Висенте Бласко-Ибаньес - Обнаженная
Хосефинѣ было невыносимо тяжело признавать свое безобразіе; она завидовала всѣмъ рѣшительно и жаждала смерти, но мучила окружающихъ, чтобы увлечь ихъ въ своемъ паденіи.
Наивныя ласки мужа дѣйствовали на нее, какъ оскорбленіе. Онъ можетъ-быть любилъ ее и подходилъ къ ней съ наилучшими намѣреніями, но она читала въ его мысляхъ и видѣла въ нихъ своего непобѣдимаго врага, соперницу, побѣждавшую ее красотою. Хосефина не могла совладать съ этимъ. Она была связана съ человѣкомъ, который былъ вѣренъ культу красоты и не могъ отказаться отъ него. О, съ какою тоскою вспоминала она тѣ дни, когда она защищала отъ мужа свое юное тѣло, не позволяя воспроизводить его на полотнѣ. Если бы юность и красота вернулись къ ней теперь, она сбросила бы одежду безо всякаго стыда, встала бы посреди мастерской съ дерзостью вакханки и крикнула бы мужу:
– Пиши, наслаждайся моимъ тѣломъ! И каждый разъ, какъ ты будешь думать о своей вѣчной возлюбленной, которую называешь красотою, постарайся представлять ее себѣ не иначе, какъ съ моимъ лицомъ и съ моимъ тѣломъ.
Это было величайшимъ несчастьемъ жить всю жизнь съ художникомъ. Она рѣшила ни за что не выдавать свою дочь замужъ за художника. Лучше пусть Милита умретъ. Люди, мысли которыхъ одержимы всегда страстью къ красотѣ, могутъ жить спокойно и счастливо только съ вѣчно юною и прекрасною женщиною.
Вѣрность мужа приводила Хосефину въ отчаяніе. Этотъ цѣломудренный художникъ постоянно перебиралъ въ памяти воспоминанія о женскихъ прелестяхъ и рисовалъ мысленно картины, которыхъ не смѣлъ переносить на полотно изъ страха передъ женою. Съ проницательностью больного человѣка Хосефина читала эти мечты иа лицѣ мужа. Она предпочла бы даже имѣть увѣренность въ измѣнѣ; ей было-бы легче видѣть мужа влюбленнымъ въ другую женщину, одержимымъ животною страстью. Изъ этого путешествія за предѣлы брака онъ могъ вернуться къ ней усталымъ и униженнымъ; но отъ увлеченія красотою не могло быть возврата.
Догадавшись о горѣ Хосефины, Реновалесъ съ нѣжностью принялся за исцѣленіе жены. Онъ сталъ избѣгать въ ея присутствіи разговоровъ о художественныхъ увлеченіяхъ, сталъ находить ужасные недостатки въ красавицахъ, заказывавшихъ ему портреты, восхвалять духовную красоту Хоссфины и постоянно писать съ нея портреты, перенося на полотно ея черты, прихорошенныя съ поразительною ловкостью.
Хосефина улыбалась съ вѣчнымъ снисхожденіемъ женщинъ, которыя вѣрятъ самой невѣроятной и чудовищной лжи, если она льститъ имъ.
– Это ты, – говорилъ Реновалесъ: – это твое лицо, твоя грація, твое благородное выраженіе. Мнѣ кажется, что ты на дѣлѣ даже красивѣе, чѣмъ на портретѣ.
Хосефина продолжала улыбаться, но во взглядѣ ея вскорѣ вспыхивалъ гнѣвъ. Она сжимала губы, и лицо ея темнѣло отъ злобы, а глаза пристально устремлялись на художника, словно рылись въ его мысляхъ.
Все это ложь. Мужъ льстилъ, воображая, что любитъ ее, но онъ былъ вѣренъ ей только тѣломъ, а не душою. Непобѣдимый врагъ, вѣчная любовница царила въ его мысляхъ.
И подъ впечатлѣніемъ этой мысленной невѣрности мужа и отчаянія передъ безсиліемъ, въ нервной системѣ Хосефины назрѣвала буря, которая разражалась потоками слезъ и градомъ упрековъ и оскорбленій по адресу мужа.
Жизнь маэстро Реновалеса была настоящимь адомъ, несмотря на то, что онъ достигъ богатства и славы, о которыхъ мечталъ столько лѣтъ, видя въ нихъ истинное счастье.
IV
Было три часа дня, когда знаменитый художникъ вернулся домой послѣ завтрака съ венгерцемъ.
Войдя въ столовую, онъ увидѣлъ двухъ женщинъ въ шляпахъ съ вуалями; онѣ собирались, повидимому, выходить. Одна изъ нихъ, ростомъ съ самого Реновалеса, бросилась ему на шею.
– Папа, папочка, мы ждали тебя почти до двухъ часовъ. Хорошо-ли ты позавтракалъ?
Она осыпала его поцѣлуями, громко чмокая и прижимаясь румяными щеками къ сѣдой бородѣ маэстро.
Реновалесъ добродушно улыбался подъ этимъ дождемъ поцѣлуевъ. Ахъ, Милита! Она была единственною радостью въ этомъ пышномъ и величественномъ, словно пантеонъ, домѣ. Она одна смягчала атмосферу тяжелаго гнета, которою больная наполняла весь домъ. Реновалесъ съ любовью поглядѣлъ на дочь, принявъ шуточно-галантный тонъ.
– Вы прелестны, моя дорогая. Вы просто очаровательны сегодня. Вы сошли съ картины Рубенса, сеньорита, вы брюнетка съ картины Рубенса. А куда мы отправляемся сіять своей красотою?
Онъ оглядывалъ довольнымъ взоромъ творца крѣпкую и здоровую фигуру дочери; переходный возрастъ выражался у нея во временной худобѣ отъ быстраго роста и въ черныхъ кругахъ подъ глазами. Влажные, загадочные глаза Милиты обнаруживали, что она начинаетъ понимать жизнь. Туалетъ ея отличался изяществомъ иностранки; платье было мужского покроя, коричневый галстукъ и воротничекъ гармонировали съ ея быстрыми, но опредѣленными движеніями, съ англійскими ботинками на высокихъ каблукахъ и съ ровною, полумужскою походкою, отличавшеюся не столько граціею, сколько быстротою и громкимъ постукиваніемъ каблуковъ. Маэстро любовался здоровою красотою дочери. Какой роскошный экземпляръ!.. Съ нею не исчезнетъ его здоровая порода. Дочь была вылитымъ его портретомъ. Если-бы онъ родился женщиною, то былъ-бы несомнѣнно точно такой, какъ Милита.
Она продолжала болтать, не отнимая рукъ отъ шеи отца и устремивъ на него взглядъ большихъ глазъ, переливавшихъ жидкимъ золотомъ.
Она шла, по обыкновенію, гулять съ Miss часа на два – по аллеѣ Кастельяна, по парку Ретиро нигдѣ не присаживаясь и не останавливаясь и практикуясь попутно въ англійскомъ языкѣ. Тогда только обернулся Реновалесъ, чтобы поклониться Miss, полной женщинѣ съ краснымъ, морщинистымъ лицомъ и крупными зубами, которые обнажались при каждой улыбкѣ и выглядѣли желтыми какъ костяшки въ домино. Реновалесъ съ пріятелями часто смѣялись въ мастерской надъ внѣшностью и причудами англичанки, надъ ея рыжимъ парикомъ, надѣтымъ на голый черепъ такъ просто, точно это была шляпа, надъ отвратительными, искусственными зубами, надъ капорами, которые она фабриковала сама изо всѣхъ тряпокъ и обрѣзковъ лентъ, попадавшихся ей подъ руку, надъ отсутствіемъ аппетита и манерою постоянно наливаться пивомъ, что поддерживало ее всегда въ возбужденномъ состояніи, выражавшемся въ чрезмѣрной вѣжливости и любезности.
Эта рыхлая, полная пьяница волновалась теперь отъ непріятной перспективы прогулки, которая была для нея пыткой, такъ какъ она дѣлала неимовѣрныя усилія, чтобы поспѣвать за быстрыми шагами Милиты. Увидя обращенный на нее взглядъ художника, она еще болѣе покраснѣла и три раза низко присѣла:
– О, мистеръ Реновалесъ! О, сэръ!
Она не назвала его этотъ разъ лордомъ лишь потому, что маэстро, отвѣтившій ей легкимъ наклоненіемъ головы, отвернулся и продолжалъ разговоръ съ дочерью.
Милита интересовалась завтракомъ отца съ Текли. Такъ онъ пилъ Chiаnti? Ахъ, эгоистъ! Она сама такъ любила это вино. Жаль, что онъ сказалъ ей о завтракѣ слишкомъ поздно. Къ счастью, Котонеръ пришелъ какъразъ вовремя, и мама оставила его завтракать, чтобы не было скучно однимъ. Старый другъ отправился на кухню и собственноручно состряпалъ одно блюдо, которое научился готовить еще въ тѣ давнія времена, когда онъ былъ пейзажистомъ. Милита замѣтила, что всѣ пейзажисты были недурными поварами. Условія жизни на открытомъ воздухѣ, въ скверныхъ гостиницахъ и бѣдныхъ хижинахъ невольно развивали въ нихъ любовь къ кулинарному искусству.
Завтракъ прошелъ весело. Мамаша смѣялась надъ шутками Котонера, который былъ всегда въ хорошемъ настроеніи духа. Но во время дессерта, когда пришелъ Сольдевилья, любимый ученикъ Реновалеса, мама вдругъ почувствовала себя нехорошо и ушла, чтобы скрыть слезы и рыданія.
– Она, навѣрно, наверху, – сказала довольно равнодушно Милита, привыкшая къ нервнымъ припадкамъ матери. – Прощай, папочка, поцѣлуемся разокъ. Въ мастерской тебя ждутъ Котонеръ и Сольдевилья. Ну, еще разъ на прощанье. Постой-ка, я укушу тебя.
И нѣжно укусивъ своими маленьками зубками маэстро въ щеку, молодая дѣвушка вышла въ сопровожденіи Miss, которая пыхтѣла авансомъ передъ утомительною прогулкою.
Реновалесъ долго не шевелился, словно не желая нарушить атмосферу любви, которою окружала его дочь. Милита была его ребенкомъ. Она любила мать, но эта любовь была холодна въ сравненіи съ пылкимъ и страстнымъ чувствомъ ея къ отцу. Дочери обыкновенно отдаютъ предпочтеніе отцамъ, сами того не сознавая, и чувство это является предвѣстникомъ другого, болѣе глубокаго, которое внушается имъ впослѣдствіи любимымъ человѣкомъ.
Реновалесъ подумалъ было отправиться къ Хосефинѣ утѣшить ее, но отказался отъ этого намѣренія послѣ короткаго размышленія. Все равно ничего не поможетъ. Милита была спокойна; очевидно, особеннаго ничего не случилось. Поднявшись къ женѣ, онъ могъ натолкнуться на ужасную сцену, которая отравила бы ему весь день и отняла-бы всякую охоту работать, убивъ въ иемъ юношески радостное настроеніе послѣ завтрака съ Текли.
