Нортэнгерское аббатство - Остин Джейн

Тут Изабелла вошла в салон поступью до того целеустремленной и с видом до того счастливым и важным, что подруга ее более ни на кого не смотрела. Мария была отослана без лишних церемоний, и Изабелла, обняв Кэтрин, заговорила следующим манером:

– Да, моя драгоценнейшая Кэтрин, так оно и есть; твоя прозорливость тебя не обманывает. Ах! Сей лукавый взор! Он проницает все на свете.

Кэтрин отвечала гримасою озадаченного неведенья.

– Итак, возлюбленная, бесценная моя подруга, – продолжала Изабелла, – успокойся. Я, как ты догадываешься, потрясающе ажитирована. Сядем удобнее и побеседуем. Ну, так ты догадалась, едва получила записку? Ах, озорница! О! Драгоценная моя Кэтрин, ты одна, ты, кому ведома душа моя, способна постичь нынешнее мое счастие. Твой брат – очаровательнейший из мужчин. Мне жаль только, что я не достойна его более. Но что скажут твои превосходные отец и матушка? Ах! О Господи! Одна мысль о них волнует меня несказанно!

Разуменье Кэтрин начало просыпаться; истина внезапно ворвалась в ее сознанье; и, залившись объяснимым румянцем столь нового переживанья, она вскричала:

– Ох батюшки! Милая моя Изабелла, что ты хочешь сказать? Ужели… ужели ты поистине любишь Джеймса?

Вскоре она, однако, постигла, что сие смелое умозаключенье составляет лишь половину правды. Трепетная привязанность Изабеллы, кою, попрекнула та подругу, Кэтрин неизменно наблюдала во всяком ее взгляде и жесте, на вчерашней экскурсии получила восхитительное подтвержденье взаимной любви.

Душа Изабеллы и верность равно принадлежат Джеймсу. Никогда в жизни не слышала Кэтрин ничего интереснее, чудеснее и отраднее. Ее брат и подруга помолвлены! Не имея привычки к подобным событьям, она полагала оный факт важным до крайности и считала, что сие – одно из тех великих событий, повторенье коих едва ли допускается обыденным порядком вещей. Сила чувств ее бежала выраженья; природа их, однако, ее подругу удовлетворила. Первым делом обе прекрасные дамы излили счастье обрести друг в друге такую сестру, а затем слились в объятьях и слезах радости.

Впрочем, как ни восторгалась Кэтрин грядущим родством, следует признать, что Изабелла намного обогнала ее в чувствительном предвкушеньи.

– Ты станешь мне столь бесконечно дороже, моя Кэтрин, нежели Энн или Мария; я чувствую, что буду безмерно сильнее привязана к драгоценнейшей моей семье Морлэнд, нежели к родным.

Сего взлета дружественности Кэтрин не постигала.

– Ты так похожа на своего драгоценного брата, – продолжала Изабелла, – что я полюбила тебя, едва увидев. Но со мною вечно так; все определяют первые мгновенья. В первый же день, когда Морлэнд приехал к нам на Рождество, – в первую секунду, когда я его узрела, – сердце мое было отдано ему необратимо. Помню, я была в желтом платье, а волосы заплела в косы; когда я вошла в гостиную и Джон нас познакомил, я подумала, что в жизни не видала такого красавца.

Тут Кэтрин втайне признала могущество любви, ибо, любя брата всем сердцем и пристрастно судя обо всех его дарованьях, не считала его красавцем никогда в жизни.

– Еще, помню, с нами в тот вечер пила чай юная госпожа Эндрюс, и на ней была тафта кирпичного оттенка; госпожа Эндрюс смотрелась так божественно – мне казалось, твой брат непременно влюбится в нее; я глаз не сомкнула в ту ночь, о сем размышляя. Ах! Кэтрин, сколько бессонных ночей я провела из-за твоего брата! Я не желала бы тебе и половины того, что перестрадала! Я знаю, что исхудала кошмарно; однако я не стану ранить тебя живописаньем своих тревог; ты их лицезрела довольно. Мнится мне, я вечно проговаривалась – я так неосторожно говорила, сколь неравнодушна к церкви! Но я всегда верила, что с тобою секрету моему ничто не грозит.

Меньшей угрозы и быть не может, думала Кэтрин; но, стыдясь неосведомленности, коей никто от нее не ожидал, не смела более спорить и не отрекалась от лукавой проницательности и нежного сопереживанья, каковыми Изабелла желала ее наделить. Брат, узнала Кэтрин, готовится во весь опор мчаться в Фуллертон, дабы поведать о событьи и испросить дозволенья; и при мысли о сем душу Изабеллы охватывала подлинная ажитация. Кэтрин попыталась убедить подругу, как была убеждена сама, что отец и матушка Морлэнд ни за что не воспротивятся желаньям сына.

– Не бывает, – сказала она, – родителей добрее, кои более желают счастья детям; я не сомневаюсь, что они согласятся тотчас.

– Морлэнд говорит то же самое слово в слово, – отвечала Изабелла, – и все-таки я не смею сего ожидать; приданое мое столь мало; они никак не могут согласиться. Твой брат, кто может жениться на ком угодно!

В сем Кэтрин тоже расчислила могущество любви.

– Да нет же, Изабелла, ты слишком скромна. Различье состояний вовсе ничего не значит.

– Ах! Бесценнейшая моя Кэтрин, я знаю, что сие ничего не значит для твоего великодушного сердца; но не следует от многих ожидать подобного бескорыстия. Я желала бы только, чтобы мы с ним обменялись положеньями. Обладай я миллионами, будь я хозяйкою целого мира, я бы предпочла твоего брата всем на свете.

Сей очаровательный сантимент, равно симпатичный здравостью своей и новизною, весьма приятным образом напомнил Кэтрин всех ее знакомиц средь героинь; и юная дева сочла, что подруга, провозглашая сию великую мысль, была как никогда обворожительна.

– Я уверена, что они согласятся, – то и дело твердила Кэтрин. – Я уверена, они полюбят тебя всей душою.

– Что до меня, – сказала Изабелла, – желанья мои бесконечно умеренны; мне по натуре моей достало бы и наималейшего дохода. Когда людей связывает расположенье, сама бедность обращается в богатство; роскошь я презираю; я бы и за все блага вселенной не поселилась в Лондоне. Домик в какой-нибудь далекой деревушке – вот наслаждение. Поблизости от Ричмонда есть очаровательные дома.

– Ричмонд! – вскричала Кэтрин. – Ты должна жить поближе к Фуллертону. Ты должна быть рядом с нами.

– О да, иначе я стану горевать. Я буду счастлива, если только поселюсь подле тебя. Но сие праздные беседы! Я не дозволю себе помышлять о таком, пока мы не узнаем ответа твоего отца. Морлэнд говорит, что, если напишет нынче в Солсбери, мы, вероятно, получим письмо завтра. Завтра? Да мне не хватит мужества вскрыть конверт. Я наверняка умру.

За сей убежденной декларацией последовало благоговейное молчанье – и когда Изабелла вновь заговорила, речь пошла о фасоне ее свадебного платья.

Их совещанье прервал трепетный молодой влюбленный собственной персоной – он явился, дабы выдохнуть прощальные слова пред отъездом в Уилтшир. Кэтрин желала поздравить брата, но не знала, что сказать, и лишь глаза ее не утратили красноречия. Во взоре их, однако, весьма выразительно сияли восемь частей речи, и Джеймс складывал из них фразы без труда. В нетерпеньи желая осуществить дома все, на что надеялся, юноша прощался кратко; и прощался бы еще короче, если б его то и дело не задерживали настоятельные мольбы его прелестной возлюбленной отбыть поскорее. Дважды ее стремленье спешнее отправить Джеймса в дорогу возвращало его почти от самой двери.

– Воистину, Морлэнд, я должна вас прогнать. Подумайте, сколь далекий путь вам предстоит. Мне невыносимо видеть, как вы медлите. Ради Бога, не теряйте более времени. Ну езжайте, езжайте – я настаиваю.

Подруги, чьи сердца ныне сплавились воедино, не расставались целый день; часы летели в предвкушеньи сестринского счастья. Г-жа Торп и ее сын, ознакомленные с обстоятельствами и, по видимости, нуждавшиеся только в согласии г-на Морлэнда, дабы счесть помолвку Изабеллы наиудачнейшим событьем для семьи, были допущены к сим совещаньям, и их доля взглядов со значеньем и таинственных гримас переполнила чашу любопытства младших сестер, коих сведений не удостоили. Простые чувства Кэтрин говорили, что столь загадочная скрытность не являет доброты и безосновательна, и юная дева едва ли удержалась бы от указанья на сию недоброту, не будь столь очевидна безосновательность; впрочем, Энн и Мария вскоре облегчили ее душу прозорливостью своих «а чего я зна-аю»; и вечер миновал за некоей войною остроумий, представленьем фамильной находчивости: одна сторона таинственно изображала секретность, другая замалчивала открытье, и обе являли равную изобретательность.