Анатоль Франс - 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.

Нет, никогда по темным кущам
Не осветит уж бледный рог
Между шиповником цветущим
Мне серебро проворных ног.

Я лучше волн — движеньем тела
И взора светлой глубиной,
Но не взойти богине белой
На берег некогда родной.

И ум, и грацию движений,
И мощь, и древнюю красу
Для цвета юных поколений
Уж больше я не принесу.

Была я любящих царицей,
Но недоступно им сейчас
Покоем чистым насладиться
В их неизбежный страстный час.

Над девой, нежной и прекрасной,
Все будет реять божий гнев, —
Ей скажут, что греху подвластно
С рожденья сердце чистых дев.

Оставят женщины прикрасы,
И будут ласки их горьки.
Бегут потомки пришлой расы
От них в пустынные пески.

О юноша с душою чистой,
С челом, что лотоса нежней,
Укройся в пене серебристой,
Сверкни плечами меж зыбей!

За мною! В сердце, мной согретом,
Уж пламя страсти разожглось.
Летим! Что делать в мире этом
Бесплодной гибели и слез?

В лазури, ясной и веселой,
Бессмертен будь, подобно нам.
Летим! Моей одежды полы
Уж прилегли к твоим ногам.

Летим же! Дай тебя густою
Своей вуалью обовью.
Одену вечной красотою
Я душу чистую твою.

Наутро, скрыв лицо и повязавши пояс
В обитель дальнюю навеки я укроюсь,
У старца с пастырской священною клюкой,
И в грудь холодную Христос прольет покой.
От жизни заживо похищена я, боже,
Но попрощаюсь с тем, что мне всего дороже.
Всех сон заворожил, всесильный чародей.
Трепещущей рукой я в тайне от людей
На буксовый засов нажала торопливо,
Девичью комнату оставила пугливо.
Прощайте, небеса, земля и лес! И ты,
Наш милый, старый дом, где некогда цветы
Венчали головы при пении и смехе!
О дверь, открытая прохожим без помехи,
И ты, из дерева лимонного Гермес,
Храните робкий шаг, пока он не исчез.
Покой, где славили, смеясь, мое рожденье,
И столб у очага, хранящий измеренья
Отца, счастливого отметить каждый год
Зарубкой новою, как дочь его растет!
Ты, пол сверкающий и в праздник надушенный,
Где часто-часто я с головкой наклоненной
За пленником моим, лазоревым жуком,
Подолгу ползала, взнуздав его шнурком,
Где ивовые я переплетала ветки
И для кузнечика устраивала клетки.
Светильня чуткая, прости в последний раз!

Не просыпайтесь, псы, ведь я любила вас.
Носила воду вам, кормила пирогами, —
Не лайте же, вскочив и зло сверкнув зубами,
Звеня ошейником, не будоражьте мрак,
Когда, привычный вам, прошелестит мой шаг.
Хочу я далеко, за водяною мглою,
Наслушаться листвы, шумящей над скалою.
И в благосклонной тьме стыдливою стопой,
Развеяв волосы, душистою тропой
Туда хочу бежать сквозь миртовые стены,
Где нимфы властвуют над влагою священной.
Наслушаться хочу я у прохладных вод,
Как флейта тростника тоскует и поет.
У падуба найду и холмик мой укромный, —
Его омыла ночь своей прохладой темной.
Нет, я схожу с ума! Напрасно я зову
К себе ручей родной, любимую листву!

Ты, Артемида! Ты, в златом венце царица!
Чей голос там дрожит, тоскует и томится?
Для ваших голосов он эхом быть бы мог.
Луна свой бледный свет бросает на порог, —
И вижу наяву: плывет подруга мимо
Бесшумным призраком, но он живой, любимый.
То не бесплотная и зыбкая мечта.
Нет, то она сама, в ней нега разлита!

О Дафна, милая! Настал мой миг счастливый!
Услышь, любимая, любви моей призывы.
Нас боги добрые соединят опять.
Я жажду, я томлюсь, твой взор хочу впивать!
Тебя сам бог послал под этим небом звездным.
Конец, любимая, всем испытаньям грозным,
Разлуке и трудам-разлучникам конец!
На брачный наш союз согласен твой отец.
Но, Дафна, ты меня не слушаешь нимало!
Каким-то ужасом любовь твою сковало.
Не покидай меня, не бойся, говори!
Ты узнаешь меня? Я — Гиппий, — посмотри!

Небесный ангел, спрячь, укрой под сенью крылий!
Жестоко требовать еще таких усилий.
Он здесь, передо мной, — а мне нельзя взглянуть!
Хочу под портиком укрыться где-нибудь.
Как в комнату к себе пройти, его минуя?

Благоуханная, с тоской тебя молю я,
Послушай, отвечай, — ведь это я, твой друг!
Поговорим с тобой, сплетем объятья рук.

Мне преграждаешь путь, пришлец, ты слишком смело!

Лицо мое в морях от солнца почернело, —
Но давние друзья, коль судьбы их сведут,
По верным признакам друг друга узнают.
Поверь своим глазам, не бойся их обмана, —
В них Зевса ясный свет сияет первозданно!
Поверь ушам своим! Мольбы мои для них —
Как неустанный звон подвесок золотых.
Послушай, что шепнет сердечка добрый демон, —
Ведь силой дивною ум одаряет всем он.
Я — Гиппий твой. К тебе летит душа моя!

Пришлец, уйди же прочь. Тебя не знаю я.

О, что сказала ты? Не бог ли то могучий,
Окутавший тебя своей густою тучей,
Так сильно ослепить тебе рассудок мог, —
За то, что ты вино и на меду пирог
Забыла дать ему и вовлекла в обиду
Гермеса иль морей владычицу Киприду?
Иль, может, черную Гекату?[21] Ведь всегда ж
Им любо побеждать рассудок гордый наш.
Но время быстрое нам возвращает разум, —
Так к рассудительным прислушайся рассказам.

Я слушать не должна твоих речей, пришлец!

О Гермиева дочь, от девичьих сердец
Мы ждем лишь памяти короткой и небрежной.
Так будет речь моя подобна руте нежной.
Припомни, как любовь прекрасно началась,
Я стал в дверях, тебя увидев в первый раз,
Свой отсвет золотой бросали иммортели.
Держала ты иглу. Глаза твои блестели
От удивления. Я оробел. И вот —
Ты говоришь: «Пускай, кормилица, войдет
Желанный гость!» И я, глубокой полон дрожи,
Узнал тогда любовь. И над тобою тоже
Эротов маленьких кружился легкий рой,
Ведя над персями свой хоровод живой.
И стала ты краснеть и опускать ресницы,
И из искусных рук веретену свалиться
Тогда пришлось не раз на старую скамью,
В пурпурный час, когда пернатую семью
Уже манит гнездо под балкой закопченной:
Ведь я рассказывал про путь мой отдаленный,
Где странник каждый миг к опасностям готов,
Про дива всякие, про нравы городов…
А после жаркие томили нас желанья,
И, меда сладостней, текли любви признанья.
На нас и твой отец был любоваться рад.
Затем — твой тихий плач, разлука, мой возврат
И клятвы новые твои. Про их усладу б
Мог рассказать ручей и нимфа, мирт и падуб!