Сьюзен Янг - Отель
— Я слышала, как ты кричала. Твой брат сказал, что ты сбежала сюда. — Лурдес убирает с ресниц излишки туши. — Он волновался о тебе. — Она вновь смотрит на меня. — Я тоже должна волноваться?
— Не знаю, — отвечаю я и быстро мотаю головой. Теперь, когда я ушла из зала ресторана, вид истекающего кровью Дэниела кажется мне чем-то совершенно нелепым. — А мой брат… — я умолкаю, не уверенная в том, как много мне можно рассказать ей о своём психическом состоянии. — С ним всё в порядке, как думаешь?
Лурдес с дьявольской улыбкой поворачивается к зеркалу.
— Он восхитительный, даже когда у него похмелье. — Она достаёт из кармана фартука компактную пудру и тюбик губной помады. — А что? — Лурдес снимает с тюбика колпачок и обводит губы красным. Разгладив помаду губами, она проводит пальцем под нижней губой.
Я наблюдаю за ней. То, что происходит сейчас, настолько обыденно, что мои нервы начинают успокаиваться.
— У меня галлюцинации, — неопределённо отвечаю я и машу рукой. — А ещё я теряюсь во времени, не то чтобы отключаюсь, просто… — Я умолкаю и вздыхаю. — Я в замешательстве, честное слово.
— А ты ела сегодня? — непринуждённо спрашивает Лурдес.
— Нет ещё. Ты думаешь, всё из-за этого?
— Ну, это, плюс алкоголь, — напоминает она мне. — И ты выпила лекарство. А ещё всю ночь была с Эли. — Она встречается со мной взглядом в зеркале. — Понимаешь, куда я веду?
С каждой секундой я ощущаю себя всё большей дурой. Да, последние пару дней я придерживалась не самого здорового образа жизни.
— Или, — добавляет она, взбивая свои локоны, — это привидения трахают тебе мозги. — Лурдес смеётся, а потом разворачивается и прислоняется бедром к фарфоровой раковине.
— Это по-любому привидения, — соглашаюсь я, полностью успокоившись, когда Лурдес выставила ситуацию в таком свете.
— Кстати, — говорит она, — не знаю, что произошло прошлой ночью, но Эли не затыкаясь твердит только о тебе.
— Что он говорил? — Я медленно поднимаюсь, всё ещё немного дрожа, и подхожу поближе к зеркалу, чтобы проверить своё отражение. Не так уж и страшно, только нужно убрать немного туши под глазами.
Лурдес надувает губы, словно взвешивая, как много стоит мне рассказать. Весы склоняются не в мою сторону.
— Не важно, — отвечает она. — Но я попросила его быть осторожнее. Элиас мой очень хороший друг, и я не хочу, чтобы у него начались неприятности, потому что между вами что-то есть. Ведь между вами что-то есть? Похоже, он точно так думает.
— Мы просто проводим время вместе, — говорю я. — Ничего особенного.
Мне с трудом удаётся сдержать улыбку. Вот только я буду здесь до завтра. И как бы там ни было, это «что-то» между нами будет мимолётным.
Лурдес наблюдает за мной, в тишине эхом отдаётся звук капающей воды из крана.
— Он в саду, — говорит она. — Я даже не помню, когда в последний раз видела его на улице. — Выражение её лица становится мягче, мне видно, как сильно она забоится о нём. — Он стоит того, — тихо добавляет Лурдес. — Если бы на твоём месте была я, я бы посчитала, что он стоит того.
— Стоит чего?
Дверь открывается, и, пошатываясь, словно им больно ходить в своих туфлях, заходят две пожилые женщины, укутанные в шерстяные шали. Одна из них встаёт у раковины рядом с Лурдес и роняет её пудру. Но даже не извиняется. Даже не замечает. Лурдес быстро подбирает свои вещи и прячет их в карман фартука. Она на взводе, и я жду, когда её недовольство вырвется наружу, но управляющая выходит вон, не сказав ни слова.
Седоволосая женщина смотрит на остатки пудры, высыпавшиеся из пудреницы Лурдес.
— Здесь отвратительная прислуга, — бормочет она своей приятельнице. — Совершенно никудышная.
— Пожалуйся портье, — отвечает та и направляется, прихрамывая, к одной из кабинок. — Их научат уму-разуму. Ведь у этого отеля репутация, в конце концов.
Да как они смеют?
— Так ведь вы сами её рассыпали, — говорю я, беру бумажное полотенце и бросаю женщине у раковины. — Пожалуйтесь на это.
Женщина ахает, явно оскорблённая моей смелостью даже предположить, что она будет убирать за собой. Она пялится на бумажное полотенце, приземлившееся рядом с раковиной. Распрямив плечи и побледнев, она входит в соседнюю с её приятельницей кабинку. Поначалу её голос дрожит, но потом они с приятельницей продолжают жаловаться друг другу на еду и обслуживание. Я смотрю на их закрытые двери, гадая, как можно быть настолько грубыми.
Я так злюсь, что хочу пинками открыть их кабинки и сказать им, что нельзя так относиться к людям. Что деньгами благородство не купишь. Я бы попросила их не сообщать ничего портье, потому что Кеннет козёл и персонал его боится.
Но вместо этого я открываю дверь на выход и выключаю свет, погружая уборную в темноту. Женщины взвизгивают и начинают кричать о помощи, но я притворяюсь, что не слышу их и закрываю за собой дверь.
Глава 10
Я возвращаюсь к столику, но больше не хочу есть. Папа и Дэниел как раз заканчивают какой-то спор, который мне посчастливилось пропустить, а блины на моей тарелке стали бледными и сморщенными. Я осторожно сажусь и жду вопросов. Дэниел первым смотрит на меня, и у меня перехватывает дыхание, но я почти сразу выдыхаю, когда вижу, что его голова по-прежнему цела. Всё это мне привиделось.
— Ты в порядке? — спрашивает брат, в его голосе смешались паника и раздражение. Я киваю, отрезаю кусочек блинчика и отправляю его в рот. Если голод — причина моих галлюцинаций, то до конца поездки мне следует хорошо питаться. Блины холодные и сухие. Я делаю глоток воды и заставляю себя съесть ещё кусок.
— Твоя сестра сказала, что у неё болела рука, — отвечает за меня отец и бросает на меня тревожный взгляд. — Могла ли эта… эмоциональная вспышка быть как-то связана с этим?
Он думает про инсульт, как у мамы. Я знаю, что думает.
— Я в порядке, — уверяю я его, выпивая ещё воды перед следующим куском блинчика. Лурдес удалось успокоить меня, и мне не хочется больше думать об этом. Увидеть слабые места в её теории. — Вероятно, мне нужно больше есть, — прибавляю я и улыбаюсь. Неубедительно, судя по выражениям на их лицах.
— Завязывай с наркотиками, сестрёнка, — попивая кофе, бормочет Дэниел. Я смеюсь, а папа уже переключил всё внимание на моего брата. Он складывает руки на столе с таким видом настоящего отца, что в этом даже чувствуется какая-то фальшь.
— Теперь давай поговорим о тебе, — говорит новая, усовершенствованная версия нашего папы. — Алкоголь? Отключка? Дэниел, твоё поведение недопустимо!
Мой брат выпрямляется на стуле, потрясённый тем, что наш отец принялся его критиковать. Сжав челюсти, Дэниел упирается локтем на стол и наклоняется вперёд.
— Пап, мы уже давно покончили с допустимым поведением. И ты начал первым. Так что не надейся, что тебе удастся одурачить нас этой фигнёй, типа ты «отец года».
— Дэниел, — шепчу я, ошарашенная тем, что он так прямо высказывает всё отцу. Обычно, брат бы просто вылетел вон из комнаты, а позже излил бы мне душу. Но сейчас его щёки пылают, руки сжаты в кулаки. Я снова зову его по имени, и он смотрит на меня. Его агрессивный настрой испаряется. Мы втроём долго сидим в тишине, переваривая всё произошедшее. Я наблюдаю за отцом, жду его реакции. Чтобы увидеть, действительно ли он тот самый любящий нас мужчина, появившийся в начале ланча. Папа спокойно делает глоток воды и со звоном ставит стакан обратно на стол.
— Ты прав, — безмятежно говорит он. Мы с Дэниелом обмениваемся взглядами, не уверенные в том, что за этой маской спокойствия не скрывается его злость на нас. — Я изменился, Дэниел. Наконец-то, моё сознание прояснилось. И теперь я сделаю всё, чтобы мы были вместе. Навсегда.
Ну ладно. Искренность в глазах отца только способствует тому, что своим видом и словами он напоминает психически неуравновешенного лидера культа. Теперь, когда наша беседа действительно стала странной, я поднимаюсь со своего стула.
— Спасибо за ланч, папа, — говорю я, — но мне пора. Я встречаюсь с друзьями у бассейна. Увидимся позже?
Дэниел, отодвинув в сторону свою чашку, тоже встаёт, словно я нашла отговорку и его уходу. Ловко.
— Рад слышать, что ты с кем-то подружилась, — говорит папа. Я ожидаю, что сейчас он начнёт ворошить прошлое и указывать мне на мои ошибки, что я наделала после смерти мамы, но ничего такого не происходит. Должно быть, он имел в виду именно то, что сказал. — Давайте посмотрим кино, — предлагает он нам с Дэниелом. — Около шести?
— Конечно, — отвечаю я. Мы уже сто лет как не ходили в кино с отцом. По мне прокатывается волна ностальгии, и я улыбаюсь брату. Дэниел закатывает глаза — он по-прежнему скептически относится к чистосердечию нашего папы. Пробормотав какой-то уклончивый ответ, брат берёт меня за руку и тащит к выходу. С тех пор, как мы приехали в «Руби», Дэниел всё чаще перечит отцу. С каким-то новым негодованием, злостью.
