Неизвестно - Саласюк От июня до июня
У костра возникла по-товарищески счастливая атмосфера искренности и даже романтичности. И составляющими ее были темнота летней ночи, пламя костра, молодость партизан, доверительный рассказ командира, треск сгораемых сучьев да чуткая легкая грусть, свойственная молодости как предвестница влюбленности.
- Уже уходите, Павел Васильевич? Можно я с вами? Провожу вас. - неожиданно даже для самой себя вдруг сказала Дина, когда Пранягин поднялся и привычным движением расправил пальцами гимнастерку под ремнем. Девушка в гимнастерке, словно на светском рауте, а не у партизанского костра после боя грациозно протянула ему навстречу руку. И сделала это без кокетства, а так естественно, словно с детства привыкла, что кавалеры всегда к ее услугам, чему еще сами и рады, что, впрочем, и было правдой. И Павел Васильевич тотчас подставил свою руку для опоры, и они вдвоем неспешно зашагали вдоль костров, горящих во тьме августовской ночи.
Мало кто обратил на это внимание - все больше говорили о бое, о погибших товарищах, о трофеях, о спасенных от смерти, - но те, кто заметили, с удивлением поглядели им вслед. Бывалые партизаны не видели прежде, чтоб их командир выступал в роли галантного кавалера - он вообще к женщинам не подходил. Все мысли и заботы его были только об отряде. А слонимцы, не раз пытавшиеся поухаживать за прелестной блондинкой и все как один отказавшиеся впредь от этой затеи, давно поняли, что легче добиться взаимности у нильского крокодила, чем у этой вредной, ехидной и ядовитой на язык по отношению к парням девицы. Невозможно было представить, чтоб «железная Дина», как говорили о ней за глаза, выказывала кому-либо симпатии. И вот - пожалуйста.А Пранягин, смелый, даже геройский партизан и решительный командир, вдруг почувствовал себя неуверенно, не находил темы для беседы, оказавшись один на один с симпатичной девушкой.
Шли сначала молча. Затем Пранягин сожалеюще посетовал:
- Эх, что-то не то я наплел ребятам. Надо бы их воодушевить, приободрить, настроить на партизанскую жизнь, а я - про звезды, про университет.
- Все вы сказали правильно, Павел Васильевич, - ласково ответила Дина. - Про звезды и неоткрытые острова нам никто не говорил, а так хочется.
- Чего вам хочется?
- В звездное небо полететь, океан переплыть.
- Да, здорово бы. Вот разобьем немцев, пойду в штурманы. Или летчики. Буду, как Чкалов, летать из Америки в Россию и людей возить.
- И я с вами, можно?
- Конечно. Буду только рад, Дина.
- Мне приятно, Павел Васильевич, что вы запомнили мое имя.
- У меня как у математика хорошая память.
- А девушка у вас в Казани осталась? - приподняв бровь, Дина сбоку глядела ему в лицо.
- Да нет, - засмеялся лейтенант. -У нас на матфаке занимались почти одни парни. Девчонок страх как мало училось. А на филфаке, наоборот, - много.
- И что ж, ни одна филологиня вам не приглянулась? - не отступалась от темы Дина.
- Наверное, нет. А то бы познакомился, подружился.
- И вы, что же, никого не любили?
- Любил, - просто ответил Пранягин. - Своих родителей, братьев, сестер. Волгу любил. И сейчас их всех люблю. Теперь, когда не могу их увидеть, так сердце иной раз заболит о своих родных, о своей Волге. На Волге жить - это вообще большое счастье, я думаю.
- Почему же?
- Да ведь Волга же! Такая река - сказка! Волга - это целый мир. Нет больше такой. Широкая, как море, могучая.
- Как в песне про Волгу, да?
- Лучше. Волгу видеть надо да проплыть по ней - вот тогда её узнаешь!
- А вы можете Волгу переплыть?
- Конечно! Я же волжанин. Как Чкалов. А Чкалов уже с восьми лет Волгу переплывал. Знаешь Чкалова?
- Да вы уж говорили о нем, Павел Васильевич. И, конечно, хоть мы в Казанском университете не учились, но все же не такие темные, чтоб и про перелет Чкалова в Америку не слышать.
- Да, конечно, о Чкалове все слышали. А сама-то ты, говорят, из богатых.
- Говорите прямо, как хотели - «из буржуев», да? Так хотели сказать?
- Ну. - пожал плечами, улыбаясь.
- Из буржуев, - вздохнула Дина, - уж извиняйте. Но я исправляюсь, почти целый год я - рабочий человек. Посмотрите на мои руки. - Она протянула перед собой ладошки. - Вот они, трудовые мозоли. Нет, вы потрогайте.
Пранягин несмело взял ее ладошки в свои.
- Действительно, - сказал он удивленно, - мозоли. И все же, знаешь, что ты из богатой семьи сразу видно - воспитаньице, что ли, выдаёт и то, как ты себя держишь. А с другой стороны, совсем не похожа на буржуйку. Я смотрел сегодня в бинокль, как ты бежала с автоматом, - просто сорви-голова, казак-девка! Атаман! И как ты в партизанах-то оказалась?..
- А что ж, не нравится?
- Почему, нравится.
- Что, что нравится, говори!
- Нравится, что ты здесь, у нас в отряде. У меня в отряде.
- А я - нравлюсь?
- Ну, ты спрашиваешь. Тут и спрашивать не надо.
- Так нравлюсь, говори, нравлюсь?..
- Да, конечно, очень нравишься.
- Ну тогда давай целоваться, раз обещал. Сам ведь пригласил.
- Я обещал?.. - глупо улыбаясь, проговорил грозный командир отряда. - Глупости какие-то.
- И вовсе не глупости. Намекал, когда про лук говорил. И к тому же вон в какую глушь завел. - Действительно, свет костров оставался за деревьями. - Лук я не ела. Или ты хочешь отказаться от своего обещания? Обмануть меня хочешь, да? - Дина улыбалась, чувствовала себя счастливой и бесшабашной.
- Да нет. Чего уж отказываться. - Все еще не зная на что решиться, растерянно пробормотал изумленный Пранягин. Год партизанской войны превратил его в выдержанного, мужественного, осторожного человека, сурового бойца. Но вот почувствовал ладонью острый девичий локоток, тонкую, гибкую девичью талию, взял в свои руки ее ладошки и заволновался, заробел, как первокурсник. Да и то сказать - никакого донжуанского опыта у него не имелось.
- Ну вот. А то обманывать девушку - стыдно. Только я вот не умею целоваться, а ты?
- И я не умею, - забыв, что он командир, пробормотал Пранягин.
- Придется учиться, товарищ командир. - прошептала Дина и подняла на Пранягина свои огромные сияющие глаза...
***
Любовь Пранягина и Дины стала главной темой разговоров в отряде. А они и не скрывали своих чувств, и стоило на них только посмотреть, становилось ясней белого дня - молодые, ужас какие влюбленные, и у них медовый месяц. Их как магнитом тянуло друг к другу. Они просто не могли друг от друга оторваться. И если были не вместе, то думали только друг о друге. Где бы ни был Павел Васильевич, что бы ни делал касательно боевых или хозяйственных вопросов отряда, он от всех дел неизменно приходил к тому месту, где должна быть Дина. Его просто словно под гипнозом поворачивало в ее сторону, а ее, конечно же, точно так же тянуло к нему. И если бы кто-нибудь решился провести такой эксперимент - завязать крепко Павлу и Дине повязкой глаза и развести их в разные концы бескрайнего, темного белорусского леса, а потом отпустить, а повязок не снимать - пусть ищут до скончания века друг друга, то они бы за час или три, а все равно нашли бы один одного и с завязанными глазами. Их сердца были настроены друг на друга - на любовь, на счастье, на взаимность, на полное доверие.
Командир широко известного в округе партизанского отряда Павел Пранягин ясно отдавал себе отчет, что жизнь сотен людей зависит от него. От того, как он обдумает и спланирует очередную операцию, как побеспокоится об обеспечении людей продовольствием, насколько серьезные примет меры по пресечению проникновения в отряд шпионов и предателей. И Пранягин делал, выполнял, приказывал и контролировал все в жизни отряда, как и в предыдущие месяцы: ясно, четко, энергично и добросовестно. Он оставался прежним Пранягиным - грозным командиром, умным, вдумчивым, распорядительным и заботливым руководителем. С той лишь разницей, что теперь он был счастливым, как небожитель, как поэт на пике творческого успеха. Его открытое, ясное лицо словно бы стало еще светлее, решительнее - оно стало вдохновенным. Энергия, с которой комотряда Пранягин и до этого руководил всем в партизанской жизни, словно удвоилась и благодатно сказалась на успехах отряда.
Вскоре после разгрома вражеского гарнизона, освобождения узников гетто в Коссово, отряд провел блестящую операцию по разгрому школы пулеметчиков в Гавиновичах.
- Тут палка о двух концах, - говорил Пранягин на совещании с командирами рот. - Или ты захватишь пулемет, или сам получишь из пулемета. Риск большой. Но само звание партизана - это уже риск для жизни. Значит, рисковать будем, но обдуманно.
- По сведениям наших разведчиков, в школе обучаются 50 полицаев плюс немцы-инструкторы, - докладывал начальник штаба, - всего не более шестидесяти человек. Но на вооружении у них не меньше двадцати пулеметов. Вокруг гарнизона вырыты траншеи, сооружены доты.
- Как видите, - подытожил Пранягин, - орешек крепкий. Я думаю, что полиц- маны чувствуют себя там в безопасности. Значит, не воспринимают всерьез возможность нападения на них. А мы ударим! Быстро, решительно, чтоб ни один их пулемет не успел заработать. И в успехе я уверен.
