Том Смит - Колыма
— Мы пойдем пешком. Здесь недалеко. Ты можешь идти?
Елена кивнула.
— Мне не нравится ездить домой на машине.
Раиса улыбнулась.
— Мне тоже.
Она помогла девочке выбраться наружу. Водитель лишь всплеснул руками, доведенный до отчаяния выходками своих пассажиров.
Родители Льва жили в невысоком доме современной постройки в северной части города, приютившем многих престарелых родственников государственных чиновников, этаком привилегированном доме престарелых. Зимой жильцы заходили друг к другу поиграть в карты, а летом опять же играли в карты, только уже на лужайке. Они вместе ходили по магазинам, вместе готовили и жили коммуной, соблюдая одно-единственное табу: никогда не говорить о работе своих детей.
Раиса вошла в здание и подвела детей к лифту. Двери кабины закрылись перед самым носом у офицеров милиции, отчего тем пришлось подниматься по лестнице. Зоя ни за что на свете не осталась бы в замкнутом, тесном пространстве с этими двумя мужчинами. Доехав до седьмого этажа, Раиса и девочки вышли в коридор и поспешили к последней квартире. Дверь открыл Степан — отец Льва — и с удивлением поздоровался с ними. Но удивление на его лице быстро сменилось тревогой.
— Что случилось?
Из гостиной вышла мать Льва, Анна, встревоженная не меньше супруга. Обращаясь к ним обоим, Раиса ответила:
— Лев хочет, чтобы мы остались у вас.
Она кивнула на двух офицеров милиции, которые только что поднялись по лестнице, и добавила:
— Мы не одни, а с сопровождающими.
В голосе Анны прозвучал страх:
— Где Лев? Что происходит?
— Не знаю.
Офицеры тем временем подошли к двери. Старший из двух, водитель, запыхавшийся после быстрого подъема, спросил:
— Из квартиры есть другой выход?
Ему ответила Анна:
— Нет.
— Тогда мы останемся здесь.
Но пожилая женщина не унималась:
— Вы можете объяснить мне, что происходит?
— Кто-то начал мстить. Это все, что я могу вам сказать.
Раиса захлопнула дверь, но услышанное отнюдь не удовлетворило Анну.
— Но со Львом все в порядке, правда?
Стиснув зубы, Зоя слушала пожилую женщину, глядя, как трясутся у нее на подбородке складки кожи, когда она говорит. Она разжирела от безделья, разжирела оттого, что сыночек таскает ей редкие и вкусные продукты. Ее тревога вызвала у девочки приступ жаркой ненависти, особенно ее сдавленный голос, в котором звучала трогательная забота о ее проклятом сыне-убийце:
— Со Львом все в порядке? Со Львом все в порядке, правда?
А люди, которых он арестовывал, семьи, которые разрушал, — с ними все в порядке? Родители кудахтали над ним так, словно он был несмышленышем. Но куда хуже этой тревоги была их гордость — они жадно ловили каждое сказанное им слово и восхищались его рассказами. От этих проявлений любви и заботы ее тошнило: поцелуйчики, объятия, шутки. И Степан, и Анна с готовностью включились в затеянную Львом игру, притворяясь самой обычной семьей, планируя прогулки и походы по магазинам — магазинам для ограниченного контингента лиц, а не тем, в которые выстраивались длинные очереди к полупустым полкам. У них все было хорошо. Их квартира была такой уютной. Здесь все было предназначено для того, чтобы скрыть убийство ее матери и отца. Зоя ненавидела их за то, что они любят его.
Анна переспросила:
— Мстить?
Она повторила это слово с таким видом, будто не могла уразуметь, что оно означает, словно ни у кого не могло быть ни малейшего повода ненавидеть ее драгоценного сыночка. И Зоя не удержалась, вмешалась в разговор и обратила свой гнев на Анну:
— Месть за аресты невинных людей! Чем, по-вашему, занимался ваш сыночек все эти годы? Или вы не читали доклада?
Степан и Анна одновременно обернулись к ней, пораженные злобой, звеневшей в ее голосе. Они еще ничего не знали. Они не читали его. Чувствуя свое превосходство, Зоя злорадно улыбнулась. Степан спросил:
— Какой доклад?
— Доклад о том, как ваш сын пытал невинных жертв, как силой выбивал у них признания, как калечил их. О том, как ни в чем не повинных людей отправляли в ГУЛАГ, тогда как виновные оставались жить в таких вот квартирах.
Раиса присела перед ней на корточки, словно пытаясь своим телом заслонить ее слова.
— Я хочу, чтобы ты замолчала. Я хочу, чтобы ты замолчала немедленно.
— Почему я должна молчать? Ведь это правда. Не я же написала доклад. Мне лишь прочли его на уроке. И я всего лишь повторяю то, что услышала. И не тебе подвергать цензуре слова Хрущева. Он-то наверняка хотел, чтобы мы говорили об этом, потому что иначе не дал бы нам прочесть свой доклад. Это уже не тайна. Об этом знают все. Всем известно, что сделал Лев.
— Зоя, послушай меня…
Но Зоя разошлась и не желала никого и ничего слушать.
— Ты думаешь, они не должны знать правду о своем замечательном сыночке? Том самом замечательном сыночке, который нашел им эту замечательную квартиру, который помогает им с покупками, — их замечательный сыночек-убийца.
Степан побледнел, и голос его задрожал от сдерживаемого волнения.
— Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.
— Вы мне не верите? Спросите Раису: доклад — самый настоящий. Все, что я сказала, — правда. И теперь все будут знать о том, что ваш сын — убийца.
Анна едва слышно пролепетала:
— Что это за доклад?
Раиса покачала головой:
— Не стоит говорить об этом прямо сейчас.
Но Зоя не собиралась сдаваться. Девочка вовсю наслаждалась обретенной властью.
— Его написал Хрущев и прочитал на двадцатом съезде. В нем сказано, что ваш сын, как и все остальные офицеры, похожие на него, — убийцы. Они действовали незаконно. Они — не слуги народа! Они — преступники! Спросите Раису, спросите у нее, правда ли это. Спросите у нее!
Степан и Анна повернулись к Раисе.
— Доклад действительно существует. В нем содержатся некоторые критические высказывания в адрес Сталина, — сказала та.
— Не просто в адрес Сталина. В нем идет речь о людях, которые выполняли его приказы, включая вашего сына, вашего проклятого сына-убийцу.
Степан подошел к Зое.
— Не смей называть его так.
— Называть его как? Убийцей? Лев-убийца? Интересно, в скольких смертях он, по-вашему, повинен, не считая моих родителей?
— Довольно!
— Вы знали обо всем с самого начала! Вы знали, чем он занимается, но вам было все равно, потому что вам очень нравится жить в этой замечательной квартирке. Вы — такие же отвратительные люди, как он! Он, по крайней мере, не побоялся замарать руки кровью!
Анна отвесила Зое звонкую пощечину, и на щеке девочки заалел яркий след ее ладони.
— Негодная девчонка, ты сама не понимаешь, что говоришь! Ты позволяешь себе такие оскорбительные высказывания, потому что ты — избалованная дрянь. Три года тебе сходит с рук все, что ты вытворяешь. Ты делаешь все, что тебе заблагорассудится, и получаешь все, что тебе захочется. Тебе никто ни разу не отказал ни в чем и не отругал тебя. А мы молча наблюдали за этим и не вмешивались. Лев с Раисой стараются дать тебе все. Ты только посмотри на себя, посмотри хорошенько, кем ты стала — неблагодарной и злобной дрянью, когда все вокруг только и хотят, что любить тебя.
После того как ее ударили, Зоя почувствовала, как у нее запылала щека, и это ощущение растеклось по всему ее телу, так что каждая ее клеточка, от кончиков волос до ногтей на ногах, заныла от боли. Она прыгнула вперед и вцепилась ногтями Анне в лицо, пытаясь сделать ей как можно больнее.
— Подавись ты своей любовью!
Анна отшатнулась, из глаз ее брызнули слезы. Но Зоя вошла в раж и снова бросилась на нее, выставив перед собой скрюченные пальцы, словно когти. Раиса схватила ее за талию и потянула на себя. Зоя, уже не владея собой, нашла новый объект для своей ненависти. Ее гнев обратился на Раису. Она укусила ее за руку, глубоко запустив зубы ей под кожу.
Боль была настолько сильной, что у Раисы закружилась голова, а перед глазами все поплыло. Ноги у нее подогнулись, и она едва не упала. Степан же схватил Зою за нижнюю челюсть, словно бешеную собаку, и заставил разжать зубы. Из глубоких красных отметин на руке Раисы сочилась кровь. Зоя брыкалась и вырывалась, как сумасшедшая. Степан швырнул ее на пол, где она и затихла, оскалив окровавленные зубы.
В дверь постучали: охранники услышали шум и захотели войти. Раиса осмотрела укус — кровотечение усилилось. Зоя по-прежнему лежала на полу, глаза у нее были совершенно дикие, но девочка хотя бы больше не кидалась в драку. Степан поспешил в ванную и принес полотенце, которое Раиса прижала к ране. Стук в дверь повторился. Раиса повернулась к Анне, которая застыла на месте, не в силах пошевелиться после того, как на нее напали. На лице у нее отражалось недоумение, а на щеках алели четыре длинные царапины.
— Анна, избавьтесь от офицеров. Скажите им, что мы сами во всем разберемся.
Анна не сдвинулась с места. Раиса повысила голос:
