разгара. Непрестанные молнии сжигали небо, и все под ним словно замирало в резко очерченной, лишенной теней отчетливости: гнущиеся деревья, покрытая волнами и кипенью река, хлопья сорванной с нее пены, смутные, едва различимые за летящими клочьями тумана и завесой косого дождя силуэты высоких обрывов противоположного берега. Время от времени какой-нибудь лесной великан не выдерживал натиска бури и с треском рушился в юный подлесок; неустанные раскаты грома обратились в надрывавшие уши взрывы, резкие, мощные, неописуемо страшные. И наконец, буря набрала новую, невиданную до этого силу, способную, казалось, разодрать остров на куски, спалить его, затопить по самые верхушки деревьев, сорвать с места и оглушить на нем каждое живое существо — и все это в одно и то же мгновение. Страшная была ночь для бесприютных мальчишек.
И все-таки, битва закончилась, небесные армии разошлись со становившимися все слабее угрозами и ропотом, и на землю вновь опустился мир. Перетрусившие мальчики вернулись в свой лагерь и обнаружили, что им есть, за что благодарить судьбу, — огромный платан, под которым они ночевали, разбила молния, а они, когда это случилось, были вдали от него.
Все в лагере пропиталось водой, в том числе и костер, — беспечные, как то и положено в их возрасте, мальчики не потрудились принять какие-либо меры предосторожности на случай дождя. Отсутствие огня привело их в уныние, ибо они промокли насквозь и озябли. Они принялись описывать друг другу свое горе, прибегая к выражениям самым живописным, но вскоре обнаружили, что огонь успел проложить себе путь под упавшее дерево, у которого был разведен костер (там, где оно изгибалось, приподнимаясь над землей), и под ним сохранилась в сухости покрытая горячими углями полоска земли примерно в ладонь шириной; мальчики начали терпеливо обхаживать эти угли, подкармливая их щепками и кусками коры, которые они отдирали с исподов других лежачих стволов, и наконец, костер разгорелся снова. Мальчики наваливали на него давно иссохшие сучья, пока пламя не заревело, точно в топке, наполнив радостью их сердца. Они обсушили на нем ветчину, поели, а затем уселись у огня и до самого утра, благо ни одного сухого места, на котором можно было прилечь, вокруг все равно не осталось, обсуждали свое полуночное приключение, обраставшее, что ни миг, новыми, великолепными подробностями.
Когда же к ним начали подбираться первые лучи солнца, на мальчиков напала сонливость и они, выйдя на песчаный берег, завалились спать. Но скоро солнце стало припекать всерьез, и они проснулись, и хмуро занялись приготовлением завтрака. После еды они помрачнели еще пуще, руки и ноги не слушались их и каждый снова затосковал по дому. Быстро заметивший дурные предзнаменования Том постарался, как мог, развеселить пиратов. Однако друзьям его не милы уже были ни каменные шарики, ни цирк, ни купание, ни вообще все на свете. Том напомнил им об их замечательной тайне, сумев немного поднять настроение друзей. И пока оно не упало снова, постарался увлечь их новой затеей. Состояла она в том, чтобы на время забросить пиратство и побыть, разнообразия ради, индейцами. Идея пришлась им по душе и скоро все трое, сбросив одежду, с головы до пят изукрасились полосками черной грязи, обратившись в подобия зебр — каждый, разумеется, стал вождем своего собственного племени, — и помчались по лесу, намереваясь разорить поселение англичан.
